Торговля Руси с Византией: основные ошибки историков
Торговля Руси с Византией получила в исторической литературе противоречивые оценки. Наибольшие разногласия вызывают три следующих вопроса:
1. Каково торговое значение водного пути «из варяг в греки»? Здесь количественно преобладают сторонники великого его значения, упрямо стоящие на своем вопреки всем данным письменных памятников и археологии*. Их не смущает даже отсутствие Новгорода в текстах обоих русско-византийских договоров 911-го и 944 гг., хотя предпочтение, оказываемое летописной легенде о приходе «руси» в Киев из Новгорода перед этими документами, является вопиющим попранием всякого понятия о научном методе.
* Севернее Пинска, Смоленска, Чернигова и Курска византийские монеты Х в. не встречаются [Фроянов И.Я. Начала русской истории. Избранное. СПб., 2001, с. 98-99].
Между тем спорам на эту тему давно пора переместиться из исторических трудов в сочинения филологов. Ученых вводит в заблуждение попавший в летопись древнерусский апокриф - сказание о хождении апостола Андрея из Херсонеса в Рим через Русскую землю. Содержащаяся в нем фраза: «бе путь из Варяг в Греки» до сих пор принимается за чистую монету, хотя никакой другой источник не подтверждает существование в IX-X вв. торгового маршрута из Ладоги в Константинополь по Ловати, Волхову и Днепру, как нет его и в настоящее время. Очевидно, что знаменитый путь появился в летописном тексте лишь затем, чтобы задним числом оправдать невозможное странствие Первозванного апостола - на сегодняшний день единственного известного нам путешественника, который проделал его из конца в конец [С.Э. Цветков. Русская история. Кн. I. М., 2003, с. 279-282]. На воображение позднего редактора Повести временных лет (внесение «апостольского» сюжета в летопись датируется приблизительно первой половиной XIII в.) решающим образом повлияли летописные легенды о приходе «варяжской руси» в Киев из Новгорода. Характерно, что дальнейшее летописное повествование (то есть собственно, предыдущее - по отношению к вставному сказанию об Андрее) обходится без упоминания варяжско-греческого торгового пути. И вот как далеко завела историков одна неверно понятая фраза! На поверку же оказывается, что единственным более или менее оживленным участком этого мифического пути был его киево-царьградский отрезок*, по которому раз в году проходил снаряженный киевским князем торговый караван, да в нижнем течении Днепра сновали рыбацкие лодки херсонесцев.
* Интересные соображения по этому поводу высказывают С. Франклин и Д. Шепард. «Тот факт, - пишут они в своем совместном труде о начале Руси, - что для обозначения Днепра в его нижнем, среднем и верхнем течении использовались разные названия, свидетельствует о том, что судоходство по всей его длине почти не практиковалось». Днепровская навигация совершенно не интересовала большинство купцов IX-X вв. Главная ось торговли того времени, связующая юг и север, была смещена от Днепра на юго-восток (донской и волжский водные пути); торговые маршруты между востоком и западом пересекали Днепр, который, таким образом, выступал скорее в качестве водного препятствия, чем водной магистрали. Для международной транзитной торговли были важны только днепровские броды и переправы, что между прочим подтверждает легенда о Кие-перевозчике [Франклин С., Шепард Д. Начало Руси: 750-1200. СПб., 2000, с. 140, с. 141-142].
2. Какова была степень участия восточнославянских племен в торговых сношениях Русской земли с Византией?
Экономические связи южной, лесостепной зоны Восточной Европы с Византией прослеживаются со второй половины IX в. [Кропоткин В.В. Экономические связи Восточной Европы в I тысячелетии нашей эры. М., 1967, с. 117], северных областей - с конца Х в. Но вещевой материал из культурных слоев восточнославянских поселений IX-Х вв. не дает ни малейшего повода говорить о серьезной заинтересованности славян в константинопольском рынке. Например, в культурных слоях Ладоги Х-начала XI в. найдена всего одна византийская монета 976-1025 гг. Однако и она, скорее всего, попала на ладожскую землю через посредников, а не прямо из Константинополя. На этот окольный путь византийских монет в севернорусские земли указывает один клад из Новгорода (первая треть XI в.). Среди 59 золотых монет в его составе находились две византийские монеты императоров Никифора II (963-969) и Василия II (978-989). Остальные 57 монет происходили из Швабии, Саксонии, Нижней Лотарингии, Баварии, Франконии, Тюрингии, Англии и Скандинавии [Янин В.Л., Рыбина Е.А., Хорошев А.С., Гайдуков П.Г., Сорокин А.Н. Археологические исследования в Людином конце Новгорода в 1993 г. (Троицкий раскоп) // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Вып. 8. Новгород, 1994, с. 7]. Ясно, что новгородский «гость» приобрел византийские золотники во время торговых операций на Балтике. Вообще среди монетных находок в Ладоге и Новгороде преобладает арабское и западноевропейское серебро. Экономическая ориентация русского Севера на балтийско-волжский торговый путь очевидна.
Торговые интересы гнездовских купцов были направлены в ту же сторону. По заключению археологов, Гнездово не являлось «торгово-ремесленным протогородским центром на днепровском пути “из варяг в греки”» [Дубов И.В. Новые источники по истории Древней Руси. Л., 1990, с. 40, 54-55]. Византийские находки в землях приднепровских «Славиний» большей частью происходят из так называемых «дружинных» курганов, выросших рядом с городищами и погостами, где размещались княжеские гарнизоны, - и, стало быть, эти вещи попали на окраины Русской земли из походной сумы киевского дружинника, а не из торгового ларя предприимчивого славянского «гостя». Вероятно, все они являются подарками киевского князя своим гридям, розданными после очередного успешного плавания русов в Царьград.
Развитию планомерных внешнеторговых операций восточных славян с Византией прежде всего препятствовал довольно низкий уровень их материальной культуры. Достаточно сказать, что лишь к концу IX в. славяне в массовом порядке начали использовать гончарный круг. Но даже те ремесленные отрасли, где успехи были наиболее значительны, ориентировались преимущественно на обслуживание внутреннего рынка, ограниченного близлежащей округой.
Сказывалось и слабое развитие товарно-денежных отношений. Более или менее крупная торговля в Восточной Европе того времени имела своим естественным источником войну, в связи с чем она представляла собой не форму оборота и приращения капитала, а централизованный сбыт на внешнем рынке различного рода материальных ценностей, захваченных в результате военных грабежей и обложения данями. Полученные продукты обмена (монеты, золотые и серебряные украшения, дорогие ткани и облачения, предметы вооружения) целиком изымались из дальнейшего торгового оборота, большей частью оседая в языческих святилищах, княжеских кладовых и погребах, а также в земле - в виде сокровищ, кладов* и предметов погребальной утвари. Относительно рюгенских русов Гельмольд сообщает: «Золото и серебро, которое они, случается, добывают путем грабежей, пленения людей или какими-либо еще способами, они или навешивают в виде украшений на своих жен, или складывают в сокровищницу [при храме] своего бога».
Благодаря взиманию даней и удачным набегам на соседей, торговые запасы, включая самый дорогой товар - живой полон, ежегодно скапливались на княжем дворе и в трех главных городах Русской земли - Киеве, Чернигове и Переяславле. Но племенная знать прочих «Славиний» Русской земли, не ведущая планомерной внешней экспансии и еще не приступившая к экономической эксплуатации своих сородичей, была лишена этих главных источников регулярного возобновления избыточного продукта. Она довольствовалась «данью», собираемой с природы посредством охоты и бортничества. Товары и изделия звероловов и бортников с северных и восточных окраин Русской земли (племенных территорий северян, радимичей, кривичей), а также из земли вятичей издавна находили сбыт на булгаро-хазаро-арабском Востоке, обеспечивая циркуляцию арабского дирхема по донскому и волжскому торговым путям. Археологические данные показывают, что именно дирхем, а не византийский солид был наиболее привлекательным и доступным импортным товаром для славян. Поэтому восточнославянские племена, «приседящие» к Днепру и его притокам, не были втянуты в торговые обороты русов с империей. И лучше всего об этом свидетельствует договор 944 г. с Византией, где среди торговых партнеров империи не прописано ни одного этноса, кроме руси. Все участие восточных славян в днепровской навигации ограничивалось отправкой ладей на весеннюю ярмарку в Киев.
* Один монетный клад, найденный в Муромской земле, состоял из 11 000 арабских дирхемов и весил более 32 кг [Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. М., 1989, I, с. 224].
Внешняя торговля в раннесредневековых, «варварских» государственных образованиях была монополизирована господствующими верхами [Даркевич В.П. К истории торговых связей Древней Руси //Краткии сообщения Института археологии, 1974, вып. 138, с. 93-103]. Русская земля не была здесь исключением. Показания всех сведущих авторов IX-X вв. сходятся в том, что царьградская торговля занимала заметное место только в экономической жизни княжего двора и «русских градов» Среднего Поднепровья. Торговцев-славян источники не знают совсем - одну русь, русов, росов.
Правда, и здесь археологические данные входят в противоречие со сведениями письменных памятников. Горсть монет, отчеканенных в первой половине Х в. (среди них золотой динарий Константина Багрянородного), истлевшие обрывки дорогих тканей, немногочисленные предметы роскоши - вот и все, чем археология может подтвердить драматический рассказ византийского императора о ежегодных торговых поездках русов в Константинополь [Даркевич В.П. Международные связи. // Древняя Русь. Город, замок, село. М., 1985, с. 394; 95, с. 161, 210-211].
Впрочем, противоречие это кажущееся и ему есть историческое объяснение. При всей внешней грандиозности торговых предприятий русов в Византии - десятки ладей, сотни купцов, - торговый оборот между двумя странами был невелик. И например, Святослава совершенно не удовлетворяла торговая активность киевлян: «Не любо мне жить в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае, яко там вся благая сходятся». О привозимых на Русь византийских товарах мы знаем по договору 911 г. Тогда Олег взял часть греческой «дани» натурой: всяким узорочьем и паволоками (шелковыми тканями, которым уделено особое внимание и в договоре Игоря), золотом, то есть коваными и чеканными золотыми изделиями, а также винами и овощами. Несомненно, он потребовал лишь то, что имело особую ценность в глазах русов. Позже в разгоряченном воображении Святослава вставали те же самые греческие «блага» - «злато, поволоки, вина и овощеве разноличные». По другим источником известно, что большим спросом среди «скифов» Северного Причерноморья пользовался перец, которым приправляли мясо и даже вино. Значит, немалую долю древнерусского импорта, если не большую его часть, составляли тогдашние деликатесы, пряности и заморское хмельное питие - товары почти «невидимые» для археологии. Вино и предметы роскоши стоили чрезвычайно дорого*, а товарная стоимость груженой русской ладьи, как уже говорилось, была невысока - не более восьми литр золота или десяти кусков не самого дорогого шелка. Сбыв грекам тысячи пленников, тонны пушнины и всякой снеди, русские купцы плыли назад налегке, увозя с собой немногие изделия греческих мастеров, кое-какие лакомства и напитки. Все византийское на Руси было в страшном дефиците. Характерно, что тот же шелк использовался главным образом для отделки платья, сшитого из другой, более дешевой ткани, - им обшивали ворот, концы рукавов («опястье») и т. д. [Фехнер М.В. Шелковые ткани как источник для изучения экономических связей Древней Руси // История и культура Восточной Европы по археологическим данным. М., 1971, с. 223]. Русская торговля в Константинополе была преимущественно меновой, ибо Византия собственно, не торговала с варварами - она «уделяла» им драгоценные изделия своей промышленности и продукты сельского хозяйства [Литаврин Г.Г. Как жили византийцы. М., 1974, с. 158-159]. Поэтому и византийская монета нечасто обретала пристанище в древнерусских курганах и кладах. Не случайно в древнейших наших памятниках совсем не встречаются названия византийских монет.
* Сколько стоило вино на Руси в Х в., в точности неизвестно. Но в качестве примера уместно привести цены XVI в. В Белоруссии самое дешевое вино (малмазия, род малаги), привозимое из Западной Европы, продавалось тогда по 50 талеров за бочку, что равнялось стоимости 50 откормленных волов или 44 тонн первосортной ржи [Алкогольные напитки: Популярная энциклопедия/Ред.-сост. С.П. Самуэль, Е.К. Знак. Минск, 1994, с. 11]. На редкость вина в древней Руси указывает между прочим археология: в культурных слоях Киева Х в. найдена всего одна византийская амфора [Франклин С., Шепард Д. Начало Руси: 750-1200. СПб., 2000, с. 150].
Дороговизна византийских товаров является еще одним доводом против мнения о развитой византийско-славянской торговле. Такой торговли не только не было, но ее даже и не могло существовать, поскольку частному славянскому «гостю» попросту нечего было делать на константинопольском рынке. Покупать дорогостоящие греческие «блага» были способны лишь князь и городская знать Русской земли - получатели даней и организаторы грабежа соседних племен и народов. Но, как показывают условия русско-византийского договора 944 г., даже для такой солидной торговой компании, какой являлся «двор княж», плавание в Константинополь было невыгодно без поблажек и прямых субсидий византийского правительства - выдачи русским послам и купцам дарового содержания, корабельных снастей и проч.
Русско-византийские договоры защищали интересы русских купцов
3. Какую роль сыграла торговля с Византией в образовании древнерусского государства?
Этот вопрос тесно связан с двумя предыдущими. Мираж кипучей славяно-византийской торговли, осуществляемой по пути «из варяг в греки», вызвал у некоторых ученых неверное представление о ее решающей государственнообразующей роли в древнерусской истории.
«Торговая» теория происхождения древнерусской государственности была предложена В.О. Ключевским: «Из всех этих (восточнославянских. - С. Ц.) городов с их округами особенное значение для всей полосы равнины, втянутой в торговый оборот, имел город Киев. Он возник со своим торговым округом на самом рубеже степи. Таким образом, он служил главными воротами русской торговли, направлявшейся с севера и северо-запада на юг и юго-восток. Торговый оборот на Руси прерывался и останавливался, как скоро степные кочевники захватывали Киев в свои руки. Отсюда вышел общий экономический интерес, который привязывал все торговые города Руси к Киеву. Этот общий интерес состоял в том, чтобы Киев был всегда открыт для русского торгового движения… следовательно, чтобы в нем находилась сила, способная защищать этот пограничный пункт от внешних врагов. Этот общий интерес и вызвал усиленное сосредоточение в Киеве вооруженного люда, дотоле рассеянного по русским городам. Около киевского князя, вождя торгово-оборонительной вооруженной дружины, сосредоточивалось наиболее боевых сил, скоплявшихся в стране; с помощью этих сил киевский князь и подчинил себе остальные города и племена восточных славян». Собирание князем славянских земель было отмечено действием того же общего интереса: «…племена или города, охотно признавшие над собой киевскую власть - кривичи, северяне, поляне, - жили по главной речной торговой дороге, шедшей по Днепру с его северным водным продолжением - бассейном Ильменя… Напротив,, населения, жившие вдали от этого речного пути и не разделявшие этого общего материального интереса - племена древлян, радимичей и вятичей, не чувствовали охоты признавать власть киевского князя и упорно с ней боролись» [Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. М., 1989, VI, с. 254-255].
Еще дальше по пути абсолютизации внешнеторговых отношений древней Руси пошел В.В. Святловский, который придал им общецивилизационное значение: «Мировой рынок был для Киевской Руси всем. Ему она обязана тем, что не затерялась среди бесчисленных, давно сошедших со сцены, народцев тогдашней эпохи, что развила у себя торговлю и промышленность, начатки духовной и гражданской культуры. Раннее дыхание мирового рынка на территорию, где слагалась древняя Русь, и последующая связь ее с этим рынком создали благоприятные условия для быстрой экономической эволюции» [Святловский В.В. Примитивно-торговое государство как форма быта. СПб., 1914, с. 7-8].
Эти взгляды до сих пор не утратили своей популярности среди историков, несмотря на то что имеют все недостатки умозрительной схемы. Сначала постулируется «общий экономический интерес» славянских племен к днепровской торговле (которого на самом деле не было: «по данным археологии, в IX веке основным международным торговым маршрутом Восточной Европы был путь к Черному морю по Дону, а не Днепру» [Петрухин В.Я. Скандинавия и Русь на путях мировой цивилизации // Путь из варяг в греки и из грек в варяги: Каталог выставки. Май 1996. М., 1996, с. 9]). Потом, правда, оговаривается, что целый ряд племен никакого интереса к этому делу не испытывал, хотя остается непонятным, почему древляне и радимичи, жившие бок о бок с полянами, должны были чувствовать меньше расположенности к торговым оборотам с Византией, нежели кривичи - обитатели далеких верховьев Днепра. Напоследок выясняется, что киевский князь, призванный во имя общего экономического интереса защищать Киев от кочевников и обеспечивать безопасное плавание славянских «гостей» в Царьград, с истинным увлечением занимался вовсе не порученным ему делом, а подведением под свою руку славянских племен - и тех, кто чувствовал интерес к торговым оборотам, и тех, кто не чувствовал. Как сам выдающийся историк не почувствовал неладное в своем научном построении, для меня непостижимо.
В сторону Святловского скажу, что если наши предки не затерялись среди окружающих «народцев», то обязаны они этим совсем не торговле, а крепости своего социально-политического устройства и превосходству военной организации. Хазарам же и мировой рынок не помог - «погибоша, аки обре». Чрезвычайных трудов стоит мне уловить тонкую мысль автора о таинственных связях между ввозом на Русь «злата», «паволок», «овощей» и развитием духовной культуры, в связи с чем остаюсь при убеждении, что начатки умственного движения в древней Руси были пробуждены распространением грамотности и «преложением греческих книг на словеньский язык», в конечном счете - восприятием христианского вероучения и освоением мирового культурного опыта, а не в живительным «дыханием мирового рынка».
Если обратиться к данным археологии, то окажется, что наибольшую коммерческую активность в IX-X вв. проявляли жители славянского северо-запада и северо-востока: здешний монетный каталог в несколько раз богаче среднеднепровского. Но в государственном развитии древнерусский юг обгонял север. Стало быть, влияние торговли на процесс государственного образования не было определяющим. Киевские русы торговали с теми, с кого не удавалось взять дань; вооруженный захват в их глазах выглядел предпочтительнее торгового обмена. В этом отношении показателен пример Святослава. Начав войну с Цимисхием широковещательным заявлением: «Я уйду из этой богатой страны [Болгарии] не раньше, чем получу большую денежную дань и выкуп за все захваченные мною в ходе войны города и за всех пленных» (показание Льва Диакона), закончил он ее, после многих неудач, удовольствовавшись заключением мирного договора, который предусматривал возобновление русско-византийской торговли на прежних условиях.
То же стремление заполучить данников, а не торговых партнеров видим в действиях вообще всех первых русских князей - и когда они «налезе» и «победи» какое-нибудь славянское племя, и когда они «иде» на булгар, хазар и другие окрестные народы. Польский хронист Галл Аноним определял внешнюю политику русских князей как стремление «захватывать города и собирать деньги». И Повесть временных лет соответствующим образом передает требования «варягов», которые помогли князю Владимиру овладеть Киевом: «Се град наш; мы его прияхом, да хочем имать откуп на них [киевлянах]». Говоря словами А.А. Шахматова, «Русское государство создалось не на торговом пути, а на пути завоеваний» [цит. по: Шмурло Е.Ф. Курс русской истории. Возникновение и образование Русского государства (862-1462). Изд. 2-е, исправленное. Т. 1. СПб., 1999, с. 397].
Полемизируя с Ключевским, Д.И. Иловайский писал: «Выходит, будто наше государство возникло на торговых основаниях - оригинальный вывод, для которого в истории нет аналогии. Везде государства возникали из борьбы племен и народов, т. е. силою оружия» [Иловайский Д.И. Дополнительная полемика по вопросам варяго-русскому и болгаро-гунскому. М., 1886, с. 38]. Ключевский, впрочем, признавал «завоевание или вооруженное давление», которое предшествовало «хозяйственному договору с князем» [Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. М., 1989, VI, с. 251-252].
Категорическое отрицание элемента политического насилия в древней русской истории было свойственно представителям другого течения русской исторической мысли, державшимся теории «мирного призвания» славянами князей-норманнов. М.П. Погодин, например, утверждал: «Завоевание везде оставляло по себе следы, каких у нас не примечается, следа его не было» [Погодин М.П. Исследования, замечания и лекции о русской истории. Т. I-VII. М., 1846-1854, III, с. 21]. Из этого положения делались далеко идущие выводы о своеобразии русской государственности. Но этот кабинетный миф XIX в., покоящийся на другом мифе - о призвании Рюрика, не имеет ничего общего с действительностью. Наша летопись сохранила многочисленные примеры «примучивания» русскими князьями славянских племен. Зато вплоть до самого конца Х в. (то есть до княжения Владимира) она не знает ни одного случая, когда бы русы защитили славян от нападения врагов, тех же кочевников.
Другое дело, что внешняя торговля у киевских русов была официальным государственным предприятием, почему и Русскую землю князя Игоря можно назвать примитивным военно-торговым государством. Отказ от развития торговли с Востоком, то есть неудовлетворенность киевской элиты простым накоплением дирхемов, и полная переориентация на приобретение дорогостоящей продукции византийских ремесленников находились в несомненной связи с процессом кристаллизации государственных структур в древнерусском обществе. Дружинная русь ощущала настоятельную потребность в постоянных и беспрепятственных торговых сношениях с Византией, ибо формирующееся политическое самосознание дружинного слоя во главе с князем уже нуждалось во внешней символике государственной власти, политических знаках отличия - «царских» одеяниях и предметах роскоши императорского двора. Торговля с империей не определяла эти новые потребности, а только обслуживала их.
Внутри страны русско-византийская торговля поддерживала славянский судовой промысел в Днепровском бассейне, способствуя налаживанию экономического и культурного общения между племенными землями восточнославянских данников Киева. Сбыт славянских ладей в Киеве, о котором сообщает Константин Багрянородный, - это единственный известный источникам случай, когда русы вступают в торговые отношения со славянами, а не забирают у них имущество при помощи силы. Поэтому есть все основания рассматривать покупку русами славянских лодок как акт внутренней торговли и, следовательно, как еще одно свидетельство постепенной «натурализации» восточнославянских племен в Русской земле. Днепр и его притоки были теми нитями, которые связывали между собой разрозненные восточнославянские племена, вместе с тем не давая им забыть, что рука «великого князя русского» собрала эти нити в узел, стянутый в Киеве.
Для проявления душевной щедрости
Сбербанк 2202 2002 9654 1939
Мои книги на ЛитРес
https://www.litres.ru/sergey-cvetkov/
Вы можете заказать у меня книгу с автографом.
Вышла в свет моя новая книга «Суворов». Буду рад новым читателям!
«Названный Лжедмитрием».
«Последняя война Российской империи» (описание)
Заказы принимаю на мой мейл cer6042@yandex.ru
ВКонтакте https://vk.com/id301377172
Мой телеграм-канал Истории от историка.