«КАК ВСЕ НЕНАДЕЖНО В ЭТОМ МIРЕ!»
Тихо сказал Никита Иванович:
- Генерал Бибиков писал Фон-Визину: «Пугачёв не что иное, как чучело, которым играли воры- яицкие казаки…» Не Пугачёв, Ваше Величество, важен- важно общее недовольство и негодование. […]
Панин тронул по больному месту. Знала Государыня это народное недовольство, рабскую злобу, зависть, бедность и нищету крепостных людей. Вперёд глядела на много лет. Сознавала, расходятся поступки её с тем, что писала она в своём «Наказе» и о чём много раз советовалась и говорила с Паниным. Чего они хотят?.. Пугачёвский мятеж принёс разорения больше, чем турецкая война. Из-за безродного казака остановились так удачно начатые польские дела. Сотни сёл и деревень выжжены, поместья уничтожены, многие тысячи людей побиты насмерть… Вся заграница с интересом и злорадством следила за движением казака Пугачёва. Государыня видала изображения Пугачёва в заграничных газетах. О нём писали с сочувствием- он нёс свободу!.. О Ней- с негодованием. […]
Государыня грустно усмехнулась.
- Знаю, - тихо сказала Она. - Не первый раз о том слышу. Верь мне, Никита Иванович, Наше первое желание- видеть народ российский столь счастливым и довольным, сколь далеко человеческое счастие и довольство может на сей земле простираться. Собирала Я для того сведущих людей. Что же вышло?.. Не мною порядок сей установлен, и, видно, не Мне его переменить. Всю Россию в одночасье не перестроишь. Дать волю народу, сам видишь теперь,- погубить Россию, а, погубляя Россию, не погублю ли Я и самый народ?.. […]
Государыня продолжала:
- Ну ладно!.. Помещики!.. Пусть и точно - звери… Знаю, есть и такие, что крепостного и за человека не считают… Но зачем же всё-таки Емельку-то слушали?.. Что он, хорошему, что ли, учил?.. Грабежам да поджогам… Воровской казак… […]
- Ваше Величество, наш народ, и особенно народ тамошний, где много инородцев, татар, тёмный. По песням, по сказкам, по былинам он составил себе своё понятие о Государе. Ему такой нужен Государь, чтобы водку с ним хлестал и пьян не бывал, чтобы скверными мужицкими словами ругался, землю и волю дарил, непокорных, и особенно господ, тут же казнил своею царскою ручкою… Лихой наездник, топором над человеческими головами владеть умеет, голос громкий, властный; силища непомерная- вот царь в представлении народном. […]
Государыня смотрит на Панина и на старого Воронцова, и ей кажется, что не столько возмущены они Пугачёвым, как напуганы и восхищены. Ай, молодец! Их точно страшит и чарует человеческая кровь. И что, если бы вот сейчас в этот зал вошёл бы Пугачёв в бобровой шапке и при сабле?.. Сам пьяный и с ним пьяная ватага мужиков… Что они?.. Не поклонились бы ему?.. Не оставили бы Её для него?.. Какие страшные мысли!.. Не будь у Неё этого славного маленького Суворова, не будь Михельсона, Бибикова, Петра Ивановича Панина с их лихими драгунами, кто знает, не сидел бы Пугачёв в державном Петербурге и не кланялись бы ему земно все эти вельможи, Ею обласканные?.. Может быть, и в Петербурге стало бы как в Бердах, казацком пугачёвском стане! Господи, как всё ненадёжно в этом мiре!..
П.Н. Краснов «Екатерина Великая». Париж. 1935. Ч. II. Гл. XXXV.