«ЦАРЬ В САККОСЕ» (3)
***
По нашему мнению, две причины заставляли Царя-Мученика медлить с открытием Собора.
Прежде всего речь идет о протестантских тенденциях епископата, выразившиеся впоследствии в так называемом «обновленчестве», явных приверженцев которого было много меньше (да к тому же они были менее «сановиты») по сравнению с подлинным числом сторонников и просто сочувствующих. Государю это стало ясно после ознакомления с изданными в начале 1906 г. четырехтомными «Отзывами епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе». Не менее сильное впечатление, вероятно, получил Он от журналов и протоколов Предсоборного присутствия 1906 г. и от материалов Предсоборного Совещания 1912-1914 гг. [22].
Дальнейшие события лишь подтвердили верность позиции Императора Николая II. Имеем в виду поведение большинства православных иерархов в феврале-марте 1917 г., решения Собора 1917-1918 гг., к счастью для Церкви, так и оставшиеся лишь на бумаге, и, наконец, пресловутое «обновленчество».
Господь избавил нас от всего этого, попустив богоборческий большевизм. Уезжая из России осенью 1922 г., о. Сергий Булгаков всего этого еще не осознавал: «Русская революция, отняв Царя, обезглавила Русскую Церковь и лишила главы грекороссийство, она неудержимо рассыпается, и это происходит на наших глазах: извне гонения и удары, внутри протестантизм, если не хуже. А ему может быть противопоставлен в лучшем случае лишь консерватизм, неподвижность и реставраторство. И этого развала не остановить, из этого канонического болота, в котором мы завязли, не вылезти. Разумеется, остаются и останутся мистические точки, алтари, но историческая Церковь своими силами не восстановится и даже не удержит того, что имеет, как под страшными ударами, так еще более под давлением своего собственного внутреннего безсилия; к тому же надвигается церковное невежество и одичание, которое постигло и Греческую Церковь (и ведь Византия-то была не чета Москве). Нужно смотреть горькой действительности в лицо безстрашно…» [23]
На некоторых положениях из этого отрывка мы должны остановиться подробнее.
Еще известный канонист профессор Н.С. Суворов упрекал русских богословов в том, что они понимали Самодержавие лишь как политический принцип, не желая знать Самодержавия с его церковной стороны [24]. Взять, к примеру, название первого раздела первой части первого тома Основных Законов Российской Империи: «О священных правах и преимуществах Верховной Самодержавной Власти». Выделенное нами слово указывает на Божественное происхождение власти Государя, на полную независимость ее от людей (подданных). Юристы же недоумевали (или делали вид, что недоумевали?) «Согласно постановлениям многих из современных конституций, - писал, например приват-доцент Императорского С.-Петербургского университета Н.И. Лазаревский, - монархи признаются “священными”. Это выражение не имеет юридического содержани» [25]. («Византийская теория об отношении Церкви и государства, - писал прот. Иоанн Мейендорф, - не могла быть выражена на чисто юридическом языке и свое совершеннейшее воплощение нашла в идеальной концепции “симфонии”, созданной императором Юстинианом» [26].) В лучшем случае господа ученые, «с исчезновением веры в Божественное происхождение королевской власти», рассматривали слово «священный» «лишь как синоним неприкосновенности» [27]. Как видим, к уничтожению «Константиновского наследия» приступили задолго до завершения «Константиновской эпохи» Вселенской Церкви.
Напомним, что статья 64-я Основных законов Российской Империи гласила: «Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния. В сем смысле Император в акте о наследии престола 1797 Апр. 5 именуется Главой Церкви».
Что же писали о власти Царя в Церкви лучшие представители русской канонической науки и наконец, просто честные ученые?
Профессор А.Д. Градовский: «Права самодержавной власти касаются предметов церковного управления, а не самого содержания положительного вероисповедания, догматической и обрядовой его стороны. Это положение имеет одинаковую силу как для Православной Церкви, так и для других вероисповеданий. […] Компетенция Верховной Власти ограничивается теми делами, которые вообще могут быть предметом церковной администрации, то есть не предполагают актов, по существу своему принадлежащих органам Вселенской Церкви: Вселенским Соборам» [28].
Л.А. Тихомиров: «Значение Русского Царя усиливается его положением в мiровых задачах христианства. “Всякая власть от Бога” - учит наша Церковь. Но русскому Царю дано особое значение, отличающее Его от других властителей мiра. Он не только Государь своей страны и Вождь своего народа - он Богом поставленный блюститель и охранитель Православной Церкви, которая не знает над собою земного наместника Христова и отреклась от всякого действия, кроме духовного, предоставляя все заботы о своем земном благосостоянии и порядке освященному ею Вождю великого православного народа. Русский Царь есть более чем наследник своих предков: он преемник кесарей Восточного Рима, устроителей Церкви и ее соборов, установивших самый символ христианской веры. С падением Византии поднялась Москва и началось величие России. Вот где тайна той глубокой особенности, которою Россия отличается среди других народов мiра» [29].
(Поясним миссию Императора Всероссийского как «блюстителя и охранителя Православной Церкви»: Восточные Патриархи вплоть до 1917 г. обращались к Русскому Царю, как Покровителю всего Православия (и - подчеркнем - не только за материальной помощью). Это отдельная и, что касается Царствования Царя-Мученика, совсем неисследованная тема. К этому бы стоило прибавить и обращения к Царю (а не к Синоду или отдельным архиереям) иерархов некоторых неправославных Восточных церквей с целью присоединения к Православию.)
«Политическая сущность бытия русского народа, - пишет далее Л.А. Тихомиров, - состоит в том, что он создал свою особую концепцию государственности, которая ставит выше всего, выше юридических отношений, начало этическое. Этим создана русская монархия, как верховенство национального нравственного идеала, и она много веков вела народ к развитию и преуспеянию, ко всемiрной роли, к первой роли среди народов земных - именно на основе такого характера государства» [30].
Профессор Н.С. Суворов: «Высшей церковной властию в древней Церкви были римские христианские императоры; признание за русским Императором высшей правительственной власти в Православной Церкви является историческим наследием после императоров византийских» [31].
«Высшая правительственная власть в Русской Православной Церкви принадлежит Самодержавному монарху. Этот принцип, ясно выраженный в Основных Законах Российской Империи (ст. 63-65), есть последовательный вывод из всей истории развития церковного устройства, как на греческом Востоке, так и в нашем Отечестве. Верховная Самодержавная Власть Русского Императора содержит в себе государственную и церковную власть. Последняя, осуществляющаяся через Св. Синод, обосновывается не на том, что Император, как глава государства, имеет власть над Церковью, находящеюся в пределах государственной территории (протестантский принцип; например, в Англиканской церкви. - С.Ф.), а на том, что он лично принадлежит и не может не принадлежать к Русской Православной Церкви, и что, в качестве христианского Государя, он есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры, блюститель правоверия и всякого в Церкви Святой благочиния. Блюстительство логически немыслимо без принятия мер на пользу правоверия и благочиния, т. е. без правительственной власти. Титул “блюститель” не в России сочинен, а перешел из Византии. Идея блюстительства выражалась там в названии Царя “епистимонархом”, т. е. наблюдателем за исполнением всеми церковно-должностными лицами их церковных обязанностей, или “попечителем и радетелем во всем и промыслителем”»[32].
«Между Царским Самодержавием, как сознанным принципом русского публичного права, и между усвоением Царю высшей церковно-правительственной власти есть необходимое соотношение: русский народ, политически управляемый Самодержавным Царем, как верховной правительственной властью, поскольку этот же самый народ составляет Русскую Православную Церковь, не может допустить существования в Русской земле другой юридической власти, независимой от Самодержавного Царя» [33].
«В Русской Православной Церкви законодательная власть во всем, что касается устроения юридического порядка Церкви, принадлежит не в смысле только государственного placet, а в смысле внутренне-церковной правообразующей силы, Самодержавному Монарху. Ему же принадлежит верховный надзор за состоянием церковной жизни. Это не есть только государственный надзор, направляющийся к ограждению государственных интересов, но это есть вместе и церковный надзор, направляющийся к наилучшему достижению церковных задач» [34].
«…В чрезвычайных случаях Она [Самодержавная Царская Власть] есть высший источник правосудия по всяким делам и для людей всех ведомств, не исключая и духовного» [35].
Именно в этом смысле нужно понимать слова присяги, произносившейся архиереями при вызове их в Св. Синод для присутствия: «Исповедую же с клятвою, Крайняго Судию Духовной сей Коллегии быти самаго всероссийскаго Монарха, Государя нашего всемилостивейшаго». Во всеподданнейшем докладе Государю Синодального обер-прокурора К.П. Победоносцева 23.2.1901 последний «не усматривал надобности приводить» к такой присяге архиереев, поскольку, по его соображениям, она «ныне является не соответствующею современным условиям жизни». Профессор П.В. Верховской отметил немаловажные, как нам кажется, обстоятельства «отмены» этой присяги: «Государь поставил на докладе “знак рассмотрения”, и таким образом, присяга “считается” отмененной. Между тем нельзя не заметить, что юридически форма отмены присяги не соответствует форме ее установления. Тогда присяга была установлена повелением Петра Великого, теперь она отменена самим Синодом, а Государю было доложено только “к сведению”» [36].
Профессор Е.Н. Темниковский: «Император есть носитель и орган высшей власти в Русской Православной Церкви; Его церковная власть есть часть, или, вернее, одно из направлений высшей власти государственной, непроизводной по происхождению и самостоятельной по осуществлению, чисто церковной власти русские Основные Законы не знают» [37].
Профессор П.Е. Казанский: «Нет надобности пояснять, какое громадное значение имеет отнесение к области верховного управления проявлений государственной власти по отношению к православной вере, играющей такую великую роль в жизни русского народа. Это делает из царской власти одну из величайших в истории христианства духовных сил. Царь и вера всегда были нераздельны в убеждениях русского народа» [38].
А.В. Карташев: «…Образ Русского Царя парадоксально двоился. И в букве конституционных законов, и в своих действиях он являлся то светским абсолютным монархом, то теократическим василевсом. Церковь же, неизменно по старому византийскому ритуалу мvропомазывавшая своего Царя, рассматривала его единственно с восточной монистической точки зрения, как харизматического библейского царя, возглавителя крещеного церковного народа, Нового Израиля, новозаветной православной теократии, долженствующей в идеале обнять все народы…» [39]
Профессор Джоан-М. Хасси: «Дихотомия, что Божье, а что кесарево, не проявлялась остро в Imperium Christianum Восточного Рима, в отличие от Западного, и становилась актуальной, только если император был еретиком. На императоре лежала особая ответственность устанавливать законность и порядок среди своих подданных, в церковной сфере также как и в мiрской. […] Императорские новеллы были полны предписаний, относящихся к церковной сфере. Эта ответственность проявлялась также при выборе высших церковных чинов - патриархов и епископов. Сверх того, императоры изначально принимали деятельное участие в работе высших церковных органов - вселенских соборов» [40].
В случае же, если бы Император был еретиком, могли быть приняты и «крайние меры». Излагая воззрения Византийского Императора Константина VII Багрянородного по его сочинениям, современный исследователь пишет: «Под защитой Десницы Бога Император правит “ради Истины”, “в согласии с законом и справедливостью”, “как раб и слуга Божий”, имеющий “страх Божий”, который гарантирует от совершения недостойных дел. Если же Василевс забудет “страх Божий”, он неизбежно впадет в грехи, превратится в деспота, не будет держаться установленных отцами обычаев - по проискам диавола, совершит недостойное и противное “Божиим заповедям”, станет ненавистным народу, синклиту и Церкви, будет недостоин называться христианином, лишен своего поста, подвергнут анафеме, и, в конце концов убит как “общий враг” любым ромеем из “повелевающих” или “подчиненных”» [41].
Наиболее развернутая и, одновременно, законченная характеристика положения Царя в Церкви принадлежит отцу Павлу Флоренскому:
«…Царское мvропомазание есть род хиротонии - поставления Царя в особый, несравнимый с прочими, своеобразный сан священный - сан “епископа во внешних делах Церкви”, почему Царю и дается священное венчание не иначе, как после исповедания веры православной. Можно сказать, Царю уготовано в Церкви особое ноуменальное место, в силу какового ему и предоставляется вход в алтарь чрез святые царские двери и причащение Святых Таин по обряду священническому, раздельно под обоими видами и над престолом. Вот почему царская мантия, венец, скипетр и держава, а в древности еще бармы, - вовсе не мiрские украшения, а священные облачения и инсигнии. Вот почему, далее, Царь, как и всякое священное лицо в Церкви, в отношении своего сана есть предмет веры, но отнюдь не внешнего мiрского права, нечто невидимое, что, по апостолу, может обличаться только верою [Евр. 11, 1]. В Царя можно верить с Православною Церковью или не верить с врагами ее, но нельзя низводить его, по его сану, до плоскости народнической. Этот сан аналогичен епископскому, но, как принадлежащий другому порядку ординации, не может быть количественно сравниваем со степенями этого последнего порядка, так что и больше и меньше их. По самому строению Православной Церкви в ее глубочайших основах земные проявления власти, т. е. епископство и царство, антиномически сопряжены друг другу и взаимоподчинены, не сводясь на земле ни к какому видимому единству, внешне дающему равнодействующую; скорее это есть то, что называется пара сил с равнодействующею в безконечности. И потому, возвращаясь именно к царству, всякое ограничение извне должностей царского служения не может рассматриваться иначе, как насилие не над Царем, а над Церковью же» [42].
Примечания
[22] Об этом мы уже не раз довольно подробно писали. См.: С.В. Фомин «Россия без Царя» // Игумен Серафим (Кузнецов) «Православный Царь-Мученик». М. 1997. С. 700-707. Исследования, появившиеся в самое последнее время (причем, авторы их придерживаются противоположных взглядов), только подтверждают сделанные нами выводы. См.: А.Г. Кравецкий, А.А. Плетнева «История церковнославянского языка в России (конец XIX-XX вв.)». М. 2001; прот. Николай Балашов. «На пути к литургическому возрождению». М. 2001.
[23] Выделено нами. - С.Ф. «Переписка священника Павла Александровича Флоренского со священником Сергием Николаевичем Булгаковым». Томск. 2001. С. 185.
[24] О богословии Царской власти см. 1-й том 3-го изд. сб. «Россия перед Вторым пришествием».
[25] Н.И. Лазаревский «Лекции по русскому государственному праву». СПб. 1910. Т. 1. С. 141.
[26] Прот. И. Мейендорф «Византия и Московская Русь». Париж. 1990. С. 17.
[27] Н.И. Лазаревский «Лекции по русскому государственному праву». Т. 1. С. 141-142.
[28] А.Д.Градовский «Начала русского государственного права». Т. 1. СПб. 1875. С. 151-152.
[29] Л.А. Тихомиров «Монархическая государственность». Ч. IV. М. 1905. С. 129-130.
[30] Там же. Ч. III. С. 221-222.
[31] Н.С. Суворов «Учебник церковного права». М. 1908. С. 229.
[32] Там же. С. 191-192.
[33] Н.С. Суворов «Учебник церковного права». М. 1902. С. 228.
[34] Н.С. Суворов. «Учебник церковного права». М. 1908. С. 238-239.
[35] Там же. С. 272.
[36] П.В. Верховской «Учреждение Духовной коллегии и Духовный регламент». Т. I. С. 190.
[37] Е.Н. Темниковский «Положение Императора Всероссийского в Русской Православной Церкви в связи с общим учением о церковной власти. Историко-догматический очерк». Ярославль. 1909. С. 79.
[38] П.Е. Казанский «Власть Всероссийского Императора». М. 1999. С. 163.
[39] А.В. Карташев «Церковь. История. Россия. Статьи и выступления». М. 1996. С. 54.
[40] J.M. Hussey «The Byzantine World». London. 1961. P. 90.
[41] Г.Г. Литаврин «Политическая теория в Византии с середины VII до начала XIII в.» // «Культура Византии. Вторая половина VII-XII в.». М. 1989. С. 77.
[42] Свящ. Павел Флоренский «Философия культа. (Опыт православной антроподицеи)». С. 250.