Магическая наука Джордано Бруно. Часть 3
Часть 1
Часть 2
Последние годы
Первое время после бегства из Рима Бруно колесил по городам Северной Италии. В Падуе знакомые доминиканские монахи убедили его снова надеть монашеское облачение (бегство из монастыря само по себе не считалось большим преступлением - около 40 000 итальянских монахов жило тогда вне монастырских стен). Послушав их совета, Бруно облачился в белую рясу с омофором, в каковом одеянии через Милан и Турин перебрался ещё дальше на север - в кальвинистскую Женеву, оттуда в Тулузу и Париж, куда он добрался в 1581 году. С собой он привёз полученные в Тулузе диплом доктора и звание ординарного профессора философии.
Часовня главного здания в Сорбонне
Авторитет Сорбонны стоял тогда необычайно высоко: решения её богословского факультета приравнивались к постановлениям церковных соборов.
Чтения Бруно в Париже имели большой успех. У него появились первые ученики и почитатели, которые донесли до нас некоторые привычки своего учителя. По их словам, Бруно имел обыкновение читать лекции, стоя на одной ноге, а «думал и диктовал так скоро, что перья едва могли поспевать за ним, - таков он был по быстроте своего ума и великой способности к мышлению». Близкие друзья знали его и с другой стороны: «Он отличный товарищ, эпикуреец по образу жизни».
В Париже Бруно издал две свои книги - «О тенях идей» и «Песнь Цирцеи» - его первые сочинения по магическому искусству памяти. Эти трактаты привлекли внимание короля Генриха III, выказывавшего неподдельный интерес к герметизму и магии. Бруно была пожалована должность придворного чтеца.
Система памяти Бруно из книги «О тенях идей»
Однако, несмотря на королевское расположение, в начале 1583 года он оставил Францию, имея в кармане рекомендательное письмо от Генриха III к французскому послу в Лондоне. Как объяснял сам Бруно, его отъезд был вызван волнениями, связанными с обострением гражданской войны во Франции. По всей вероятности, он увидел, что позиции Католической лиги в Париже с каждым днём усиливаются. В этой ситуации покровительство английской государыни, открыто порвавшей с папством, выглядело в его глазах более предпочтительным.
Два с половиной года, проведённые Бруно в Англии, стали самыми благополучными и плодотворными в его жизни. Он был допущен к чтению лекций в Оксфорде.
Оксфордский университет
Ректору Оксфордского университета он отрекомендовался следующим образом:
«Филотео (греч. «любящий Бога») Джордано Бруно Ноланец, доктор самой изощрённой теологии, профессор самой чистой и безвредной магии, известный в лучших академиях Европы, признанный и с почётом принимаемый философ, всюду у себя дома, кроме как у варваров и черни, пробудитель спящих душ, усмиритель наглого и упрямого невежества, провозвестник всеобщего человеколюбия, предпочитающий итальянское не более, нежели британское, скорее мужчина, чем женщина, в клобуке скорее, чем в короне, одетый скорее в тогу, чем облечённый в доспехи, в монашеском капюшоне скорее, чем без оного, нет человека с более мирными помыслами, более обходительного, более верного, более полезного; он не смотрит на помазание главы, на начертание креста на лбу, на омытые руки, на обрезание, но (коли человека можно познать по его лицу) на образованность ума и души. Он ненавистен распространителям глупости и лицемерам, но взыскан честными и усердными, и его гению самые знатные рукоплескали…»
Учитесь, как надо составлять резюме.
Прочитав это представительное резюме, ректор, вероятно, недоверчиво хмыкнул. Впрочем, об учёности нового профессора свидетельствовал также поднесённый ректору сложнейший трактат об искусстве памяти, титульный лист которого сообщал читателю, что он найдёт здесь все, что «исследуется с помощью логики, метафизики, каббалы, естественной магии, великих и кратких искусств». Принятый в штат Оксфорда, Бруно в течение полугода читал лекции по философии, но был уволен с характеристикой: «Более смелый, чем разумный, он поднялся на кафедру нашего лучшего и прославленнейшего университета, засучив рукава, как жонглёр, и, наговорив кучу вещей о центре, круге и окружности, пытался обосновать мнение Коперника, что Земля вертится, а небеса неподвижны, тогда как на самом деле скорее кружилась его собственная голова, и его мозги не могли успокоиться».
Вернувшись на континент, Бруно несколько лет разъезжает по Германии в поисках заработка и издателя для своих сочинений. Пророк бесконечности устал от бесконечных скитаний. Он мечтал о возвращении домой, в Италию.
В 1591 году один из знакомых книготорговцев передал Бруно приглашение от венецианского патриция Джованни Мочениго, который просил обучить его «искусству памяти».
Это был отпрыск древнего знатного рода, давшего Венеции многих видных деятелей - дожей, адмиралов, епископов. Однако сам Джованни Мочениго не блистал талантами, из-за чего был обделён важными государственными постами. Ознакомившись с какими-то сочинениями Ноланца, он решил поупражняться в магическом искусстве, чтобы с его помощью добиться власти и процветания. В случае если Бруно примет его приглашение, Мочениго обещал ему хороший приём и солидное вознаграждение.
Бруно, подумав, ответил согласием.
Возвращение в Италию, где в архивах римской инквизиции хранилось незакрытое судебное дело по обвинению Бруно в ереси, было, вообще говоря, делом небезопасным. И не случайно многие знакомые Ноланца в Германии были поражены его решением ехать на родину, «откуда он некогда, как сам признавался, спасался бегством». Но сам беглец, кажется, не ждал от этой поездки никаких неприятностей. Венецианская республика, хотя и имевшая свою собственную инквизицию, по меркам своего времени была средоточием гуманистической образованности и религиозной терпимости, а её независимая политика, казалось, гарантировала безопасность от притязаний римской инквизиции.
Да и в самом Риме дела вроде бы складывались благоприятным для Бруно образом. О папе Клименте VIII Бруно отзывался так: «Этот папа - порядочный человек, так как он покровительствует философам, и я тоже могу надеяться на покровительство».
Быстро уладив свои дела, Бруно отправился в путь и, после непродолжительной остановки в Падуе, весной 1592 года прибыл в Венецию. Сначала он поселился в гостинице, а потом, как и было уговорено, перебрался в дом Мочениго. Если бы не этот переезд, судьба его могла сложиться по-другому.
Венеция
Два месяца, следуя контракту, Бруно преподавал «искусство памяти» своему 34-летнему ученику, который то ли ждал от него каких-то магических «откровений», то ли испытывал его образ мыслей. Вероятнее все же, что Мочениго очень быстро насторожили антицерковные высказывания Ноланца, не считавшего нужным придерживать свой язык. К делам веры Мочениго относился весьма серьёзно. Ранее он входил в Совет мудрых по ересям - орган, осуществлявший государственный надзор за деятельностью венецианской инквизиции. Во всяком случае, мысль донести на Бруно созрела у Мочениго задолго до того, как он осуществил своё намерение. Как-то в разговоре со своим знакомым он заметил, что продолжает брать у Бруно уроки только затем, чтобы оправдать свои затраты на философа, но как только выжмет из него все до капли, то немедленно предаст его в руки инквизиции.
Палаццо Мочениго
Развязку ускорил сам Бруно, также выказывавший разочарование своим учеником. 21 мая дело дошло до открытого разрыва. В резких выражениях Бруно объявил Мочениго, что научил того всему, чему обещал и за что получал деньги, и теперь с чистым сердцем возвращается во Франкфурт. На следующий день Бруно упаковал свои вещи, книги и рукописи и отправил их вперёд, рассчитывая выехать вслед за багажом, на рассвете. Однако ночью к нему в комнату постучали. Отперев дверь, Бруно увидал перед собой хозяина дома, за спиной которого стояли его слуга и шесть дюжих венецианских гондольеров. С их помощью Мочениго обратил своего гостя в пленника, заперев его на чердаке, и сел писать донос.
Наутро стража препроводила Бруно в ужасную тюрьму Дворца Дожей со свинцовой крышей. Летом солнечные лучи превращали её мрачные камеры в адские печи; зимой их стены покрывались льдом. С этого дня Бруно уже ни разу не пришлось вдохнуть воздух свободы.
Казематы в Пьомби
Заседания Инквизиционного трибунала Венецианской республики проходили во Дворце дожей. На первом допросе, 26 мая, перед высоким судилищем предстал «человек среднего роста, с каштановой окладистой бородой». За эти дни Мочениго написал один за другим три доноса на своего учителя, указав, «что много раз слышал от Джордано Бруно Ноланца, когда беседовал с ним в своём доме, что, когда католики говорят, будто хлеб пресуществляется в тело, то это - великая нелепость; что он - враг обедни, что ему не нравится никакая религия; что Христос был обманщиком и совершал обманы для совращения народа и поэтому легко мог предвидеть, что будет повешен; что он не видит различия лиц в божестве, и это означало бы несовершенство Бога; что мир вечен и существуют бесконечные миры, что Христос совершал мнимые чудеса и был магом, как и апостолы, и что у него самого хватило бы духа сделать то же самое и даже гораздо больше, чем они; что Христос умирал не по доброй воле и насколько мог старался избежать смерти; возмездия за грехи не существует; что души, сотворённые природой, переходят из одного живого существа в другое...
Он рассказывал о своём намерении стать основателем новой секты под названием «новая философия». Он говорил, что дева не могла родить и что наша католическая вера преисполнена кощунствами против величия Божия; надо прекратить богословские препирательства и отнять доходы у монахов, ибо они позорят мир; что все они - ослы; что все наши мнения являются учением ослов; что у нас нет доказательств, имеет ли наша вера заслуги перед Богом; что для добродетельной жизни совершенно достаточно не делать другим того, чего не желаешь себе самому, что он удивляется, как Бог терпит столько ересей католиков».
Безусловно, здесь мы сталкиваемся не со словами и мнениями самого Бруно, а с их истолкованием, зачастую весьма вольным. Отвечая на предъявленные ему обвинения, Ноланец откровенно изложил свою философию:
«Существует бесконечная Вселенная, созданная бесконечным могуществом. Ибо я считаю недостойным благости и могущества божества мнение, будто оно, обладая способностью создать кроме этого мира другой и другие бесконечные миры, создало конечный мир.
Итак, я провозглашаю существование бесчисленных отдельных миров, подобно миру этой Земли. Вместе с Пифагором я считаю её светилом, подобным Луне, другим планетам, другим звёздам, число которых бесконечно. Все эти небесные тела составляют бесчисленные миры. Они образуют бесконечную Вселенную в бесконечном пространстве. <…>»
К чести венецианских судей, следует сказать, что они сумели понять, с каким редким умом имеют дело. Согласно их отзыву о подследственном, «он совершил тягчайшие преступления в том, что касается ереси, но это один из самых выдающихся и редчайших гениев, каких только можно себе представить, и обладает необычными познаниями, и создал замечательное учение…»
Члены венецианского трибунала, по всей видимости, старались сохранить Бруно жизнь, для чего сосредоточили свои усилия на том, чтобы заставить его отречься не столько от научных и философских взглядов, сколько от тех положений, которые напрямую затрагивали учение Церкви. На последнем допросе, состоявшемся 30 июля, Бруно принял эти условия. Следуя установленному обряду покаяния, он упал перед судьями на колени и со слезами заявил: «Я смиренно умоляю Господа Бога и вас простить мне все заблуждения, в какие только я впадал; с готовностью я приму и исполню все, что вы постановите и признаете полезным для спасения моей души. Если Господь и вы проявите ко мне милосердие и даруете мне жизнь, я обещаю исправиться и загладить все дурное, содеянное мною раньше».
На этом венецианская инквизиция завершила процесс над Бруно. Все бумаги были отправлены в Рим на утверждение. 17 сентября пришёл ответ от кардинала Сансеверино - второго лица Конгрегации священной канцелярии, фанатичного прелата, который в своё время назвал Варфоломеевскую ночь «днём великим и радостным для всех католиков». Его высокопреосвященство напоминал, что Бруно - не обыкновенный еретик, а вождь еретиков, автор многих книг, в которых восхваляются королева английская и другие еретические государи; что, будучи доминиканским монахом, он провёл много лет в Женеве и Англии; что инквизиция Неаполя и Рима уже требовала его на свой суд, в силу каковых соображений этого человека следует при первом удобном случае доставить в Рим.
Поначалу Синьория посчитала, что согласие на выдачу Бруно было бы поступком, не соответствовавшим достоинству и независимости Венецианской республики. Однако в дело вмешался сам папа Климент VIII, ссылавшийся, в частности, на то, что Бруно подлежит его юрисдикции как беглый монах. Наконец, в январе 1593 года правительство республики уступило желанию его святейшества: 142 сенатора голосовали за выдачу Бруно, 10 были против и 20 воздержались. 27 февраля узника перевезли в Рим и бросили в тюрьму инквизиции.
Судебный процесс готовился долгих четыре года. Все это время с Бруно обращались без всякого снисхождения. Его содержали как опаснейшего преступника - закованным в кандалы, в сыром каменном мешке, откуда выводили только для того, чтобы подвергнуть пыткам или сопроводить на допросы в заседания Конгрегации, случавшиеся не чаще одного-двух раз в год. Ему дозволялось читать лишь молитвенник доминиканского ордена и сочинения Фомы Аквинского, а перо и бумагу он получал только для объяснений по вопросам, интересовавшим следователей.
Весной 1598 года следствие по делу Бруно было закончено и передано Конгрегации. Там им занялся кардинал Роберто Беллармино - известный специалист по ересям. Под его руководством инквизиционный трибунал возобновил допросы и пытки обвиняемого. В январе 1599 года было составлено обвинение, содержащее перечень восьми еретических положений, от которых Бруно было предложено отречься. К сожалению, текст этого документа утерян, в связи с чем о конкретных претензиях инквизиции к Бруно можно только догадываться. Смертный приговор, зачитанный Бруно год спустя, упоминает только одно его преступление: «Ты, брат Джордано Бруно… уже восемь лет назад был привлечён к суду святой службы Венеции за то, что объявил: величайшее кощунство говорить, будто хлеб пресуществлялся в тело и т. д.». В записках Гаспара Шоппа, свидетеля казни Бруно, приводится список довольно бессвязных и разнородных обвинений в адрес Ноланца: что существует множество миров; что магия - хорошее и дозволенное занятие; что святой Дух - это душа мира; что Моисей творил чудеса с помощью магии, в которой превзошёл египтян; что Христос был магом и т. д.
Из этого, во всяком случае, видно, что Конгрегацию испугали отнюдь не «научные» представления Бруно о Вселенной (таковых, как мы уже убедились, вообще не существовало). Ведь в этой области их взгляды кое в чём совпадали. Например, учение о множественности миров отнюдь не считалось еретическим. Более того, ещё в 1277 году парижский архиепископ Этьен де Тампье, по поручению папы Иоанна XXI, осудил догмат о существовании только одного мира, как служащий умалению вездесущности и беспредельности божественной силы. Учение Коперника также вызывало благожелательный интерес у многих князей Церкви. Лекции о новом устройстве мира читались в Риме при папском дворе, а глава Доминиканского ордена кардинал Николай Шенберг в 1536 году заклинал Коперника ни в коем случае не скрывать свои «вычисления о Вселенной».
Роковое для Бруно обстоятельство заключалось в том, что ни одно из выдвинутых им космогонических и астрономических положений не могло обсуждаться в строгих рамках научно-философской или даже богословской дискуссии, поскольку все они имели цену в его глазах лишь в качестве постулатов, свидетельствующих об истинности «солнечной религии» Гермеса Трисмегиста. Начав размышление с любого, внешне самого невинного, самого абстрактного утверждения, Бруно неизменно заканчивал ересью, ибо в своей продуманной и последовательной пантеистической системе он совершенно не нуждался в персональном Творце мира, тем более в трех лицах. Знакомясь пункт за пунктом с «ноланской философией», что называется, из первых уст, инквизиторы с ужасом видели, как древние или новейшие научно-философские доктрины и гипотезы, которые до тех пор более или менее спокойно уживались с теологией, превращаются в книгах и речах Бруно в орудия воинствующего антихристианства. Подлинным врагом для них была герметическая «мудрость» Бруно, не оставляющая камня на камне от церковных догматов, таинств, верований и предрассудков.
Именно поэтому Конгрегации так важно было не просто осудить попавшего в ее руки «ересиарха», но добиться от него отречения, признания в интеллектуальном поражении. Гаспар Шопп в одном из своих писем рассказывает, что Бруно во время процесса не раз уступал доводам знаменитых богословов, уличавших его в еретических заблуждениях, и уверял, что отречётся от них, но затем опять обращался к защите своих «ничтожных идей», назначал новые сроки для своего отречения, чем крайне затруднял произнесение над собою приговора. Это свидетельство очень важно для правильной обрисовки психологического портрета Бруно, который сочетал «постоянную саморекламу и хвастовство с искренним сознанием своей миссии». Смесь подобных, казалось бы, несоединимых свойств характера объясняется тем, что сила и убедительность «ноланской философии» покоилась не на научных методах, а утверждалась всецело личностью ее творца. Поэтому последний должен был не только заниматься самовосхвалениями, заявляя о наличии у себя таланта, мудрости, воли и проч. превосходных качеств, но также время от времени и публично проявлять их, без чего проповедуемое им герметическое откровение потеряло бы истинность прежде всего в его собственных глазах. Безусловно, Бруно изначально не стремился к мученическому венцу. Но проведённые в темнице годы, исполненные страданиями, раздумьями и борениями, в конце концов очистили его дух и придали силы следовать собственному учению о героическом энтузиазме.
Между отречением и смертью Бруно выбрал смерть и этим обеспечил моральное превосходство над своими судьями и палачами. Ибо в конечном счёте просветлённый Эон, маг и последователь Гермеса из мрака инквизиционной тюрьмы защищал человеческие свободу, достоинство, разум и любовь от посягательств церковных иерархов, забывших, что их религия учит об истине, которая делает людей свободными, и любви, что, по словам апостола, «никогда не перестаёт».
В конце сентября 1599 года ему дали на то, чтобы «образумиться», последние 40 дней. По их истечении Бруно твёрдо заявил, что об отречении не может быть и речи, поскольку он не знает, от чего ему отрекаться и в чем его обвиняют. Увещевания руководителей Конгрегации ни к чему не привели. Узник упорно твердил, что не говорил и не писал ничего еретического, а учение его было неверно истолковано.
Суд. Барельеф на памятнике
20 января 1600 года состоялось заключительное заседание по делу Бруно. Климент VIII одобрил решение Конгрегации и постановил передать брата Джордано в руки светской власти, что означало смертную казнь. 9 февраля Бруно под охраной доставили во дворец великого инквизитора кардинала Мадручи, где в присутствии высшего клира и самых знаменитых теологов его заставили преклонить колено и выслушать приговор. Инквизиционный трибунал признал Бруно «изобличенным, тягчайшим, нераскаянным, непреклонным и упорным» еретиком. Подсудимый был извергнут из духовного сана и отлучен от Церкви. Книги его подлежали занесению в папский Индекс и публичному сожжению, а самого автора поручали светским властям, дабы те подвергли его «подобающей казни… и да будет она без пролития крови и членовредительства». Эта лицемерная формула скрывала удушливую гарь инквизиционного костра.
Бруно выслушал приговор со спокойствием человека, обрётшего власть над судьбой. Лишь под конец он нарушил своё молчание, бросив в лицо своим судьям исторические слова:
- Быть может, вы с большим страхом произносите этот приговор, чем я его выслушиваю!
Из дворца Мадручи Бруно отвезли в городскую тюрьму. Конгрегация ещё не теряла надежды, что близость мучительной казни заставит его пойти на попятную. Но Бруно и теперь не отрёкся, заявив: «Я умираю мучеником добровольно и знаю, что моя душа с последним вздохом вознесётся в рай».
Казнь была назначена на 17 февраля. В этот день Климент VIII праздновал свой юбилей. Ожидалось большое праздничное богослужение, перед началом которого, по слову папы, нужно было воздать хвалу Господу святым делом - осуждением и сожжением еретиков.
Кампо ди Фьоре
Под утро, при свете факелов, Бруно привезли на Кампо ди Фьори (Площадь цветов). Руки его были связаны за спиной, во рту торчал кляп. Когда под его ногами развели костёр, доминиканский монах протянул ему распятие. Однако Ноланец отвернулся и возвёл глаза к небу. За всё время, пока его фигура не исчезла в пламени костра, он не издал ни одного стона.
Пепел еретика собрали и бросили в Тибр.
P. S.
Смертельный удар учению Бруно нанесла не инквизиция, а филология.
Казобон
В 1614 году швейцарский филолог-грецист Исаак де Казобон обнаружил в герметических текстах отголоски диалогов Платона, библейской Книги Бытия, Евангелия от Иоанна, «Послания к Римлянам» апостола Павла и сочинений многих раннехристианских авторов, из чего неопровержимо следовало, что трактаты Герметического свода были написаны не древнеегипетским жрецом, а гностическими авторами раннехристианской эпохи 4-5 веков. В свете этого факта призывы Бруно вернуться к «древней религии египтян» потеряли всякий смысл. «Философия рассвета» обернулась закатом ренессансной магии.
Для проявления душевной щедрости
Сбербанк 2202 2002 9654 1939
Мои книги на ЛитРес
https://www.litres.ru/sergey-cvetkov/
У этой книги нет недовольных читателей. С удовольствием подпишу Вам экземпляр!
Последняя война Российской империи (описание и заказ)
https://sergeytsvetkov.livejournal.com/476612.html
Мой телеграм-канал @gerodot_history
ВКонтакте https://vk.com/id301377172