из архивов
Только природная лень и ложно понятое чувство приличия мешают мне здесь и сейчас поведать одну безобразную и поучительную историю из жизни моего друга, Юрика “АА” Шварца. В этом печальном контексте - как вы, наверно, догадались сами, - “АА” произносится на американский манер: “дабл-эй”, но совсем другой дабл-эй, не имеющий никакого отношения к простодушному розовому зайчику на батарейках, а наоборот скрывающий в себе неожиданные и темные закоулки юриковой души.
Несколько лет тому назад случилось нам вдвоем с Юриком отправиться в многодневный поход на каное в Алгонквин парк что в Онтарио. Едем мы себе в далекое Онтарио, везем полную машину всякого туристического барахла и подъезжаем таким макаром к канадской границе. А было это на Йом Кипур 2001 года, то есть как раз через две недели после 11 сентября, и на границе стоит-таки шум и раздается-таки шорох. А время - за полночь. И нас в машине - два мужика. И говорим мы с акцентом. И вызываем мы у канадской женщины/пограничника вполне законное подозрение, потому как - два мужика, за полночь и с акцентом. И задает нам она много разных вопросов, стараясь вывести нас на чистую воду. А время - все еще за полночь, и нам раньше времени на воду выходить никак нельзя. И вот, будто бы между прочим и надеясь притупить нашу бдительность, эта пограничница интерисуется: а не везете ли вы часом, подозрительные мужики, с собой какое, например, оружие?
Как мне уже неоднократно слишком часто напоминали, мы живем в свободной стране. Мы в ней живем и то и дело норовим воспользоваться этим фактом самым неинтересным способом и с самого малоприспособленного для этого конца. Врываясь, к примеру, сто первым номером в какую-нибудь общепитовку, на которой ясно обозначено, что находиться в ней больше ста персон никак не должно, противозаконно и плохо для здоровья. Я небольшой знаток юриспруденции, но за долгие годы своей короткой жизни составил довольно отчетливое представление о многочисленных грозящих ей опасностях. Так что могу пальцем указать - если уж кому взбрело в голову беспокоиться о моем лошадином здоровье, почему бы не удалить, для начала, за дверь вот тех трех недомытых подростков, которые приперлись сюда раньше всех и теперь толкутся за прилавком и месят что-то в грязных хирургических перчатках? Но вернемся к месту нашего назревающего погран-конфликта, где бдительная пограничница заскучала в ожидании ответа на свой обидный вопрос.
Ну что бы сказал в этом месте мирный обыватель, или, к примеру, тот же самый терорист? "Нет" - ответили бы они в один голос, не задумываясь, как в прорубь головой. А попадись на нашем месте какой буйный помешанный, - ну, тот мог бы и кивнуть удовлетворенно в знак согласия. В самом крайнем случае, окажись там, не приведи господь, тяжело сдвинутый, скажем с синдромом Дауна, бедняга - тот мог бы и вообще ничего не ответить, пустил бы только слюну и промычал чего неразборчивое. У него, может быть, перманентный избыток слюны, и в голове лишняя хромосома, и ожидать от него на нашем месте многого - не следует. Но на нашем месте, как на грех, находился, живущий на свободе Юрик Шварц. И вот этот самый Юрик ведет себя так, как-будто хромосом у него - немеряный запас, и говорит примерно следующее: а это, говорит, смотря что иметь в виду под оружием. Ну, понятное дело, следующие несколько часов нам удалось провести в довольно чистом и бойко илюминированном помещении, в обществе разных хорошо выспавшихся людей, проявивших совершенно незаурядный интерес к мельчайшим деталям наших с Юриком непростых биографий.
Я вообще давно и бесповоротно заметил, что чем законнее пути, которыми я пытаюсь пересечь ту или иную безнадежно государственную границу, тем с большим подозрением ко мне относятся ее, извините, блюстители. И не улыбайтесь понапрасну, потому что вас это тоже касается. То есть, если положим вы в болотных сапогах и с рюкзаком за плечами перейдете вброд полузамерзшую горную речушку и, проломившись через сопредельную чащу, выйдете голосовать к ближайшей деревушке с иностранным названием, - ни один Мухтар не тявкнет и ухом не поведет. Но ведь вы почему-то, запасясь кипой всяких ксив с цветными фотографиями три с четвертью на четыре с пядью, визами, справками о прививках и свидетельствами очевидцев вашего рождения в какой-то тьму-таракани, в факте которого вы сами, видимо, не до конца уверены, - вы усаживаетесь в ярко освещенный, чтобы быстрей поймали, автомобиль и отправляетесь прямехонько по месту службы тех самых чиновников, которым только за то и платят, чтобы они как можно меньше народу впускали туда, где им платят. Ой вэй! Выпустили нас под утро. Юрик позже утверждал что он имел в виду всего лишь топор - походный такой, закаленный в огне костров и заржавевший от комариной крови топорик
Остаток ночи и большую часть утра мы, впадая в тяжелую дремоту, то по очереди а то и одновременно, рулили по пустынным дорогам - сначала Квебека, потом Онтарио. Задачей ведущего было не столько даже не уснуть, сколько - проснуться вовремя. Хорошим подспорьем нам служил адреналин, обильный запас которого, выброшенный в кровь в течении прошедшей ночи, мы старались поддерживать на уровне, грозящем пищевым отравлением. Юрик, просыпаясь на поворотах, пускался разыгрывать в лицах все новые сцены допроса, причем ответы в его диалогах становились постепенно острее вопросов. Приковывал он, можно сказать, допрашивающих к позорным столбам. "С какой целью Вы приняли фамилию покойной жены?" - достоевским тенорком пытал самого себя холостой двадцатилетний Юрик. "А с целью чтобы лучше пересекать границу и не вызывать подозрений" - тут же отвечал он себе, с каким-то злобно-слащавым неславянским акцентом. Самое страшное, впрочем, было впереди.
Когда мы, мрачные и невыспавшиеся, ежась под всерьез зарядившим дождем и офигивая от непривычного холода и обилия кислорода, оттолкнули наконец наше каное от негостеприимной канадской земли и закачались по воле дружных канадских волн, в Юриковом поведении наступил перелом к худшему. Сидя на носу и вяло шевеля веслом, он бормотал себе под нос, иногда вдруг всхлипывая и коротко клекоча что-то на незнакомом мне - равно, как я подозреваю, и ему - языке. Временами он притихал, тогда я тоже начинал успокаиваться. Постепенно и так неяркий день совсем стемнел. Стояла поздняя по здешним понятиям осень, через неделю-другую можно было ожидать снега. Мы пересекли два озера, не встретив на пути ни одной души, ни одной лодки. Незадолго до последнего перед ночевкой переноса ("портажа" по-канадски) мы увидели на берегу костер. В таких случаях обычно каное, почти по собственной воле, отклоняется от своего курса, будто притягиваемое к огню и людям. Так случилось и сейчас. И когда до берега оставалось всего-ничего, Юрик раскрыл-таки свою поганую пасть чтобы навсегда разрушить хрупкое безмолвие лесного озера. Ви вонт ер вимен! - дурным голосом взревел он. Эй, на берегу, - по-русски и чисто, без акцента, орал Юрик - Ви вонт ер вимен! И после короткой паузы, тихо но убежденно добавил: Аллах Акбар... Надо отметить, что в устах человека, проведшего значительную часть своей жизни в рядах еврейских бой-скаутов, последнее утверждение звучало-таки сильно. Едва мое, немолодое уже, остановившееся было сердце, снова и с удвоенной частотой застучало в похолодевшей груди, одним ударом весла, как ударом плавника, я развернул лодку прочь от берега и погнал ее в сгустившуюся по счастью темноту, только бы подальше от костра и его обитателей. Этой ночью Юрик спал как младенец.
Несколько лет тому назад случилось нам вдвоем с Юриком отправиться в многодневный поход на каное в Алгонквин парк что в Онтарио. Едем мы себе в далекое Онтарио, везем полную машину всякого туристического барахла и подъезжаем таким макаром к канадской границе. А было это на Йом Кипур 2001 года, то есть как раз через две недели после 11 сентября, и на границе стоит-таки шум и раздается-таки шорох. А время - за полночь. И нас в машине - два мужика. И говорим мы с акцентом. И вызываем мы у канадской женщины/пограничника вполне законное подозрение, потому как - два мужика, за полночь и с акцентом. И задает нам она много разных вопросов, стараясь вывести нас на чистую воду. А время - все еще за полночь, и нам раньше времени на воду выходить никак нельзя. И вот, будто бы между прочим и надеясь притупить нашу бдительность, эта пограничница интерисуется: а не везете ли вы часом, подозрительные мужики, с собой какое, например, оружие?
Как мне уже неоднократно слишком часто напоминали, мы живем в свободной стране. Мы в ней живем и то и дело норовим воспользоваться этим фактом самым неинтересным способом и с самого малоприспособленного для этого конца. Врываясь, к примеру, сто первым номером в какую-нибудь общепитовку, на которой ясно обозначено, что находиться в ней больше ста персон никак не должно, противозаконно и плохо для здоровья. Я небольшой знаток юриспруденции, но за долгие годы своей короткой жизни составил довольно отчетливое представление о многочисленных грозящих ей опасностях. Так что могу пальцем указать - если уж кому взбрело в голову беспокоиться о моем лошадином здоровье, почему бы не удалить, для начала, за дверь вот тех трех недомытых подростков, которые приперлись сюда раньше всех и теперь толкутся за прилавком и месят что-то в грязных хирургических перчатках? Но вернемся к месту нашего назревающего погран-конфликта, где бдительная пограничница заскучала в ожидании ответа на свой обидный вопрос.
Ну что бы сказал в этом месте мирный обыватель, или, к примеру, тот же самый терорист? "Нет" - ответили бы они в один голос, не задумываясь, как в прорубь головой. А попадись на нашем месте какой буйный помешанный, - ну, тот мог бы и кивнуть удовлетворенно в знак согласия. В самом крайнем случае, окажись там, не приведи господь, тяжело сдвинутый, скажем с синдромом Дауна, бедняга - тот мог бы и вообще ничего не ответить, пустил бы только слюну и промычал чего неразборчивое. У него, может быть, перманентный избыток слюны, и в голове лишняя хромосома, и ожидать от него на нашем месте многого - не следует. Но на нашем месте, как на грех, находился, живущий на свободе Юрик Шварц. И вот этот самый Юрик ведет себя так, как-будто хромосом у него - немеряный запас, и говорит примерно следующее: а это, говорит, смотря что иметь в виду под оружием. Ну, понятное дело, следующие несколько часов нам удалось провести в довольно чистом и бойко илюминированном помещении, в обществе разных хорошо выспавшихся людей, проявивших совершенно незаурядный интерес к мельчайшим деталям наших с Юриком непростых биографий.
Я вообще давно и бесповоротно заметил, что чем законнее пути, которыми я пытаюсь пересечь ту или иную безнадежно государственную границу, тем с большим подозрением ко мне относятся ее, извините, блюстители. И не улыбайтесь понапрасну, потому что вас это тоже касается. То есть, если положим вы в болотных сапогах и с рюкзаком за плечами перейдете вброд полузамерзшую горную речушку и, проломившись через сопредельную чащу, выйдете голосовать к ближайшей деревушке с иностранным названием, - ни один Мухтар не тявкнет и ухом не поведет. Но ведь вы почему-то, запасясь кипой всяких ксив с цветными фотографиями три с четвертью на четыре с пядью, визами, справками о прививках и свидетельствами очевидцев вашего рождения в какой-то тьму-таракани, в факте которого вы сами, видимо, не до конца уверены, - вы усаживаетесь в ярко освещенный, чтобы быстрей поймали, автомобиль и отправляетесь прямехонько по месту службы тех самых чиновников, которым только за то и платят, чтобы они как можно меньше народу впускали туда, где им платят. Ой вэй! Выпустили нас под утро. Юрик позже утверждал что он имел в виду всего лишь топор - походный такой, закаленный в огне костров и заржавевший от комариной крови топорик
Остаток ночи и большую часть утра мы, впадая в тяжелую дремоту, то по очереди а то и одновременно, рулили по пустынным дорогам - сначала Квебека, потом Онтарио. Задачей ведущего было не столько даже не уснуть, сколько - проснуться вовремя. Хорошим подспорьем нам служил адреналин, обильный запас которого, выброшенный в кровь в течении прошедшей ночи, мы старались поддерживать на уровне, грозящем пищевым отравлением. Юрик, просыпаясь на поворотах, пускался разыгрывать в лицах все новые сцены допроса, причем ответы в его диалогах становились постепенно острее вопросов. Приковывал он, можно сказать, допрашивающих к позорным столбам. "С какой целью Вы приняли фамилию покойной жены?" - достоевским тенорком пытал самого себя холостой двадцатилетний Юрик. "А с целью чтобы лучше пересекать границу и не вызывать подозрений" - тут же отвечал он себе, с каким-то злобно-слащавым неславянским акцентом. Самое страшное, впрочем, было впереди.
Когда мы, мрачные и невыспавшиеся, ежась под всерьез зарядившим дождем и офигивая от непривычного холода и обилия кислорода, оттолкнули наконец наше каное от негостеприимной канадской земли и закачались по воле дружных канадских волн, в Юриковом поведении наступил перелом к худшему. Сидя на носу и вяло шевеля веслом, он бормотал себе под нос, иногда вдруг всхлипывая и коротко клекоча что-то на незнакомом мне - равно, как я подозреваю, и ему - языке. Временами он притихал, тогда я тоже начинал успокаиваться. Постепенно и так неяркий день совсем стемнел. Стояла поздняя по здешним понятиям осень, через неделю-другую можно было ожидать снега. Мы пересекли два озера, не встретив на пути ни одной души, ни одной лодки. Незадолго до последнего перед ночевкой переноса ("портажа" по-канадски) мы увидели на берегу костер. В таких случаях обычно каное, почти по собственной воле, отклоняется от своего курса, будто притягиваемое к огню и людям. Так случилось и сейчас. И когда до берега оставалось всего-ничего, Юрик раскрыл-таки свою поганую пасть чтобы навсегда разрушить хрупкое безмолвие лесного озера. Ви вонт ер вимен! - дурным голосом взревел он. Эй, на берегу, - по-русски и чисто, без акцента, орал Юрик - Ви вонт ер вимен! И после короткой паузы, тихо но убежденно добавил: Аллах Акбар... Надо отметить, что в устах человека, проведшего значительную часть своей жизни в рядах еврейских бой-скаутов, последнее утверждение звучало-таки сильно. Едва мое, немолодое уже, остановившееся было сердце, снова и с удвоенной частотой застучало в похолодевшей груди, одним ударом весла, как ударом плавника, я развернул лодку прочь от берега и погнал ее в сгустившуюся по счастью темноту, только бы подальше от костра и его обитателей. Этой ночью Юрик спал как младенец.