Женщины Петра Великого. Часть 1.
Первое человеческое лицо, которое увидел маленький Пётр - круглое, набелённое лицо матери, с наведённым во всю щеку румянцем, склоняется над ним.
Насколько он её помнил, она всегда была такая - заботливая, дотошно внимательная ко всему, что касалось его. Такова нарышкинская кровь - горячая, требующая деятельности. Между тем, попав во дворец, Наталья Кирилловна долго не могла свыкнуться со своим новым положением - уж очень неожиданно дочь небогатого смоленского дворянина, бедная воспитанница в чужом доме оказалась в царском тереме.
Мать Петра I появилась на свет в 1651 году. Она была дочерью мелкопоместного дворянина Кирилла Полуектовича Нарышкина и Анны Леонтьевны, урождённой Леонтьевой. Враги Нарышкиных считали фамилию производной от слова «ярыжка», то есть мелкий служитель в полиции того времени или домашний прислужник. Наталью Нарышкину называли «лапотной царицей», то есть незнатного происхождения.
Чтобы «отмыться» от этих наветов, Нарышкины после того как породнились с Романовыми, сочинили себе благородную и древнюю родословную. В «Общем Гербовнике дворянских родов Российской империи» говорится, что род Нарышкиных происходил из Богемии, от фамилии Нарисци (германское племя норисков, по Тациту), которая в древние времена владела городом Эгер. Герб этого города Нарышкины приняли как фамильный.
На самом деле Нарышкины происходят из числа дворян Козельского княжества. Во второй половине XV века они находились на службе в ВКЛ, а потом, к концу XV века перешли на службу к московским государям.
Кирилл Полуектович Нарышкин, отец Натальи, участвовал в войне с Польшей, служил воеводой на Северном Кавказе и в Казани.
Мать Натальи Кирилловны и бабушка Петра I Анна Леонтьевна по отцу вела свой род от татарского мурзы Абатура, а по матери происходила из дворянского польско-литовского рода Раевских.
Нарышкины находились в родстве с царским фаворитом боярином Артамоном Матвеевым.
Боярин Артамон Сергеевич Матвеев (1625-1682) был видным государственным деятелем, главой Посольского приказа и фактическим руководителем правительства, «Великим боярином». По легенде, около дома Матвеева стоял столп с ящиком для челобитных, которые он самолично вручал царю.
Во время царствования Алексея Михайловича Матвеев был самым просвещённым человеком во всей Русской земле. Он старался заимствовать наиболее ценные достижения западноевропейской цивилизации. Матвеев организовал типографию при Посольском приказе, был в числе создателей первой аптеки в Москве. В его доме была собрана огромная библиотека, потолки комнат украшала живопись, на стенах висели картины с изображениями святых, но на западноевропейский манер, не в стиле русской иконописи. Этот дом являлся культурным центром Москвы, где устраивались светские рауты для иностранных посланников, вечерами звучали орган и скрипки, ставились спектакли. Артамон Матвеев знал европейские языки, ходил в европейском платье, читал европейские газеты, писал пьесы. Его перу принадлежит несколько серьёзных произведений, в том числе «История русских государей, славных в ратных победах, в лицах» и «История избрания и венчания на царство Михаила Фёдоровича». Даже на портретах Матвеева изображали в рыцарских доспехах, что было достаточно необычно для московского общества XVII века.
В 11-летнем возрасте Наталью отдали на воспитание в дом Матвеева. Брать детей на воспитание у родственников, проживающих в провинции, чтобы дать им хорошее образование, было доброй русской традицией.
Будущая мать Петра I получила в доме Матвеева великолепное образование и светское воспитание. Наталье Нарышкиной, как и сыну Артамона Матвеева Андрею преподавали историю, математику, литературу, поэзию и даже физику. Наталья свободно говорила по-немецки и принимала участие в спектаклях, которые ставили в доме Матвеева на немецком языке.
Первая царская супруга, царица Мария Ильинична, с которой царь Алексей Михайлович прожил двадцать один год, умерла в 1669 г. родами, готовясь принести четырнадцатого ребёнка.
С декабря 1669 по 27 апреля 1670 года для выбора Алексея Михайловича были представлены 70 девиц, собранных как из Москвы, так и из других городов Русского царства.
Среди них, 36-я по счёту была Наталья Кирилловна Нарышкина. Она была приглашена на смотр после того, как царь Алексей Михайлович, часто бывающий в гостях у своего боярина Матвеева, увидел её, пришедшую поднести собравшимся гостям чарки с водкой, икру и копчёную рыбу. 19-летняя Наталья Нарышкина привлекла внимание царя - высокая и статная, она очаровала монарха своей здоровой яркой красотой, черными миндалевидными глазами, скромным поведением.
Милославские, родственники первой жены Алексея Михайловича, Марии Ильиничны, всячески препятствовали браку Алексея Михайловича с Натальей Кирилловной Нарышкиной. Они прочили царю в жёны свою ставленницу, Авдотью Беляеву, и пытались опорочить Нарышкиных, обвиняя их в колдовстве. Матвеев опроверг клевету и умело отвёл взоры царя от девицы Беляевой, доказав, что у ней «слишком худые руки».
22 января 1671 года царь Алексей Михайлович и Наталья Кирилловна Нарышкина были повенчаны.
Современник так описывает её: «Это женщина во цвете лет, роста выше среднего, с черными глазами навыкате; лицо у неё кругловатое и приятное, лоб большой и высокий; вся фигура красивая, отдельные члены крайне соразмерные, голос, наконец, приятно звучный и все манеры крайне изящны».
Теперь ей было оставлено всего два дела: молитва, которая оберегала и спасала царство, и милостыня. От обычной женской работы её старательно оберегали сотни услужливых рук, ежеминутно готовых выполнить любое её желание. Но ещё труднее было ей смириться с полным затворничеством, на которое обрекал её высокий сан царицы. Привыкшая в доме Матвеева к свободному светскому обращению, она тяжело переживала свою нынешнюю обязанность прятаться от людских глаз. Ей двадцать лет, она красива и знает об этом. Но красота её пропадает втуне. Когда она выезжает, окна её кареты плотно занавешены тафтой; в домовую церковь она выходит по глухо закрытой со всех сторон галерее; во время пеших выходов на богомолье её скрывают от нескромных взоров суконные полы, несомые боярынями; даже церковную службу она вынуждена наблюдать из особого притвора, через небольшое решетчатое окошечко. Доступ к ней имеют только духовник и самые ближние к царю бояре. Однако даже отец, Кирилл Полуектович Нарышкин, пожалованный после крестин вместе с Матвеевым в окольничие, смотрит на неё с робостью и не смеет назвать доченькой. Умный, обходительный Матвеев умело удерживается на грани почтительности и доверительности; с ним легко и интересно, но, увы, - ему идёт седьмой десяток. Про остальных нечего и говорить - это или враги, как Милославские, или скучные старики. У Натальи Кирилловны не было желания строить глазки молодым людям; ей просто не хватало того мужского восхищения, пусть и немого, которое она постоянно ощущала вокруг себя, живя в доме Матвеева.
Село Коломенское
Рождение сына Петруши 30 мая 1672 года на какое-то время внесло в её жизнь недостающее разнообразие. Наталья Кирилловна отдалась заботам о новорождённом сыне со всем пылом скучающей молодой матери. Она лично следила за отделкой особых деревянных хором для царевича, пристроенных ко дворцу. Пожелала видеть стены и пол обитыми красным сукном, а спаленку - посеребрённой кожей. Проверила, тщательно ли обложены хлопчатой бумагой и тафтой окна. Подумав, поручила армянскому мастеру Ивану Солтанову написать в хоромы царевича слюдяную оконницу: в кругу орёл, а по углам - травное разноцветье; да чтоб через оконницу из хором все видно было, а с подворья в хоромах - ничего. Долго выбирала материю на колыбельку из предложенных ей мастерами образцов. Наконец соблазнилась турецким бархатом с вышитыми по алому полю большими золотыми репьями и малыми репейками серебряными; обтянуть ремни велела красным веницейским бархатом, яблоко у пялец - шёлком, вытканным по серебряному полю золотыми травами. Сама набила пуховик и подушки белым лебяжьим пухом.
Осенью, когда Петруша начал ходить, появились новые хлопоты - нашили ему ворох носильного платьица по взрослому фасону: тёплые кафтанцы - из белого атласа на собольих пупках, с пятью золотыми пуговками, из червчатого шелка с золотыми и серебряными струями и травами; холодный кафтанец, обшитый немецким плетёным кружевом; ферязь алую с серебром, с запонами, низанными жемчугом, и с двумя завязками с серебряными кистями. В подоле, в плечах - везде пущено с большим запасом. К платью подобрали богатые шапки и башмачки, усеянные жемчугами и каменьями. А чтобы царевич смелее бегал, смастерили для него потешный стулец на колёсах.
Но вот было переделано и то, и другое, и третье; и снова пришлось проводить дни сидя в тенистой горенке, выходившей окнами в сад, и слушая рассеянное пение девушек, занятых рукоделием. Тут-то и пришлась кстати матвеевская затея с комедийным действом. На одном из обычных утренних приёмов Алексей Михайлович, выискав глазами в толпе бояр восковое лицо Матвеева, как всегда скромно стоявшего позади, спросил, чем новеньким порадует его сегодня любезный друг Сергеич. Матвеев помолчал, обведя взглядом бояр. Ну, православные, крепче стой на ногах! По особливому желанию государыни царицы он поручил Симеону Полоцкому перевести сладостными виршами франкскую комедию «Эсфирь», или «Артаксерксово действо», взятую из Священного Писания. Пастор Грегори из Немецкой слободы берётся к осени сыграть сие комедийное действо в Преображенском государевом дворце.
Как он и ожидал, его слова произвели бурю. Бояре негодующе трясли бородами, громко выражая своё возмущение. Как он смеет прельщать пресветлые государевы очи бесовским действом? Перелагать виршами Святое Писание! Это же ересь!
До женитьбы на Наталье Нарышкиной Алексей Михайлович шел на поводу у церковников и издавал запретительные законы, один суровее другого. В 1648 году вышел указ против скоморошества: под угрозой батогов и ссылки запрещалось плясать, петь песни, рассказывать сказки, играть на музыкальных инструментах, устраивать кулачные бои, качаться на качелях, гадать под Рождество и т. д. Православное духовенство вообще рассматривало любое пение или музыку, которая звучит за пределами церкви, как бесовщину. «А где объявятся домры и сурны, - говорилось в царской грамоте одному воеводе, - и гудки и хари и всякие гудебные бесовские сосуды, и ты б те бесовские велел вынимать и, изломав те бесовские игры, велел жечь».
Алексей Михайлович молчал, рылся в памяти, вспоминая историю Эсфири. Еврейская девушка, избранная за красоту царём Артаксерксом в жёны, вместо гордой Астини... Да это же собственная его история сватовства к Наташеньке! Ну, Сергеич, ну, друг любезный, хитёр, ай хитёр!.. Значит, решено, пускай пастор готовит комедию. И Наташеньке будет приятно...
Пастор Грегори и театр
Поздней осенью переехали в Преображенское, где рядом с новым, пахнувшим свежей смолою дворцом, будто только что вынутым из ларца, были выстроены хоромы для комедийного действа. Алексей Михайлович смотрел пьесу сидя на лавке, Наталья Кирилловна - из закрытой ложи, через окошко с решёткой. Комедия ей понравилась. Наблюдая за игрой актёров, она снова пережила все перипетии своего замужества, с приятной гордостью вспомнила, как пожилой, опытный в делах любви царь робел, точно юноша, разговаривая с ней, запинался, призывал глазами на помощь Матвеева. Вспомнила со стыдом и гневом о гнусных наветах, которыми Милославские пытались обесчестить её перед государем, чтобы подсунуть ему свою девку, Авдотью Беляеву, и с неотступным вниманием и благородным удовлетворением просмотрела финальную сцену поражения гордячки Астини-Беляевой, казни клеветника Амана-Милославского и торжества мудрого Мардохая-Матвеева и добродетельной красавицы Эсфири.
Пьеса продолжалась 10 часов подряд. Чтобы смотрящим не стало скучно, в перерывах между действиями на авансцену выходили шут Монс и его жена - шутиха Геленка. Всего было занято около 50 актёров. Царь щедро одарил и постановщиков, и актёров собольими мехами и - совсем уж редкий случай - допустил «к руке».
В скором времени были поставлены ещё четыре пьесы. Особенно всем понравился балет «Орфей». К тому времени пастор Грегори уже занимался с шестьюдесятью молодыми русскими из Мещанской слободы. Некоторых пришлось сначала привлекать в труппу насильно и возить на занятия и репетиции под стражей. Однако, дело шло успешно. Для балета были сшиты специальные костюмы. Исполнители женских ролей были в красных юбках и красных чулках или в зелёных юбках и зелёных чулках. Их партнёры танцевали в белых лосиных туфлях и черных перчатках с крагами.
Всего пастором Грегори было поставлено за два года девять спектаклей. Иностранцы, следившие за тем, что происходит при русском дворе, докладывали в своих депешах: «…новая царица имеет весёлый характер и европейские привычки и всячески склоняет русского государя к новомодным затеям».
Курляндский путешественник Яков Рейтенфельс, побывавший при дворе Алексея Михайловича, так описал Нарышкину: «Нынешняя царица Наталья, хотя отечественные обычаи сохраняет ненарушимо, однакож, будучи одарена сильным умом и характером возвышенным, не стесняет себя мелочами и ведёт жизнь несколько свободнее и веселее. Мы два раза видели ее в Москве, когда она была ещё девицею». Во время загородных поездок Наталья Кирилловна поражала встречающихся на пути своим раскованным поведением. «Русские так привыкли к скромному образу жизни своих государынь, что когда нынешняя царица, проезжая первый раз посреди народа, несколько открыла окно кареты, они не могли надивиться такому смелому поступку», - сообщает Рейтенфельс.
Пётр рос бойким мальчиком. Из-за своей неуёмной резвости осрамил однажды Петруша родителей перед всей Европой. Приехал в Москву цесарский посол Адольф Айзек говорить с великим государем о дружбе и союзе против турок. Наталья Кирилловна, как всегда, села с сыном в соседней комнате, за дверью с решетчатым окошком - тайно посмотреть на приём. Петруша, по обыкновению, расшалился, а она недоглядела - и вышел конфуз чрезвычайный. Услышав за дверью отцовский голос, Пётр ту дверь распахнул настежь и выбежал в приёмную палату. А Наталья Кирилловна как сидела перед дверью, так вся и предстала перед цесарским послом, не успев даже прикрыть лица рукавом. Алексей Михайлович покраснел от стыда.
Айзек вежливо опустил глаза. Черт возьми, пикантная ситуация! Увидеть московскую царицу - это почти то же самое, что проникнуть в султанский гарем. Он слышал, что одному здешнему дворянину за случайный нескромный взгляд на первую царскую супругу, Марию Ильиничну, отрубили голову.
В 1673 году год родилась дочь Наталья, а в 1674 году - Феодора, которая умерла во младенчестве. Любовь царя жене все усиливалась. Но неожиданная смерть царя Алексея Михайловича в 1676 году изменила спокойную жизнь царицы Натальи. До конца своей жизни она не снимала траур по мужу.
Согласно воспоминаниям современников, после смерти мужа Наталья Кирилловна была столь убита горем, что от бесконечных переживаний и слёз сильно постарела. С момента смерти мужа она носила только траурный чёрный наряд, а голову покрывал чёрный платок.
Двадцатипятилетней вдове пришлось стать во главе партии Нарышкиных, чтобы долгие годы вести отчаянную борьбу с партией Милославских за царскую власть для подрастающего сына. Поначалу она проиграла, была выслана в Преображенское и сосредоточилась на воспитании сына. Софья и Милославские звали её «медведицей».
В соответствии со своими вкусами Наталья Кирилловна не стала давать Петру традиционное для русских царевичей церковное образование. В учителя был избран подьячий Никита Моисеевич Зотов. Кстати, по сохранившимся документам, этот "дьячок" в 1680 году посылался с дипломатической миссией в Крым. "Учителем" Петра I он стал упоминаться в документах только с 1683 года.
Зотов обучает Петра
Небольшая светлая горенка, отведенная для занятий царевича, находилась на втором ярусе Преображенского дворца, возле покоев царицы Натальи Кирилловны. Кроме лавок вдоль стен и стола, в ней не было ничего, но на стенах висели куншты - расписанные красками планы и виды русских и европейских городов, церквей, сцены сражений, портреты царей и королей, пап и патриархов, знаменитых полководцев, с подробными пояснительными надписями. Эти картинки, скопированные придворными художниками с рисунков из русских и иноземных книг, хранившихся в кремлевской библиотеке, были предметом особой гордости Зотова, изюминкой его педагогики.
Кроме литературы, грамматики, истории и географии учителя Н. Зотов и А. Нестеров преподавали Петру арифметику.
Очень скоро образовательная система, которой следовала и которую проводила царица-мать, была переведена на русскую почву, поставлена на национальную основу. В 1690-х годах глава печатного двора Карион Истомин издал «Букварь», который, в отличие от прежних Букварей и Азбук, предлагал «хотящим учиться мужам и жёнам, отрокам и отроковицам» новую, образную форму усвоения материала. Каждая буква сопровождалась многочисленными рисунками. Истомин написал также поэтический Триптих для начальной школы, посвящённый Наталье Кирилловне.
Дабы укрепить положение 16-летнего Петра Наталья Кирилловна решила его женить. Это знак совершеннолетия и, кроме того, было признано необходимым, чтобы Пётр обзавёлся наследником, так как жена его брата Ивана ходила беременной (правда, родит девочку). Невесту Наталья выбрала сама: Евдокию Лопухину, дочь окольного боярина Иллариона Абрамовича. Ей суждено было стать последней русской царицей.
Правда, она старше Петруши на три годочка, но уж зато красива, смирна, воспитана в страхе Божием и в старых благочестивых обычаях - ей и глаза вверх поднять больно. Не жена, а истинное благословение дому.
Венчание Петра I и Лопухиной состоялось 27 января (6 февраля) 1689 в церкви Преображенского дворца под Москвой.
В том же году Софья пала, власть окончательно перешла к Нарышкиным. Пётр сделался настоящим царём, а его сводный брат слабоумный Иван остался церемониальным государем.
От этого брака в течение трёх первых лет родились трое сыновей: младшие, Александр и Павел (существование последнего весьма спорно), умерли во младенчестве, а старшему, царевичу Алексею, родившемуся в 1690 году, была суждена более роковая судьба - он погиб по приказу своего отца в 1718 году.
Поначалу брак был довольно счастливым, о чём свидетельствуют сохранившиеся письма супругов друг другу, оба подписывались полуименами: Пётр называл себя Петрушкой, а Евдокия - Дунькой. Так, Евдокия, ожидая возвращения Петра из очередного путешествия, писала ему:
«Здравствуй, свет мой, на множество лет! Просим милости, пожалуй, государь, буди к нам, не замешкав. А я, при милости матушкиной, жива. Женишка твоя Дунька челом бьёт».
Евдокия была воспитана в традициях Домостроя и не разделяла интересов мужа.
Поэтому Пётр всё чаще старался надолго покидать дворец и проводить время на Плещеевом озере, где строил первые корабли, а затем вообще укатил на Белое море, в Архангельск.
Его морское катание, конечно, стало известно Наталье Кирилловне. Царица так перепугалась, что её письмо к сыну свелось к одному жалобному воплю: «Прошу у тебя, света своего, помилуй родшую тя, как тебе, радость моя, возможно, приезжай к нам, не мешкав».
Пётр, как мог, успокоил мать, отписал, что дожидается кораблей, «а как они будут, и я поеду тотчас день и ночь. Да о единой милости прошу: чего для изволишь печалиться обо мне? Изволила ты писать, что предала меня в паству Матери Божией: и такого пастыря имеючи, почто печаловать?».
Но Наталья Кирилловна не унялась. Чтобы вернее выманить Петрушу с края света, отписала ему грамотку от имени своего любимца, трёхлетнего Алёшеньки:
«Пожалуй, радость наша, к нам, государь, не замешкав. Ради того, радость моя, государь, у тебя милости прошу, что вижу государыню свою бабушку в печали. Не покручинься, радость моя, государь, что худо письмишко: ещё, государь, не выучился».
Эта умилительная хитрость, однако, не разжалобила Петра. Он ответил матери ласково, но твёрдо: «Радость моя! По письму твоему, ей-ей, зело печалился, потому: тебе печаль, а мне какая радость? Пожалуй, сделай меня бедного без печали тем: сама не печалься. А истинно не заживусь».
Думный дворянин Чемоданов, доставивший письмо в Кремль, подтвердил, что государь живёт на суше, в городе и на заморские корабли собирается только посмотреть, не плавать. Наталья Кирилловна сделалась терпеливее - теперь уже беспокоилась, чтобы Петруша не надселся скорой ездой, когда будет возвращаться.
На Масленице 1693 года Пётр вовсю гулял со своей потешной компанией (это называлось сражаться с Ивашкой Хмельницким). Одновременно ему приходилось воевать с царицей Евдокией.
В эти дни состоялось знакомство Петра с юной красавицей из Немецкой слободы - Анной Монс.
Немецкая слобода (Кукуй)
Кукуй
Анна Маргарета родилась 26 января 1672 (или 1675) в Немецкой слободе в семье уроженца Вестфалии (Германия) золотых дел мастера (по другим сведениям, виноторговца) Иоганна Георга Монса, переехавшего в Россию в середине XVII века. Её мать - Матрёна (Модеста) Ефимовна, урождённая Могерфляйш (Могрелис) воспитала трёх дочерей (Анна была младшей) и сына Виллима (о нём ещё будет речь в связи со второй супругой Петра - Екатериной I).
К моменту знакомства Анны с Петром семья Монсов входила в число зажиточных обитателей Немецкой слободы. После смерти Иоганна Монса его вдове за долги пришлось отдать мельницу и лавку, но дом с гостиницей остался в собственности семьи.
Анна Монс. Предполагаемый портрет. Начало 18 века
Анну свёл с царём один из ближайших царёвых друзей Франц Лефорт, который уже сам побывал в объятиях юной красавицы.
На другой день Меншиков привёз в дом Монсов царский портрет с бриллиантами на тысячу рублей и указ о назначении девице Анне Моне ежегодного пенсиона в семьсот восемь рублей. А по весне для неё за счёт казны начали возводить огромный палаццо близ кирки. Старик Монс не мог нарадоваться на свою умницу дочь.
Чем же обворожила белокурая немочка государя Петра Алексеевича? Один иностранный путешественник пишет о различиях между русскими и европейскими женщинами того времени: «Московитская женщина умеет особенным образом презентовать себя серьёзным и приятным поведением. Когда наступает время, что они должны показываться гостям и их с почётом встречают, то такова их учтивость: они являются с очень серьёзным лицом, но не недовольным или кислым, а соединённым с приветливостью; и никогда не увидишь такую даму хохочущей, а ещё менее с теми жеманными и смехотворными ужимками, какими женщины нашей страны стараются проявить свою светскость и приятность. Московитки не изменяют своего выражения лица то ли дёрганьем головой, то ли закусывая губы или закатывая глаза, как это делают немецкие женщины, но пребывают в принятом сначала положении. Они не носятся, точно блуждающие огоньки, но постоянно сохраняют степенность...»
По словам восторженного современника, Хельбига, Анна Монс «служила образцом женских совершенств». «С необыкновенной красотой она соединяла самый пленительный характер, - писал он, - была чувствительна, не прикидывалась страдалицей; имела самый обворожительный нрав, не возмущённый капризами; не знала кокетства, пленяла мужчин, сама того не желая».
Приятный характер, который был у русских женщин, соединялся с европейской образованностью и манерами.
И стала Анна разъезжать по Москве в золотой карете - почище царицыной. Москвичи провожали её косыми взглядами, кричали вслед: «Эй, посторонись, Петровские ворота едут!» Но князь-кесарь Фридрих в Преображенском приказе быстро укоротил говорунам длинные языки.
Продолжение следует
Звякнуть пиастрами в знак одобрения и поддержки
Сбербанк
4274 3200 2087 4403
У этой книги нет недовольных читателей. С удовольствием подпишу Вам экземпляр!
Последняя война Российской империи (описание и заказ)
