«ЧЕМУ СВИДЕТЕЛИ МЫ БЫЛИ» (3)
ГРАФ ПАВЕЛ КОНСТАНТИНОВИЧ
БЕНКЕНДОРФ (продолжение)
ИЗ ДНЕВНИКА гр. БЕНКЕНДОРФА
В выходящем сегодня номере журнала «La Revue de deux Mondes» заканчивается печатание выдержек из дневника графа Бенкендорфа, о котором у нас уже говорилось.
Верный и преданный слуга Престола, граф Бенкендорф передает с трогательной простотой несложную, но печальную жизнь Царской Семьи до Ее отъезда в Тобольск. Постоянные подозрения, обыски, наглая грубость окружающих дежурных солдат и офицеров - вот главный и постоянный мотив этого повествования.
Керенский в Царском Селе
Керенский играет большую роль в этом дневнике, но описание его постоянных посещений и его разговоров так же бледны, как и все остальное - Керенский теперь, - говорит Бенкендорф, - сделался «более вежливым» и «старается внушить Их Величествам, что он Их единственный покровитель и что лишь он один в силах отвратить те опасности, угрозу которых Они так сильно ощущают». Он преуспевает в этом, успокаивает Николая II и трогает Императрицу своей любезностью.
9-го апреля (1917 года) Керенский появляется в Царском Селе, чтобы «поговорить с Николаем Александровичем». - Он излагает г-же Нарышкиной, что в «Петрограде политические страсти разыгрались; крайние партии требуют перевода Императора в крепость, дабы устранить Его от влияния Императрицы, Которая, по их предположению, воодушевляет реакционный заговор. Временное правительство хотело бы все уладить, но для этого необходимо отделить Императрицу от Императора и поселить Ее в другом крыле Дворца» и т.д. После разговора Керенского с Государем - решено, что Император и Императрица останутся жить в Своих комнатах, но будут видеться лишь в присутствии посторонних.
Княгиня Елизавета Алексеевна Нарышкина (8.12.1838-30.10.1928), урожденная княжна Куракина - вдова князя А.Д. Нарышкина. Обер-гофмейстерина Императрицы Александры Феодоровны, статс- и кавалерственная дама Высочайшего Двора. Председатель Петроградского дамского благотворительного тюремного комитета и убежища для женщин, отбывших наказание в местах заключения Петербурга имени принца Ольденбургского. Председатель Общества попечения о семьях ссыльно-каторжан и приюта для арестованных детей. Разделяла с Царской Семьей заключение в Царскосельском Александровском дворце. Заболев, осталась в Петрограде. Состояла в переписке с Царственными Мучениками. См. ее воспоминания: Elizabeth Narishkin-Kurakin «Under Three Tsars». New York. 1931.
«В первые дни Святой недели, рассказывает Бенкендорф, начали рыть около Китайского театра яму, где должны были быть погребены так называемые жертвы революции в Царском Селе. Была выбрана для этого большая аллея перед Александровским дворцом, в 300 шагах от его фасада. Похороны были торжественно совершены на Святой в четверг, в час дня. Но столь чествуемыми жертвами оказались шесть или семь пьяниц, умерших от алкогольных напитков в день разгрома кабаков. Присутствовало много войск, развивались красные знамена, музыка играла марсельезу и другие революционные мотивы».
25 апреля - новое посещение Керенского. Он желает на этот раз поговорить наедине с Императрицей - и разговаривает около часа. «Он был вежлив и умерен». Расспрашивал о роли Императрицы в политике, об Ее влиянии на назначение министров и на ведение дел. Императрица отвечала, что Ее близость с Императором так велика, что Они естественно всегда обменивались мнениями о событиях и о министрах. Могло ли быть иначе? Но лично Она никаких приказаний общего политического характера министрам не давала и не передавала.
Затем короткий разговор с Государем, Который предоставляет Верховной следственной комиссии полную свободу воспользоваться всеми Его бумагами. «Этими двумя разговорами, пишет Бенкендорф, ограничились так называемые допросы, которым министр юстиции подверг Государя и Государыню. О тайных сношениях с Германией в виду заключения сепаратного мира, в которых обвиняли Императрицу, не было и речи».
Граф Бенкендорф немножко негодует на то, что в то время, как расходы на жизнь Императорской Семьи все более сокращались, а затем перешли на счет личных средств Императора и Императрицы, Керенский, появляясь в Царском, «отправлялся завтракать со всеми его окружающими в Большой Дворец и заказывал там, по обыкновению, лучшие вина из Императорского погреба».
Император Николай II и граф Бенкендорф (слева).
В начале августа «Керенский на фронте. Большевики завладевают все более и более Петроградом… При твердости генерала Половцева можно было надеяться, один момент, что положение улучшится. Но как только Керенский вернулся с фронта, он потребовал отставки генерала и начал всячески щадить большевиков».
Отъезд в Тобольск
Решается отъезд Императорской Семьи. Сначала надежда быть отправленными в Ливадию. Затем в Орловскую губернию. Затем угроза отправки на Урал и, наконец, сумбурный, безпорядочный и печальный отъезд в «неизвестную область», которая оказалась Тобольском.
Под конец Бенкендорф дает следующую характеристику покойного Государя:
«Я был всей душой привязан к Императору. Он вступил на Престол очень юным, без какого-либо жизненного и делового опыта; Его характер так никогда и не сформировался; до последних дней Он не сумел найти ни равновесия, ни необходимых для управления столь огромной Империей принципов. Отсюда колебания, противоречия, непоследовательность, которыми ознаменовалось Его Царствование. А между тем Он был очень умен; Он понимал быстро и даже с большой тонкостью. С прекрасным сердцем, Он всегда готов был оказать услугу и соглашался на то, о чем Его просили, не всегда умея разобраться, было ли это решение исполнимым и не шло ли оно против установленных правил, нарушение которых могло причинить больше зла».
«Возрождение». № 988. Париж. 15.2.1928. С. 2.