«ПИСАТЬ О ФЕВРАЛЕ НАВЗРЫД» (2)
На Невском в февральские дни 1917 года.
ПРОРЫВ
(продолжение)
Начало здесь: https://sergey-v-fomin.livejournal.com/771086.html
Захватив С.-Петербург, февральская Масса стала тут же переделывать, переиначивать его «под себя», под свои понятия и нравы, под свою эстетику. И она сделала это. Масса создала свой Питер, оставив от прежнего города лишь оболочку. Первым делом она заплевала его своими любимыми семечками, вызывавшими дрожь отвращения у Бунина. Её стала распирать весёлая удаль пополам со зверством. Она громила кондитерские, выбрасывала в грязный снег белые булки и торты, и орала: «Хлеба!». Она ломала и опрокидывала трамваи, а городовым, пытавшимся её остановить, проламывала головы - а вокруг была разливанная радость освобождения. Походя убивала попавшихся на улице стариков-сановников, сладострастно глумилась над офицерами, отбирая у них оружие. Это очень быстро стало утончённым наслаждением толпы. Вскоре оно вылилось в антиофицерский геноцид в армии и на флоте. В сознании Массы офицер - «его благородие» - был символом, знаком ненавистного ей строя культуры и потому подлежал особому унижению. Отбирая у офицера шашку, Масса «ритуально» приканчивала, обезчещивала мiр, где ценилась честь. Ей самой было неведомо и чуждо это непонятное барское понятие. Масса - синоним количества, уравниловки и смешения, она не терпит дистанции, различий и уж тем более - чьё-то превосходство в качестве. Масса бурлила в берегах проспектов и чутко выделяла в себе инородные «тела», косилась на чистых и статных, на всех, на ком пока не было кумачёвой отметины «свой» (красный бант быстро стал знаком новой благонадёжности, принадлежности к стаду).
И уж конечно она сполна, от души отыгралась на тех, перед которыми всегда поджимала хвост - на полицейских и жандармах. Их толпой втаптывали в кровавый снег, топили в прорубях, им выкалывали глаза. Само словосочетание «страж порядка» бесило толпу. Масса открыла ворота тюрем и освободила «социально близких». Она почуяла вкус грабежа, она смекнула, что пробил час, когда можно поживиться богатством этого ненавистного Города, этой гордой Столицы. Масса пошла по ней с «обысками», стуча прикладами в двери хороших квартир и домов, ворвалась в зеркальный холл «Астории», всюду утверждая право своей силы, от которой уже не было укрытия.
Как сказано в одной великой книге, «треснули щиты и настало время волков». Время пещеры и подворотни. Царственный европейский город обрушился в дикость. И чисто бытовую - тоже. Масса стала загаживать С.-Петербург - буквально! - топить его в своих фекалиях. Там, куда явочным, революционным «порядком» вселялась Масса, канализация не справлялась с её отправлениями. Туалеты являли собой чудовищное для нормального горожанина зрелище. Немного позже, в Октябре Семнадцатого, после взятия Зимнего, обнаружили, что множество прекрасных дворцовых ваз, этих «каменных цветков», доверху заполнены испражнениями - туалеты во дворце, кстати, работали, так что сие было опять-таки «ритуальным» загаживанием старого мiра, его «барских» идеалов красоты. Но сама фекализация России началась ещё в Феврале. Правда, тогда до Зимнего Масса пока не добралась, но она дотянулась своей лапой до другого дворца - Таврического.
Государственная Дума, с трибуны которой нередко апеллировали «к народу», была мгновенно сожрана Массой, заполонившей Таврический дворец и тупо, дымя махоркой, рассевшейся в депутатских креслах. Напомню, за десять лет до Февраля, в 1907 году, в зале заседаний Государственной Думы пророчески обрушился потолок. Так вот теперь, в Феврале, произошло культурное и политическое обрушение до пещерного уровня. Государственная Дума в мгновение ока превратилась в Совдеп - безсмысленный и безпощадный. Масса селевым потоком разлилась по мраморным залам, белым коридорам, дубовым кабинетам, разумеется, вскорости фекализировала туалеты, а кучке «буржуазных деятелей» в хороших костюмах оставалось лишь ютиться по углам да зажимать нос.
Известный кадет В. Набоков (отец писателя) вспоминал о том, что он тогда увидел в Таврическом: «Солдаты, солдаты, солдаты, с усталыми, тупыми, редко добрыми или радостными лицами; всюду следы импровизированного лагеря, сор, солома; воздух густой, стоит какой-то сплошной туман, пахнет солдатскими сапогами, сукном, потом…». Набоков, похоже, уже тогда понял, что его мiр навсегда остался на «других берегах» - и о них многие годы спустя напишет Набоков-сын в своих воспоминаниях. Знаменитый думский депутат В. Шульгин выражался намного жёстче: «…Безконечная струя человеческого водопровода бросала в Думу всё новые и новые лица… Но сколько их ни было - у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное… Пулемётов - вот чего мне хотелось…».
Но вместо «пулемётов» Шульгин на пару с Гучковым поехал к Императору и вернулся с манифестом об отречении, думая этим накормить «зверя». Но красная тризна была лишь в самом начале. Масса только входила во вкус. И она не наелась манифестом, нет. Он лишь разжёг её зверский аппетит: вслед за городами поднялась Масса в деревне, учинив нечто вроде второго батыева нашествия.
Исчезали не только усадьбы, заводы, мельницы; исчезали целые леса, сады, менялся ландшафт. Начав с Питера, Масса переделывала «под себя» Россию…
Алексей ШИРОПАЕВ.
Март 2024