Халхин-Гол - корни "Жуковской трехрядки"
Оригинал взят у pereklichka в Халхин-Гол - свидетельства очевидца.
75-летний юбилей Вооруженных Сил РФ, приуроченный к первому вооруженному конфликту на Азиатском континенте, остался как-то за кадром современной истории. БСЭ 1952г.в. определяла число погибших в Халхин - Голском конфликте - 9.824 человека. Издание 1978г.в. БСЭ почему-то увеличит это число почти в два раза. Сколько же всего советских бойцов и цириков осталось в диких степях и барханах Монголии, известно только Всевышнему.
Записи, красноармейца А. Каменских, были найдены в заброшенном доме с. Таборы Оханского района Пермского края и переданы мне местным жителем В. Вотиновым. Они весьма красноречиво демонстрирует не только отсутствие тыла у советских войск, но и тупоумие младшего командного состава в условиях реальных боевых действий.
«26 мая 1939 года я получил повестку о явке 29 мая в Оханский военкомат для отправки на 45-дневный лагерный сбор. Из города уезжать не разрешали, после обеда был митинг. Затем всех построили, и отправил на пристань для посадки на пароход. Домой никого не отпустили, всех 600 человек посадили на пароход и 30 мая привезли в Пермь. При посадке присутствовало очень много народа, многие плакали, провожая своих родных и знакомых. Нам, было над ними смешно. Мы еще не знали, что нам предстоит пройти большие испытания, и многие из нас уже не вернутся домой. В Перми нас сводили в баню, обмундировали, выдали оружие и 31 мая, днем, мы пришли в лагерь.
1 июня поставили палатки, и с этого дня пошла лагерная жизнь. Дней десять занятия шли регулярно, а дальше нормальный ход занятий нарушился. Стали получать дополнительное вооружение: гранатометы, минометы, диски к пулеметам и пр. Всем выдали новое обмундирование, говорили, что приедет в лагерь Член Реввоенсовета.
15 июня готовимся в дорогу. Командиры говорили, что едем в другие лагеря на окружные маневры. 20 июня погрузились в эшелон. С собой погрузили лошадей, повозки, орудия и пр. Каждый батальон занимал отдельный состав. Наш 1-й батальон 602-й части, состоящий исключительно из бойцов Оханского района, тоже выбыл вместе с другими. Нас в вагоне было 31 человек. Со мной был Рудометов - мой второй номер ручного пулемета. Он перебрался на кухню поваром, а мне дали Катаева - бойца из нашего отделения.
До половины дороги ехали весело, занятия в вагонах проходили обычным порядком. Занимались по изучению материальной части оружия, проводились политзанятия. На одной станции около озера Байкал в витрине читал газету с сообщением о военных действиях у озера Буир-Нур в МНР, на границе с Маньчжоу-Го. Тогда пошли разговоры о том, что едем на фронт. Некоторые задумались о будущем, и в вагонах реже можно было услышать песни и веселый смех.
1 и 2 июля наши эшелоны, не доходя 3-х км. ст. Борзя, выгружались в степи. После выгрузки ушли от железной дороги на 20км., поставили палатки и занялись лагерной учебой. Дня через три сняли палатки, все погрузили на лошадей и походным маршем направились к границе Монголии.
6 июля утром перешли границу в пограничном пос. Соловьевск. От Соловьевска до линии фронта нам оставалось пройти около 700км. От Соловьевска до р. Халхин-Гол, нет населенных пунктов, за исключением пос. Тамцик-Булак, в 130км. до Халхин-Гола и в 5км. от дороги на фронт.
Железной дороги не было, автомашин была большая нехватка, и нам больше половины пути пришлось идти пешком, в сильную жару /от 30 до 50 градусов/, при недостатке питьевой воды. Колодцы с водой были редко, до 100 км один от другого. От сильной жары, тяжелых с непривычки походов, у некоторых заболели глаза - куриная слепота. Малокровием заболели Ведерников, Кожевников и другие.
Днем шли хорошо, но с наступлением темноты их приходилось брать под руки, или идущему впереди вешали на спину что-нибудь белое. Вблизи фронта останавливались на отдых дня на три, два раза у небольших соленых озер, проводили тактические занятия и стрельбы по мишеням. На пути из Соловьевска через 250км прошли г. Буин-Туэн, второй по числу населения город М.Н.Р., после ее столицы. Через 200км, проехали пос. Мотацамо, состоящий из трех больших домов и около десятка кибиток. На всем протяжении от ст. Борзя нет ни одного деревца или кустарника.
26 июля наша 601-я часть утром выступила на фронт /наш первый батальон из 602-й части, передали в 601-ю. На рассвете мы цепочкой на расстоянии 50-100м. друг от друга шли к центральной переправе. Дорогой попадались разбитые снарядами автомашины, убитые лошади, и трупы бойцов. Везде виднелись воронки от снарядов и авиабомб. При подходе к переправе через Халхин-Гол, полностью рассвело. Утренняя дымка рассеялась, и японская батарея открыла огонь по нашим идущим к фронту частям. Из нашего батальона никто не пострадал.
К вечеру мы заняли отведенный нам участок на второй линии фронта, вырыли окопы и залегли. Неприятель вел редкий орудийный огонь. На первой линии слышалась частая оружейная и пулеметная стрельба.
28 июля нас ночью перевели на передовую линию. Наши командиры, плохо зная местность и расположение неприятеля, не дали бойцам точной установки о расположении окопов и линии фронта. Наш взвод был в тылу остальных взводов роты. Утром наш командир роты ст. лейтенант Чернышов, переползая через сопку, был тяжело ранен японской снайперской пулей. Пуля зашла в правое плечо и вышла в спину, это была наша первая потеря.
Около 10 часов 28 июля в своем окопе был убит командир 3-го отделения нашего взвода Шилов. Я постараюсь описать обстоятельства его смерти: третье отделение располагалось позади нас левее по фронту. Не зная точно, где находится противник, бойцы насыпали бруствера окопов в сторону нашего тыла, оставив незащищенной сторону окопов к противнику. Шилов хотел, видимо наблюдать в бинокль, что делается у противника, а сам по ошибке смотрел нам в тыл, обнаружив себя под пули противника. (?) Японский снайпер разрывной пулей пробил в затылок каску, и пуля, разорвавшись в голове, выбросила, его мозги и каску вверх метров на пять. Безжизненное тело нашего весельчака Шилова рухнуло в им же выкопанную могилу-окоп, где он и был зарыт под музыку свистящих пуль и снарядов бойцами отделения.
С неделю мы находились на занятой позиции, днем поочередно спали в окопах, а ночью ходили в дозор и заставы. Утром температура воздуха резко снижалась, и зубы выбивали пулеметную дробь. Ежедневно из батальона были убитые и раненые, из таборских ребят в числе первых был убит Дедов японской миной в своем окопе.
5 августа ночью нас отвели с линии фронта в тыл на расстояние около 3км. в песчаные сопки. 6 августа первая рота нашего батальона с ее командирами бросалась в атаку, но японцы, отступив с первой линии окопов, засели в блиндажи и вели поражающий огонь по нашим бойцам. Они были вынуждены отступить, так как закрепиться из-за больших потерь было невозможно. Нашу роту, находящуюся в резерве, бросили на подкрепление первой роты. Пришлось пройти под орудийным, пулеметным и оружейным обстрелом неприятеля по чистому полю на расстояние более километра. Участвовать в наступлении нам не пришлось, так как первой роте из-за больших потерь пришлось отступать, и нас поставили в резерв для прикрытия первой линии. В песчаных сопках мы вырыли окопы и находились в них около двух недель. Днем укрывались в окопах, а ночью ходили в заставу, в лощину на первую линию. Между японцами и нашими передовыми линиями находились трупы убитых японских солдат. Убрать их из-за обстрела было невозможно, и они разлагались, разнося страшное зловоние.
Японская артиллерия ежедневно вела беспорядочный огонь по тылам наших войск, особенно самураи старались разбить нашу переправу через реку. По первой линии нашего фронта японцы из орудий били редко и безрезультатно. Наша артиллерия вела ежедневно обстрел всего фронта и тыла противника. Наши дальнобойные орудия били в тыл противника на расстояние до 30 км. Замеченные японские батареи прекращали немедленно свой огонь под обстрелом наших орудий. Бывали часы, когда нельзя было поднять головы в окопе из-за того, что наша артиллерия била по первой линии противника, осколки разлетались на расстояние до километра от места разрыва снаряда.
18 августа наша часть была снята с центрального фронта и отведена в тыл на отдых. Но отдохнуть пришлось только сутки. Нас бросили на левый фланг фронта для наступления, в ночь на 19 августа мы переправились через Халхин-Гол и на рассвете заняли окопы, сменив монгольские части. Ночью, к нам подошли танки.
20 августа за танками мы прошли около трех километров, к границе Маньчжоу-Го. Самураи под огнем наших танков отступили под защиту своих бетонированных блиндажей.
21 августа с утра началось наступление по всему фронту. Усиленно била артиллерия по самураям, и всюду сновали танки. Мы под прикрытием огня наших батарей и танков частыми перебежками подходили к японским блиндажам. Местность была открытая, а японцы, засевшие в блиндажах и на буграх, стреляли по нам. Бойцов очень много вышло из строя убитыми и ранеными, особенно много было потерь в пулеметной роте.
Командный состав нашей роты был ранен, но наступление так и не останавливали. Не доходя до японской передней линии метров 150, нам пришлось залечь, так как был очень сильный оружейный и пулеметный огонь. Наши танки ушли, а батареи били по второй линии и тылам противника. Нам надо было идти в атаку, но из-за больших потерь идти в атаку было просто некому.
У нас в отделении были убиты командир отделения Казымов и бойцы Щукин и Казинский из Краснокамска, ранен Попов и многие другие. Много потерь было и в других отделениях. Были ранены командиры взводов Амиров и Абратов.
Я лежал в небольшом окопе глубиной около 20 см. Окоп был мал в длину и укрывал только туловище. Пулемет не стрелял, засорился песком, разбирать нельзя, так как я лежал под сильным огнем и, невозможно было углубить окоп. Как только начнешь шевелиться, по тебе уже открывают огонь. Лежу и слышу, меня окликает Плотников «Шурка, меня ранило» и ползет ко мне. Я ответил: «Ползи, перевяжу». Он подполз к моему окопу с правой стороны, держа бинт в руке. Я взял бинт и начал перевязку. Он был ранен в шею двумя осколками мины. Японцы заметили, что нас тут двое и открыли огонь.
Одна из пуль ударила мне в заднюю часть бедра левой ноги. Нога была откинута в сторону для упора. Так как я лежал на боку, не закончив перевязку Плотникова, направил его к санитару, а сам остался лежать в окопе. Хотел ползти, но Долгих из нашего отделения меня не отпустил, сказал: «лежи до темноты, а то и тебя убьют». Я остался лежать, но через три часа уполз к санитару. Затем на автомашине нас увезли на остановку к р. Халхин-Гол, затем до ст. Борзя, а там, на поезде отправили в Улан-Удэ в госпиталь.
В госпиталь прибыли 27 августа. Из госпиталя меня выписали 17 сентября и направили на отдых на ст. Дивизионная на 15 суток. Пробыв неделю, я стал проситься в свою часть. 6 ноября я, в числе других выздоравливающих бойцов, переехал границу М.Н.Р. в свою часть. Война была уже окончена. 13 октября у Татцик-Булак я встретил своих ребят, ехавших с фронта. 2 ноября прибыл в Пермь, сдал казенное обмундирование и на пароходе 3 ноября приехал домой».
С. Простнев
75-летний юбилей Вооруженных Сил РФ, приуроченный к первому вооруженному конфликту на Азиатском континенте, остался как-то за кадром современной истории. БСЭ 1952г.в. определяла число погибших в Халхин - Голском конфликте - 9.824 человека. Издание 1978г.в. БСЭ почему-то увеличит это число почти в два раза. Сколько же всего советских бойцов и цириков осталось в диких степях и барханах Монголии, известно только Всевышнему.
Записи, красноармейца А. Каменских, были найдены в заброшенном доме с. Таборы Оханского района Пермского края и переданы мне местным жителем В. Вотиновым. Они весьма красноречиво демонстрирует не только отсутствие тыла у советских войск, но и тупоумие младшего командного состава в условиях реальных боевых действий.
«26 мая 1939 года я получил повестку о явке 29 мая в Оханский военкомат для отправки на 45-дневный лагерный сбор. Из города уезжать не разрешали, после обеда был митинг. Затем всех построили, и отправил на пристань для посадки на пароход. Домой никого не отпустили, всех 600 человек посадили на пароход и 30 мая привезли в Пермь. При посадке присутствовало очень много народа, многие плакали, провожая своих родных и знакомых. Нам, было над ними смешно. Мы еще не знали, что нам предстоит пройти большие испытания, и многие из нас уже не вернутся домой. В Перми нас сводили в баню, обмундировали, выдали оружие и 31 мая, днем, мы пришли в лагерь.
1 июня поставили палатки, и с этого дня пошла лагерная жизнь. Дней десять занятия шли регулярно, а дальше нормальный ход занятий нарушился. Стали получать дополнительное вооружение: гранатометы, минометы, диски к пулеметам и пр. Всем выдали новое обмундирование, говорили, что приедет в лагерь Член Реввоенсовета.
15 июня готовимся в дорогу. Командиры говорили, что едем в другие лагеря на окружные маневры. 20 июня погрузились в эшелон. С собой погрузили лошадей, повозки, орудия и пр. Каждый батальон занимал отдельный состав. Наш 1-й батальон 602-й части, состоящий исключительно из бойцов Оханского района, тоже выбыл вместе с другими. Нас в вагоне было 31 человек. Со мной был Рудометов - мой второй номер ручного пулемета. Он перебрался на кухню поваром, а мне дали Катаева - бойца из нашего отделения.
До половины дороги ехали весело, занятия в вагонах проходили обычным порядком. Занимались по изучению материальной части оружия, проводились политзанятия. На одной станции около озера Байкал в витрине читал газету с сообщением о военных действиях у озера Буир-Нур в МНР, на границе с Маньчжоу-Го. Тогда пошли разговоры о том, что едем на фронт. Некоторые задумались о будущем, и в вагонах реже можно было услышать песни и веселый смех.
1 и 2 июля наши эшелоны, не доходя 3-х км. ст. Борзя, выгружались в степи. После выгрузки ушли от железной дороги на 20км., поставили палатки и занялись лагерной учебой. Дня через три сняли палатки, все погрузили на лошадей и походным маршем направились к границе Монголии.
6 июля утром перешли границу в пограничном пос. Соловьевск. От Соловьевска до линии фронта нам оставалось пройти около 700км. От Соловьевска до р. Халхин-Гол, нет населенных пунктов, за исключением пос. Тамцик-Булак, в 130км. до Халхин-Гола и в 5км. от дороги на фронт.
Железной дороги не было, автомашин была большая нехватка, и нам больше половины пути пришлось идти пешком, в сильную жару /от 30 до 50 градусов/, при недостатке питьевой воды. Колодцы с водой были редко, до 100 км один от другого. От сильной жары, тяжелых с непривычки походов, у некоторых заболели глаза - куриная слепота. Малокровием заболели Ведерников, Кожевников и другие.
Днем шли хорошо, но с наступлением темноты их приходилось брать под руки, или идущему впереди вешали на спину что-нибудь белое. Вблизи фронта останавливались на отдых дня на три, два раза у небольших соленых озер, проводили тактические занятия и стрельбы по мишеням. На пути из Соловьевска через 250км прошли г. Буин-Туэн, второй по числу населения город М.Н.Р., после ее столицы. Через 200км, проехали пос. Мотацамо, состоящий из трех больших домов и около десятка кибиток. На всем протяжении от ст. Борзя нет ни одного деревца или кустарника.
26 июля наша 601-я часть утром выступила на фронт /наш первый батальон из 602-й части, передали в 601-ю. На рассвете мы цепочкой на расстоянии 50-100м. друг от друга шли к центральной переправе. Дорогой попадались разбитые снарядами автомашины, убитые лошади, и трупы бойцов. Везде виднелись воронки от снарядов и авиабомб. При подходе к переправе через Халхин-Гол, полностью рассвело. Утренняя дымка рассеялась, и японская батарея открыла огонь по нашим идущим к фронту частям. Из нашего батальона никто не пострадал.
К вечеру мы заняли отведенный нам участок на второй линии фронта, вырыли окопы и залегли. Неприятель вел редкий орудийный огонь. На первой линии слышалась частая оружейная и пулеметная стрельба.
28 июля нас ночью перевели на передовую линию. Наши командиры, плохо зная местность и расположение неприятеля, не дали бойцам точной установки о расположении окопов и линии фронта. Наш взвод был в тылу остальных взводов роты. Утром наш командир роты ст. лейтенант Чернышов, переползая через сопку, был тяжело ранен японской снайперской пулей. Пуля зашла в правое плечо и вышла в спину, это была наша первая потеря.
Около 10 часов 28 июля в своем окопе был убит командир 3-го отделения нашего взвода Шилов. Я постараюсь описать обстоятельства его смерти: третье отделение располагалось позади нас левее по фронту. Не зная точно, где находится противник, бойцы насыпали бруствера окопов в сторону нашего тыла, оставив незащищенной сторону окопов к противнику. Шилов хотел, видимо наблюдать в бинокль, что делается у противника, а сам по ошибке смотрел нам в тыл, обнаружив себя под пули противника. (?) Японский снайпер разрывной пулей пробил в затылок каску, и пуля, разорвавшись в голове, выбросила, его мозги и каску вверх метров на пять. Безжизненное тело нашего весельчака Шилова рухнуло в им же выкопанную могилу-окоп, где он и был зарыт под музыку свистящих пуль и снарядов бойцами отделения.
С неделю мы находились на занятой позиции, днем поочередно спали в окопах, а ночью ходили в дозор и заставы. Утром температура воздуха резко снижалась, и зубы выбивали пулеметную дробь. Ежедневно из батальона были убитые и раненые, из таборских ребят в числе первых был убит Дедов японской миной в своем окопе.
5 августа ночью нас отвели с линии фронта в тыл на расстояние около 3км. в песчаные сопки. 6 августа первая рота нашего батальона с ее командирами бросалась в атаку, но японцы, отступив с первой линии окопов, засели в блиндажи и вели поражающий огонь по нашим бойцам. Они были вынуждены отступить, так как закрепиться из-за больших потерь было невозможно. Нашу роту, находящуюся в резерве, бросили на подкрепление первой роты. Пришлось пройти под орудийным, пулеметным и оружейным обстрелом неприятеля по чистому полю на расстояние более километра. Участвовать в наступлении нам не пришлось, так как первой роте из-за больших потерь пришлось отступать, и нас поставили в резерв для прикрытия первой линии. В песчаных сопках мы вырыли окопы и находились в них около двух недель. Днем укрывались в окопах, а ночью ходили в заставу, в лощину на первую линию. Между японцами и нашими передовыми линиями находились трупы убитых японских солдат. Убрать их из-за обстрела было невозможно, и они разлагались, разнося страшное зловоние.
Японская артиллерия ежедневно вела беспорядочный огонь по тылам наших войск, особенно самураи старались разбить нашу переправу через реку. По первой линии нашего фронта японцы из орудий били редко и безрезультатно. Наша артиллерия вела ежедневно обстрел всего фронта и тыла противника. Наши дальнобойные орудия били в тыл противника на расстояние до 30 км. Замеченные японские батареи прекращали немедленно свой огонь под обстрелом наших орудий. Бывали часы, когда нельзя было поднять головы в окопе из-за того, что наша артиллерия била по первой линии противника, осколки разлетались на расстояние до километра от места разрыва снаряда.
18 августа наша часть была снята с центрального фронта и отведена в тыл на отдых. Но отдохнуть пришлось только сутки. Нас бросили на левый фланг фронта для наступления, в ночь на 19 августа мы переправились через Халхин-Гол и на рассвете заняли окопы, сменив монгольские части. Ночью, к нам подошли танки.
20 августа за танками мы прошли около трех километров, к границе Маньчжоу-Го. Самураи под огнем наших танков отступили под защиту своих бетонированных блиндажей.
21 августа с утра началось наступление по всему фронту. Усиленно била артиллерия по самураям, и всюду сновали танки. Мы под прикрытием огня наших батарей и танков частыми перебежками подходили к японским блиндажам. Местность была открытая, а японцы, засевшие в блиндажах и на буграх, стреляли по нам. Бойцов очень много вышло из строя убитыми и ранеными, особенно много было потерь в пулеметной роте.
Командный состав нашей роты был ранен, но наступление так и не останавливали. Не доходя до японской передней линии метров 150, нам пришлось залечь, так как был очень сильный оружейный и пулеметный огонь. Наши танки ушли, а батареи били по второй линии и тылам противника. Нам надо было идти в атаку, но из-за больших потерь идти в атаку было просто некому.
У нас в отделении были убиты командир отделения Казымов и бойцы Щукин и Казинский из Краснокамска, ранен Попов и многие другие. Много потерь было и в других отделениях. Были ранены командиры взводов Амиров и Абратов.
Я лежал в небольшом окопе глубиной около 20 см. Окоп был мал в длину и укрывал только туловище. Пулемет не стрелял, засорился песком, разбирать нельзя, так как я лежал под сильным огнем и, невозможно было углубить окоп. Как только начнешь шевелиться, по тебе уже открывают огонь. Лежу и слышу, меня окликает Плотников «Шурка, меня ранило» и ползет ко мне. Я ответил: «Ползи, перевяжу». Он подполз к моему окопу с правой стороны, держа бинт в руке. Я взял бинт и начал перевязку. Он был ранен в шею двумя осколками мины. Японцы заметили, что нас тут двое и открыли огонь.
Одна из пуль ударила мне в заднюю часть бедра левой ноги. Нога была откинута в сторону для упора. Так как я лежал на боку, не закончив перевязку Плотникова, направил его к санитару, а сам остался лежать в окопе. Хотел ползти, но Долгих из нашего отделения меня не отпустил, сказал: «лежи до темноты, а то и тебя убьют». Я остался лежать, но через три часа уполз к санитару. Затем на автомашине нас увезли на остановку к р. Халхин-Гол, затем до ст. Борзя, а там, на поезде отправили в Улан-Удэ в госпиталь.
В госпиталь прибыли 27 августа. Из госпиталя меня выписали 17 сентября и направили на отдых на ст. Дивизионная на 15 суток. Пробыв неделю, я стал проситься в свою часть. 6 ноября я, в числе других выздоравливающих бойцов, переехал границу М.Н.Р. в свою часть. Война была уже окончена. 13 октября у Татцик-Булак я встретил своих ребят, ехавших с фронта. 2 ноября прибыл в Пермь, сдал казенное обмундирование и на пароходе 3 ноября приехал домой».
С. Простнев