«ЧЕМУ СВИДЕТЕЛИ МЫ БЫЛИ» (18)
МЕМУАРЫ П.Н. МИЛЮКОВА (начало)
П.Н. Милюков с известным революционером, князем П.А. Кропоткиным на Государственном совещании. Москва, 1917 г.
ВЕРНЫЙ «ДЯДЬКА» РЕВОЛЮЦИИ
Под насмешливым заголовком - «Верный сын Императорской России» - П.Н. Милюков посвятил на днях три фельетона «Воспоминаниям» покойного С.Е. Крыжановского.
Читатели «Возрождения» знакомы с этими «Воспоминаниями». По корректурным листам у нас были уже воспроизведены наиболее интересные места этой замечательной книги, написанной искренне и с редкою независимостью суждений.
«Независимость суждений» и острый «ум» Крыжановского П.Н. Милюков признает. Но тогда, как сам автор книги сделал из своих воспоминаний, написанных им уже в эмиграции и для себя, категорический вывод: только старый Императорский строй, при всех своих теневых сторонах, был строем, единственно для России возможным и нужным, «с падением его не стало и России», - П.Н. Милюков, со свойственным ему политическим упрямством, силится вывернуть истину наизнанку. Он хочет показать, будто Крыжановский «топит» своими воспоминаниями старую Россию; пробует подсунуть Крыжановскому безповоротное осуждение нашего прошлого. Делается это двумя приемами: 1) подбором ядовитых стрел, пускаемых в изобилии, вовсе не добряком Крыжановским и 2) собственными милюковскими изворотами.
У любого политического деятеля, любой страны, всегда легко набрать из «Воспоминаний» (разве уж они безнадежно - пресно-безцветны) сколько угодно желчных выходок и мефистофельских суждений о делах, а в особенности о людях его эпохи. То, что сказано положительного, попробуют замолчать; и выводы получатся - сокрушающие!
Не вспоминал разве Ллойд-Джордж, как Клемансо, придя на совещание с ним после долгого спора с Пуанкарэ, в бешенстве сказал ему, англичанину: уступите мне для Франции вашего короля и берите себе нашего президента… - Заключать ли из этого, будто Пуанкарэ был дрянью, а Клемансо монархистом?
Еще более желчные слова бросались Клемансо по адресу французских палат во время войны. Что же, - Клемансо был «реакционером»? Нет. Так же не был «тайным кадетом» и Крыжановский, хоть и хочется Милюкову нас в этом уверить.
Крыжановский был практическим политиком, очень умным, только без настоящей почвенной цельности. Но все же политика не была для него, как для Милюкова, игрой в живые шахматы с очередным противником. Императорская Россия была, все же, для него родиной, с многовековым прошлым, - а не безразличной ареной борьбы «правительства с кадетской партией».
Сергей Ефимович Крыжановский (1862-1935) - окончил юридический факультет С.-Петербургского университета. В студенческие годы принадлежал к радикальному кружку В.И. Вернадского, И.М. Гревса и др. Чиновник в судебных учреждениях (1885-1896). Перешел в Министерство внутренних дел (1896). Товарищ министра внутренних дел (1906-1911). Сотрудник П.Н. Дурново и П.А. Столыпина. Сенатор (1906). Автор Закона о Государственной думе от 3 июня 1907 г., Государственном Совете и Совете министров. В 1911-1916 гг. его кандидатура неоднократно предлагалась на должность министра внутренних дел, но неизменно отвергалась Государем, проявлявшим к нему личное недоверие в связи с деятельностью Крыжановского в 1904-1911 гг. в области законотворчества. Тайный советник (1907). Последний Государственный секретарь Российской Империи (1911-1917). Член Государственного Совета (1.1.1917). В марте 1917 г. был арестован. В эмиграции. Редактировал «Русскую летопись» (Париж). «Воспоминания» вышли в Берлине (Б.г.). Скончался в Париже.
Последнее Царствование, ясно и для Крыжановского, - вытекало из обоих предшествовавших: преобразовательной «горячки» Императора Александра II и тормозящей паузы Александра III.
Внутренне настроенный консервативно, в духе Своего Отца, Император Николай II в делах следовал, однако, пути Своего Деда-Преобразователя.
И Государем было достигнуто многое!
1) громадный рост народного просвещения;
2) громадный рост народного достатка;
3) широко двинуто крестьянское землеустройство (второе «освобождение деревни);
и, наконец,
4) дано народное представительство.
Для одного Царствования, - при медлительных русских народных темпах, было достаточно. Но для интеллигентского мысленного «галопа» казалось мало.
Февральская революция 1917 г. живо скатила Россию с Императорских высот в смрадную большевицкую яму. Революция была несчастьем для России, русскою катастрофою. И одним из виднейших «пособников этого скатывания» в яму, усерднейшим «дядькою» революции был П.Н. Милюков.
Многие из его прежних единомышленников теперь опомнились. Но он упорствует, не останавливаясь перед историческими искажениями. Напускное профессорское спокойствие его статей служит только «прикрытием» для вставок, полных самой злостной неправды.
Пример. Крыжановский пишет: Императорской России нужно было преобразовать свое местное управление, видоизменить и усилить постановку губернаторской власти; усилить вообще всюду, в Петербурге и на местах, полицию; но это не было сделано.
Революционное Временное правительство, как известно, взяло обратный курс: предоставило черни громить полицию и сжигать живьем полицейских. А кроме того, первым же своим, театрально-передовым, жестом - вовсе упразднило губернаторов. Во главе губерний оказались председатели земских управ. Расчет был - на идиллию; на то, что все само собой «утрясется и образуется» (слова кн. Львова). В этом ослеплении временная власть осталась ненадолго. Но - факт, что старая административно-полицейская машина, пусть и несовершенная, была самим же Временным правительством, созвучным революции, разбита и доломана сверху.
Прекрасно это знающий, П.Н. Милюков не стесняется, однако, теперь заявлять: «жестоко пострадало» от несовершенства нашей старой местной администрации и полиции и от «устарелости» губернаторской власти - Временное правительство…
Наоборот! от Временного правительства пострадало местное управление и жестоко пострадала Россия.
Облыжная версия о «невинно-пострадавшем» Временном правительстве не случайна. Она составляет «душу» нынешней политической позиции П.Н. Милюкова.
Вину за свой собственный, исторически-скандальный, провал 1917 года политик не только валит на других. Он отказывает теперь старой России вообще в государственном разуме; видит в ней - «хаос остатков прошлого». А, с другой стороны, у него находятся вполне «уважительные» слова для советской власти: «Советской власти уже пришлось восстановлять единство России» и т.д.
И это не мимолетные обмолвки газетной статьи! Систематическое очернение Императорской России и уважительное отношение к советскому бедламу, как к государственному строю, - такова основная тенденция обширной «истории России», изданной Милюковым уже в эмиграции, на французском языке, для иностранных школ. Эта политическая фальшивка, под ученой видимостью «Истории», была в свое время «Возрождением» заклеймена. Но с тех пор «историк» окончательно утвердился в своем отрицании славной русской Императорской были.
Приписывать Крыжановскому осуждение старого режима, как «обреченного!..» Но Крыжановский не только подчеркивает свое «благоговейное» отношение к Императорскому строю; он выразил (во вступлении) свою веру в то, что в этом же строе и «будущее» России.
Этот строй исторически доказал свою способность ко всяческому росту и к обновлению, кстати, Милюков делает, попутно, следующий «нажим» на историю. Слова [министра внутренних дел Д.С.] Сипягина - «мы на вулкане», - относящиеся ко времени до японской войны, до смуты 1905 года, до введения народного представительства, Милюков незаметно переносит и на позднейший период, когда русская политическая обстановка внутренне изменилась. Дума была уже дана, и революция побеждена не только физически, но (при Столыпине) и морально. Для Милюкова настали тогда черные годы; для России - блистательные!
После двух первых Дум, открыто валившихся в «большевизм», власть опомнилась. Чересчур поспешный и несуразный демократизм первоначального выборного закона был изменен. Но Милюков, посылающий и теперь первым двум Думам свое душевное политическое «алаверды» (хотя они опирались на явный обман народа крайними партиями), видит во всей последующей русской истории только одно: «порчу состава народного представительства». На самом же деле властью был для России тогда спасен представительный строй! Теперь открывалось, - пусть и не сразу, творческое широкое будущее; а раньше грозил немедленный, позорный срыв во власть черни и Ленина.
За короткий срок (всего в несколько лет!) думский «народный глаз» заставил уже прибрать и наладить многое в русском управлении. Дума безспорно помогла подтянувшейся власти не только вывести Россию из смуты, но и дать родине невиданное ранее процветание.
С этой поры политическое будущее России, - великой, богатевшей, шедшей к свободе, и отнюдь на сипягинском вулкане более не стоявшей, - будущее наше зависело главным образом от того, как сложатся отношения между исторической властью и, неокрепшим еще, народным представительством. Мир «русских хижин» могла отныне разрушить только война: «Таврического дворца - с Зимним».
Впрочем, времена надвигались тяжелые. Нежданная и опасная, настоящая война опять поставила «на вулкан» Россию, как поставила она на вулкан и все другие державы, гораздо более уравновешенные и окрепшие. Но жизнь показала, что даже исход для нас всеевропейской войны, как вообще судьба России, - прямо и во многом зависели от внутреннего «лада» между Троном и Думой. Пусть реальная борьба власти с надвигавшимся бунтом шла вне стен Думы; только в Думе таилось знамя возможной победы революции, или, наоборот, общенационального торжества власти.
Самые страшные военные удары были уже перенесены Россией к 1917 году. Победа уже к нам близилась. Военные бунты в тылу были, конечно, возможны; но ведь вспыхивали они и в других странах; число расстрелянных бунтарей в Европе было куда больше… Революция в России произошла только потому, что солдатский тыловой бунт был возглавлен Думой, потребовавшей отречения Государя.
Отречение требовалось, правда, в пользу Сына или Брата Государя, так что продолжение нормальной для России государственной жизни могло казаться возможным. Но ни одно из нужных реально условий для такого «продолжения» не было не только подготовлено, но даже предвидено Думой. Думские политики, захваченные врасплох, наскоро выключили «электрический ток» Русской власти (Царя) - и Россия погрузилась в кромешный мрак.
В борьбе за власть Дума была безконечно слабее и несоразмерно ниже Императорской, - «традиционной» (как смеется Милюков) - власти. Но в Думе жил, все же, символ народного представительства, - и ей было дано самим Троном право говорить именем народа. Огромное значение имело то, что называлась Дума государственной и что заседала она не где-то в революционной подворотне, а историческом русском дворце. Просто к революционной подворотне русские войска строем не пошли бы. Не поклонились бы такой подворотне и обманутые русские генералы. И уже никогда, ни за что бы не уступил ей Русский Царь!
Только мираж Таврического дворца, только мираж Государственной думы прикрыл собой, - на то историческое мгновение, - черную яму бунта. И увлек в эту яму близорукие русские «верхи»; погубил родину.
Совсем не в действиях Русской Императорской власти, честно служившей России, заключался корень переворота и причина падения. Но внутри власти завелся червь разлада. Вот где виновники нашей катастрофы: плохие советчики около Государя - и еще худшие вожаки в Думе. Виновники - все те, кто разжигал борьбу и разлад между дворцами - на горе хижинам.
Бросить правую, и в большинстве своем патриотическую Думу в революцию, поссорить ее с благородным «слугою Родины» Государем, - над этим бились годами многие безумцы, работали - десять лет! - многие, правые и левые, упрямцы.
И больше всех поработал для революции - Милюков. Всегда отвергал он примирение с исторической властью, всегда тянул - к революции.
Честная книга воспоминаний В.А. Маклакова - «Власть и общественность на закате старой России», - дает в этом отношении яркий, убедительный и неотразимый обвинительный акт против П.Н. Милюкова.
Но дальше - хуже! Свою вину перед Россией, свое политическое падение самодовольный «дядька революции» не искупил, а усугубил в изгнании. Как бы предчувствуя, что ни одно русское течение не простит ему, уже никогда, его роли в прошлом, Милюков бросился, очертя голову, в разрыв с русской традицией: в служение революции - всюду, где она еще не развенчана так, как развенчана она навсегда для России, страшным, ошеломляющим русским опытом. На поклон - к революции! Только бы не к раскаянию! только бы не к живой России, не к ее религии, творчеству, дисциплине, - основам Империи.
Милюков приводит злые строки Крыжановского о [министре внутренних дел Б.В.] Штюрмере и других дряхлых политических старцах, «все мертвивших» когда-то своей рутиной, висевших «свинцовой тяжестью» на рычагах и колесах русской политической мысли. Но разве сам он теперь, для зарубежья, не стал тем же Штюрмером наизнанку? Не висит ли и он, своим старческим левым рутинерством, своим упрямым непониманием русской жизни, старой и новой, - как свинцовая гиря на эмиграции, как тормоз к ее объединению?
Гибкий и умный, С.Е. Крыжановский никогда не принадлежал к заклятым врагам Государственной думы, хотя и был невысокого мнения о ее заправилах. (Любопытно, что Крыжановский, говоря о кадетах, выделял Муромцева: «большой доктринер, но головой выше остальной кадетской братии». О Милюкове же его отзыв - почти пренебрежительный: «Ставил свою партию в неловкое положение», «безтактный», «вредный»). Когда Крыжановский ставил свои условия принятия власти министра внутренних дел, он подумал не только о военно-полицейских мерах подавления революции: он потребовал и политики - «ладить с Думой», хотя бы внешне; не обострять отношений, как-нибудь «дотянуть» - до победы на фронте.
Милюков соглашается, что программа Крыжановского могла предотвратить революцию. Но тогда где же внутренняя обреченность режима? Никакой обреченности не было. Она упрямо, искусственно создавалась фанатиками, слева и справа.
Вовсе не «один Крыжановский», как насмехается Милюков, понимал тогда положение. Крыжановский сам пишет, что его «нехитрые» условия были ясны тогда каждому, понимавшему, что такое власть вообще, и Русская власть в частности. Не одни же дряхлые упрямцы были тогда в рядах Царских слуг! Правда, лучшие - либо отставлялись от власти (как Трепов и Кривошеин), либо не пропускались к ней (как Крыжановский); но никто из этих опальных слуг не ушел в революцию. А на их места к власти временно пробирались худшие, игравшие, как Протопопов - на разгоравшемся при Дворе ожесточении против Думы и «штатского» Петербурга.
Но кто же противостоял тогда правительству в левом, думском лагере, столь безрассудно, в дни Великой войны, разжигавшем ненависть к исторической власти?
Что представляли собой эти люди? Чего они стоили, все эти вожди, так самоуверенно и с такой наглостью готовившие себя «на смену» Императорской власти? Все эти злополучные Милюковы, Гучковы, князья Львовы, Керенские и прочие самонадеянные ничтожества. Как позорно провалились они, став у власти! И как унизительно многие из них добивают теперь себя и свои имена в изгнании!
В составе последнего, пусть плохого, Царского «министерства» были все же дельные люди, уважаемые имена. Министр финансов Барк не чета, все-таки, Шингареву, пусть несчастному, зверски убитому, но в финансах - малограмотному провинциалу. П.Л. Барк показал себя, уже после революции, в Англии и в Австрии, на международной арене, «величиной». Министр земледелия Риттих, - не чета все же Чернову! И от ухода адмирала Григоровича Русский Флот вряд ли выиграл…
Почему же надо было уступать места и власть новым людям, злобно готовившим революцию и революцией выброшенным «в помойку»?
Нечего и говорить о том, что уже никакого сравнения не могло быть между подлинными, еще недавними, государственными людьми Русской Империи и этими жалкими революционными «дядьками».
Как ни резко, несправедливо судит, например, Крыжановский о Витте, как ни осторожно (чуть завистливо) пытается развенчивать он Столыпина, но никакими цитатами, даже из Крыжановского, Милюкову не разбить сделанного этими двумя Императорскими сановниками. Равных им государственных деятелей Западная Европа в XX веке не знала - до Муссолини.
Нет! традиции Русской Империи, Бог даст, приведут еще верных русских людей на Родину. А вот угодники революции - пусть торопятся угождать иностранцам, лебезить перед красными. А вдруг и, не шутя, попадут еще в последний кабинет Негрина [премьер-министра красной Испании в 1937-1939 гг. - С.Ф.], под занавес, в красную Барселону…
Но зато в России и для России - все революционные дудки уже отпели, отзвучали, и нестерпимы.
Ив. ТХОРЖЕВСКИЙ
«Возрождение». № 4146. Париж. 26.8.1938. С. 5.