«ЧЕМУ СВИДЕТЕЛИ МЫ БЫЛИ» (21)
Издательская обложка кн.: В.Н. Хрусталев «Пролог трагедии : К истории противодействия принятию Государем Императором Николаем II верховного главнокомандования». Предисл. Н.А. Лохвицкого. Париж. 1930. 47 с.
Автор книги Владимiр Николаевич Хрусталев (1882-1941) - русский литератор. По окончании юридического факультета Императорского С.-Петербургского университета служил в Министерстве земледелия. Друг поэта Иннокентия Анненского. С 1920 г. в эмиграции. В 1938 г. поселился в Шанхае. Печатался в газете «Шанхайская звезда». Скончался 1/14 сентября 1941 г. в Шанхае.
Публикуем книжку с небольшими сокращениями (с. 9-21, 36-48) тех мест, где излагаются записи бывшего помощника управляющего делами Совета министров А.Н. Яхонтова, опубликованные в «Архиве русской революции» (т. 18).
Владимiр Хрусталев
ПРОЛОГ ТРАГЕДИИ (начало)
Среди пестрого разнообразия политических идей и настроений русской эмиграции есть одно, занимающее, казалось бы, настолько твердую позицию, что посягать на него не решаются даже «сердцем хладные скопцы» аполитичности. Это настроение выражается в благоговейном почитании памяти мученически погибшего Государя Императора Николая Александровича. Это настроение отличается еще одной особенностью: оно одно, из всех оттенков эмигрантской мысли, встречает заведомый отклик в населении советской России. Недавний процесс «федоровцев» (https://sergey-v-fomin.livejournal.com/683765.html) показывает, что там, где русский народ проявляет свое подлинное духовное и национальное лицо без влияния посторонних «вождей», он идет под знаменем, на котором, вслед за словами «Христос Воскресе!», начертано «Боже, Царя храни!». Мы знаем, что и после тринадцати лет революции не изгладился в народной душе скорбный облик замученного Царя, то глядя полными упрека глазами со старых, бережно хранимых кое-где портретов, то оживая в безчисленных слухах об Его спасении, то отливаясь в щемящую сердце легенду о том, как бродит по России отрекшийся Император в старой солдатской шинели со споротыми погонами.
Но наряду с этим мы встречаемся и с явлением совершенно обратного порядка. Почти все, что делалось и делается в области, казалось бы, господствующего «белого» направления, - склоняется скорее к тому, чтобы как можно тщательнее забыть истинный облик покойного Царя, замолчать о том, во имя чего Он жил и погиб смертью героя и мученика.
О, конечно, из витрин магазинов, со стен убогих эмигрантских жилищ смотрят на нас знакомые черты Серовского портрета. В ряде личных мемуаров и воспоминаний - мы много читаем и слышим о чарующих глазах Императора, Его обаятельности, воспитанности, самообладании, замечательной памяти, образованности, семейных добродетелях и верности слову.
Конечно, все это дивные, чарующие черты. Но разве по своему объему и масштабу той трагедии, которая 2 марта раскола историю России? Разве эти черты дают нам облик Императора, как Царя?
Да и по самой сфере своего влияния - все эти портреты, воспоминания и почитание памяти относятся, скорее, к бытовой стороне эмиграции, чем к ее идеологии. Иметь у себя на стене портрет Царя, «чтить» Его память, - стало скорее признаком хорошего тона, чем-то вроде аттестата на принадлежность к «обществу», своего рода снобизмом, чем выражением мiровоззрения. Если же мы обратимся к действенной, подлинной идеологии, - то мы увидим совершенно иное. И чтобы судить об этой идеологии - лучше всего дать место отзыву наиболее яркого, наиболее почитаемого представителя Белого движения - генерала Врангеля.
«Последние годы царствования, - пишет генерал Врангель, - отшатнули от Государя сердца многих сынов отечества. Армия, как и вся страна, отлично сознавала, что Государь действиями Своими больше всего Сам подрывает Престол» («Записки генерала Врангеля» // «Белое дело». Т. V. С. 11).
Так пишет вождь Белого движения, его вдохновитель и, в то же время, блестящий представитель Гвардии, флигель-адъютант Царя. Это не отзыв безответственного обывателя. Пройти мимо и обойти его молчанием - нельзя. От такого отзыва один шаг до другого, также принадлежащего представителю блестящих военных кругов, именующего себя офицером Л.-гв. Кирасирского Ее Величества полка: «В самом деле, какое, в сущности, сожаление мог возбуждать в идейном смысле слабый, безвольный Царь, окруживший Себя близорукой камарильей и мужиком-проходимцем, до последней минуты цеплявшийся за Свои самодержавные прерогативы, в критический час не сумевший защитить их мужественной рукою» (Ю. Галич «Красный хоровод». Рига. 1929. С. 54-55).
Итак, с одной стороны, - портреты и почитание памяти. С другой, - и в той же самой среде (ибо я не говорю о республиканских кругах) - «слабый, безвольный Царь», Который «действиями Своими больше всего Сам подрывает Престол».
Есть, очевидно, какое-то коренное недоразумение, какая-то огромная недомолвка между двумя, столь вопиюще противоречащими друг другу явлениями. Впрочем, эти недомолвки, эта недосказанность сопутствуют почти всему, что связано с русской трагедией. За какой бы вопрос мы ни взялись - везде мы видим одну и ту же систему, одно и то же стремление: спрятать концы и начала, замолчать об основных, узловых вопросах. Непредрешенство, аполитичность, - все эти лицемерные ярлыки, прикрывающие собой для одних уклонение от ответственности, - для других - тайную политическую работу, указывают, что революционная психология нами еще не изжита, сроки еще не наступили, и час нашего возрождения еще не пробил. Ибо в трагедии 2 марта ключ к разгадке гибели России и ее грядущего спасения. Или эта трагедия, действительно, является результатом ряда того, что принято называть «роковыми ошибками», и тогда надо иметь мужество конкретно указать, в чем эти ошибки состоят, или, наоборот, сама трагедия была уже не ошибкой, но чудовищным преступлением, которое может быть морально искуплено только переоценкой очень многих ценностей, и до искупления которого возрождение России противоречило бы идее мiровой справедливости.
Вот почему, всякий подход к изучению этой трагедии имеет не только историческое, но жизненное, творческое значение. Слабым опытом такого подхода является настоящая работа, цель которой - осветить и оценить одну из самых известных «роковых ошибок» - принятие Государем Николаем II Верховного Главнокомандования.
I.
Едва ли какой-либо другой личный почин Императора Николая II имеет такую «дурную прессу», как принятие Им на Себя Верховного Главнокомандования армией. Одним из немногих исключений является, состоявшаяся прошлою весною, талантливая лекция генерала В.Н. Доманевского.
Владимир Николаевич Доманевский (1878-1937) - уроженец С.-Петербурга. Окончил Пажеский корпус (1897), Михайловское артиллерийское училище и Николаевскую академию Генерального штаба (1903). Офицер Л.-гв. Конной артиллерии. Участник русско-японской войны. Занимал должности по Генеральному штабу в С.-Петербургском военном округе. В Великую войну вступил в качестве штаб-офицера для поручений при штабе Гвардейского корпуса. Командир 14-го Ямбургского уланского полка. Квартирмейстер войск гвардии. Начальник штаба Экспедиционного корпуса в Персии (1916). Генерал-майор (1917). Начальник штаба Приамурского военного округа. Награжден Георгиевским оружием. Во время гражданской войны воевал на Восточном фронте в армии адмирала Колчака. Начальник штаба главнокомандующего во Владивостоке (фев. 1920). Генерал-лейтенант. В эмиграции в Югославии, а затем во Франции. Сотрудник журнала «Часовой». Лектор Высших военно-научных курсов в Париже. Скончался в Париже. Похоронен на кладбище в Сент Женевьев де Буа. Автор кн.: Мiровая война 1914 года. Вып. 1-2. Париж. 1929.
В преобладающем же большинстве случаев, - если не считать немногих, притом, по большей части очень сдержанных, отзывов обратного характера, этот акт встречает почти единодушное осуждение. «Настроение Николая II, - пишет П.Н. Милюков, - характеризуется тем, что еще 23 августа Он принял на Себя командование всеми сухопутными и морскими силами. Все попытки (в том числе и письмо, подписанное восемью министрами) отговорить Царя указанием на опасность и риск занятия этой должности, - не помогли. Распутин убедил Императрицу и Императора, что принятие командования в момент, когда враг углубился в пределы Империи, есть религиозный долг Самодержца. Мистический взгляд на Свое призвание, поддерживаемый сплотившимся придворным кружком, окончательно парализовал все другие влияния. Отныне все попытки извне указать Царю на возрастающую опасность народного недовольства наталкивались на пассивное сопротивление человека, подчинившегося чужой воле и потерявшего способность и желание прислушиваться к новым доводам. Ходили слухи, что это состояние умственной апатии поддерживается в Царе усиленным употреблением алкоголя» (П.Н. Милюков «История II русской революции». Т. I. Вып. 1. С. 28).
Почти в том же духе высказывается и генерал А.И. Деникин. «В августе 1915 г., - пишет он, - Государь, под влиянием Императрицы и Распутина, решил принять на Себя верховное командование армией. Этому предшествовали безрезультатные представления восьми министров и некоторых политических деятелей, предостерегавших Государя от опасного шага. Официальными мотивами выставлялись, с одной стороны, трудность совмещения работы управления и командования, с другой - риск брать на себя ответственность за армию в тяжкий период ее неудачного отступления. Но истинной побудительной причиной был страх, что отсутствие знаний и опыта у нового Верховного Главнокомандующего крайне осложнит и без того трудное положение армии, а немецко-распутинское окружение, вызвавшее паралич правительства и разрыв его с Государственной думой и страной, - поведет к разложению армии» (А.И. Деникин «Очерки Русской смуты». Т. I. Вып. 1. С. 33).
Не менее определенно высказывается и другой военный писатель - генерал П.Н. Краснов: «Не фатальная ли неудачливость Императора Николая II (Ходынская катастрофа в день коронации, Японская война, темные слухи, распускаемые злонамеренными людьми) пошатнула дух армий, когда Государь Император взял на Себя командование в 1915 г.?» (П.Н. Краснов «Душа армии». С. 73).
К той же категории военных суждений надлежит отнести и отзыв генерала Ю.Н. Данилова о военной неподготовленности и скромности военного стажа Государя, достигшего на военной службе лишь «скромного положения полковника одного из гвардейских полков» («Архив русской революции». Т. XIX. С. 217).
«В общем Государь, - пишет генерал Данилов, - был человеком среднего масштаба, которого, несомненно, должны были тяготить государственные дела и те сложные события, которыми полно было Его царствование. Разумеется, не по плечу и не по знаниям Ему было и непосредственное руководительство войною» (Там же. С. 213).
В настоящее время, в недавно вышедшей книге «Великий Князь Николай Николаевич» генерал Данилов еще более укрепил и подтвердил свой отзыв о Государе, как полководце: «Вступление в командование всей армией Императора Николая II было встречено с недоверием и унынием, - пишет генерал. - Всем было хорошо известно, что Император Николай II не обладал ни необходимыми знаниями, ни опытом, ни волею, и что весь Его внутренний облик мало соответствовал грандиозному масштабу войны» (с. 274).
Несколько иной характер имеет суждение профессора барона Б.Э. Нольде, который подходит к вопросу не столько с военной, сколько с политической точки зрения: «Во имя спасения страны и спасения Династии надо было сломить волю Монарха и заставить Его подчиниться, вместо мистики, политической реальности. Для страны в ту минуту отозвание Великого Князя значило окончательный разрыв с нею, ибо, так или иначе, правильно или неправильно, для всей той России, в союзе с которой война была начата, имя Великого Князя в тот момент было символом этого союза, а его отсылка - символом разрыва» (Б.Э. Нольде «Из истории русской катастрофы» // «Современные записки». Кн. ХХХ. С. 547-548).
Сводя вкратце приведенные отзывы, мы получаем следующие два основных пункта:
1) Государь принял командование под влиянием Распутина, без надлежащей подготовки, воинского опыта и знаний.
2) Политически - это решение означало разрыв со страной.
Теперь, посмотрим.
II.
Согласно закону, - а именно Высочайше утвержденному 14 июля 1914 года Положению о полевом управлении войск Верховным Вождем Российской Императорской Армии является Государь Император, и лишь в виде исключения предусматривается возможность возложения главнокомандования на другое лицо.
Помимо чисто идейных оснований, вытекающих из понятия о Монархе, как высшем руководителе всех живых сил страны и, следовательно, прежде всего, ее военной мощи, это начало имеет глубокое жизненное значение специально для нашей эпохи.
Отличительной чертой современной войны, в особенности такого масштаба, как Великая, является огромное протяжение фронта и чудовищные массы, состоящие под ружьем. Результатом огромности этих двух величин является разделение общего фронта на несколько отдельных фронтов, подчиненных каждый отдельному главнокомандующему и состоящих, каждый, из нескольких армий. Весьма характерно, при этом, замечание уже цитированного выше генерала Данилова, что в современных массовых армиях талант и искусство полководца обычно теряются под влиянием их малой гибкости, неповоротливости и недостаточного обучения, в виду чего эти армии более отвечают стратегическим способностям среднего полководца» (Ген. Данилов «Организация современной вооруженной силы» // «Возрождение». № 1634. 1929. 22 ноября). Иными словами, при таких условиях, функции Верховного Главнокомандующего, по своему масштабу, далеко выходят за пределы чисто военных, специальных знаний, относясь, по своей природе, к сфере высших государственных решений, восходя к тем вершинам, на которых, по удачному выражению Черчилля, дело сводится к решению «да» или «нет», - наступать или отступать.
Но, выходя за пределы чисто военной специальности, Верховное Главнокомандование тесно соприкасается с высшим управлением страной. Современная война требует мобилизации не только войск, но и промышленности, путей сообщения, финансов, продовольствия, администрации, короче, - всей экономической и политической жизни страны, т. е. глубоко вторгается в область ее внутренней политики.
Но этого мало. Война, ведущаяся, как великая, в составе европейской коалиции, не ограничивается только задачами своего фронта: необходимо согласовать военные действия с требованиями, вытекающими из союзных договоров. И этот вопрос, опять-таки, тесно связан с общей, на этот раз внешней, государственной политикой. При совершенной безупречности Верховного Главнокомандующего, - его решения могут не совпадать с общим руководством страной, - и тогда создается двоевластие, которое не может не иметь пагубных последствий.
При таких условиях надлежит придти к выводу, что в функциях Верховного Главнокомандующего элемент общегосударственный преобладает над элементом военно-техническим.
Вот, вкратце, соображения, лежащие в основе объединения Верховного Главнокомандования и высшего управления страной в одном лице. Само собою разумеется, что значение этого принципа усиливается пропорционально масштабу страны и слабеет в отношении государств с меньшей территорией. Вот почему в государстве, по площади более других приближающемся к Росии, а именно в САС Штатах, мы видим аналогичное решение вопроса, а именно, в силу конституции, глава государства - президент является верховным вождем армии и флота (M. Beck James «La Constitution des Etats Units». Art II. Section 2).
Как бы то ни было, но принцип этот имеет свою историю, лежит в основе всей организации Русской Армии, выражен, наконец, в специальном законе, изданном именно на случай данной войны. Мы знаем также, что самого начала войны Государь хотел принять командование и согласился на отступление от этого решения лишь временно, уступив мнению Совета министров. Из писем Императрицы Александры Феодоровны мы видим, что Государь глубоко страдал в первые дни войны, находясь вне армии. Мы знаем также, что Императрица старалась утешить Государя, поддерживая Его в этом решении. При таких условиях представляется совершенно непонятным, почему решение Государя привести, наконец, в исполнение Свою давнишнюю волю, основанную к тому же на точном смысле закона, г. Милюков и генерал Деникин объясняют влиянием Распутина.
Впрочем, может быть, влияние Распутина имеется в виду специально по отношению к данному моменту войны?
Увидим.
III.
19 апреля 1915 года третья армия, состоявшая под командой генерала Радко-Дмитриева и расположенная по реке Дунайцу, на путях к Кракову, имея базой г. Тарнов, подверглась ураганному огню тяжелых германских орудий. Недостаток снарядов не дал нам возможности выдерживать артиллерийский бой, и началось всем памятное галицийское отступление, быстро охватившее почти весь фронт. Хотя, не взирая на убийственный огонь противника, наши войска отходили в порядке, нередко переходя в штыковые атаки и временами нанося тяжкие удары неприятелю; тем не менее, моральное впечатление отхода было огромно. Но еще тягостнее были последствия государственного характера. В связи с отходом армий, территория ближнего тыла, подчиненная непосредственно военному начальству, отодвинулась далеко вглубь страны. Волны беженцев, выселяемых по требованию военных властей, хлынули от фронта внутрь России, неся с собой эпидемические болезни, перегруженность населения, истощение запасов продовольствия и заторы путей сообщения. Распоряжения военного начальства, касавшиеся вновь возникшей тыловой территории, часто не согласовались с действиями местных гражданских властей, результатом чего являлось взаимное непонимание, граничащее с раздражением и даже озлоблением. Возникавшая на этой почве неурядица, в связи с угнетающим влиянием отступления, создавала атмосферу общего упадка и потери надежды на победу.
Но тяжкие последствия двоевластия этим не ограничиваются: неурядица, создавшаяся на местах, доходит до центра, вызывая фактическую невозможность работы центрального правительственного аппарата. По выражению секретной записки членов военно-морской комиссии Государственной думы «непроходимая стена разделяет две власти, которые должны были бы работать рука об руку - власть военно-полевую и власть центральную». Иными словами, создаются именно те опасные последствия, предотвратить которые стремился основной принцип командования Русской Армией, возлагавший Верховное водительство на Главу государства. И в этом отношении глубокий интерес представляет только что упомянутая записка военно-морской комиссии. По своему содержанию эта записка является всеподданнейшим докладом членов военно-морской комиссии Государственной думы, входивших в состав Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства.
В заключительной части этого доклада, представленного в августе 1915 года, говорится следующее: «Ваше Императорское Величество. Приемлем смелость сказать Вам: понимая неизбежность обособления власти, стоящей во главе армии, от власти, управляющей страной, мы твердо знаем, однако, что без высшей власти, все объединяющей, невозможно правильное направление дела обороны. Только непререкаемой Царской властью можно установить согласие между Ставкой Великого Князя Верховного Главнокомандующего и Правительством». Под этим докладом стоят подписи: председателя комиссии Шингарева, товарищей его Шульгина и Савича и членов - Ефремова, Чихачева, Сверчкова, Добровольского и Маркова (В.В. Шульгин «Законодатели “в окопах”» // «Возрождение». № 744. 1927. 16 июня).
Итак, вот те «распутины», которые, по мнению г. Милюкова, убедили Царя в опасности двоевластия. Вот тот паралич правительства, о котором говорит генерал Деникин. Непонятно лишь, почему генерал Деникин винит в этом параличе мифическое «немецко-распутинское» окружение: в составе министров того времени не было ни одного ставленника Распутина, - наоборот, многие склонны объяснять влиянием Распутина их последующий уход. Еще менее можно заподозрить влияние Распутина в Ставке. И, наконец, уже совершенно необъяснимым является указание генерала на разрыв правительства с «Государственной думой и страной». Из только что приведенной записки видно, что, наоборот, сами члены Думы ходатайствуют пред Царем об установлении согласия между правительством и Ставкой.
На самом деле, паралич правительства действительно был налицо, но вызывался он не разрывом с «Государственной думой и страной», которые непосредственно властью не располагали, а, следовательно, и парализовать действия правительства не могли. Паралич правительства вызывался несогласованностью его распоряжений с распоряжениями внутригосударственного характера, исходившими из Ставки, опиравшимися на военную необходимость, а потому и получавшими преимущественное значение на местах. Единственным средством к согласованию действий правительства и военных властей было, естественно, объединение высшей военной и государственной власти в одних руках. Объединение это было всеми сознаваемой государственной необходимостью. Насколько такое толкование основательно, покажет дальнейшее изложение.
IV.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .