СТРАСТИ ПО ВЛАДЫКЕ ФЕОФАНУ (7)
«ИСКОПАНИЕ ЯЗЫКА» (продолжение)
«…Дальше, - вспоминал митрополит Вениамин о начале разлада Владыки Феофана с Г.Е. Распутиным, - пошли слухи о его личной жизни… Доходили они и до нас с отцом Феофаном, но он долго не верил им, а я уже начал сомневаться. Прежнее очарование от Григория стало слабеть и у нас. […] Епископ Феофан (он тогда уже был ректором Академии) и я увещевали его изменить образ жизни, но это было уже поздно: он шел по своему пути. […] Потом выявились уже и совершенно точные документальные факты, и епископ Феофан порвал с Распутиным».
Такими «совершенно точными, документальными фактами» была исповедь одной женщины Владыке. Причем «факты», сообщенные ею, оказались на деле преднамеренной клеветой, о чем свидетельствовал близкий Царственным Мученикам игумен Серафим (Кузнецов): «В то время среди ученого монашества выделялся ректор Петербургской Духовной академии епископ (в то время еще архимандрит. - С.Ф.) Феофан. Первой познакомилась с Владыкой Феофаном Великая Княгиня Милица Николаевна, на которую он произвел хорошее впечатление, затем Великая Княгиня рекомендовала его, как духовного руководителя, Государыне Александре Феодоровне. Императрица епископу Феофану, как человеку, стоящему во главе высшего богословского учебного заведения, во всем верила, оказывая в духовном отношении полное послушание, так же, как Она верила и оказывала послушание прежним духовным руководителям. Но, к несчастью Царицы, этот ученый аскет оказался на практике совершенно неопытным в духовной жизни. Он не умел познавать подлинное состояние души человека. Он сам долгое время верил в Г.Е. Распутина, как истинного подвижника, молитвенника и даже прозорливца. […] Первое время епископ Феофан бывал во Дворце вместе с рекомендованным им старцем из крестьян, который своими загадочными словами сумел произвести хорошее впечатление. […] Впоследствии у Григория Распутина с епископом Феофаном вышли неприятности, последний ставил в вину Григорию Распутину то, что якобы ему одна какая-то женщина открыла на исповеди - неблагопристойное поведение старца Григория. Епископ Феофан и здесь показал свою неопытность духовную, на слово поверил этой женщине, которая впоследствии, оказалось, все придумала…»
По словам Илиодора, Владыка «поисповедал [“девиц и дам”], и в него вселился бес ненависти к Григорию».
Уже будучи в эмиграции, в Париже епископ Вениамин (Федченков) рассказывал о том, что Владыка «встревожился только тогда, когда к нему пришла светская молодая девушка и рассказала как Распутин соблазнил её. И не её одну».
О ком тут идет речь?
Некоторые называют Хионию Берладскую. А.Н. Варламов - няню Наследника М.А. Вишнякову. Ни то, ни другое не верно. Об истории с Вишняковой подробнее мы пишем в одной из наших книг, Что касается Х. Берладской, то ее исповедь была, как известно, письменной, а в воспоминаниях Владыки Вениамина и игумена Серафима - речь идет об исповеди устной…
В нашем случае имеется в виду выпускница С.-Петербургского Исидоровского Духовного училища Елена Тимофеева. Эта-то епархиалка «Е.М.Т.», вспоминал Илиодор, «пошла на исповедь к ректору Петербургской Духовной академии - епископу Феофану, и рассказала ему все-все… Об этом писал мне письмо иеромонах Вениамин. […] В 1910 году она, обиженная, жила в г. Козельске у непримиримого врага Григория, мещанина Мити-блажененького…»
Более подробные сведения об этой истории содержатся в воспоминаниях А.А. Вырубовой, причем не в общеизвестном их изводе:
«Много женщин и мужчин приходило к Распутину с надеждой на его помощь в их личных, любовных отношениях […] Обычно его совет был - прекратить любовную связь. Помню молодую девушку по имени Елена, с энтузиазмом воспринимавшую слова Распутина о религии. Но однажды он упрекнул ее в продолжении любовных отношений. Елену это рассердило, и она обратилась к епископу с жалобой, будто сам Распутин посягает на нее. Это положило начало слухам о нём и недоверию к нему со стороны духовных лиц».
«Помню первые года я постоянно встречалась у него с молодой девушкой Леной. Она причащалась на ранних обеднях, всегда с жаром слушала беседы. Затем появилось у нее увлеченье, какой-то студент, она перестала бывать. Григорий Ефимович её всё укорял и раз как-то пристыдил при других, помню, как она побледнела и выбежала… “Ну будет искушенье”, - говорил Григорий Ефимович. Оказывается, Лена сразу отправилась к еп. Феофану и, упав перед ним на колени, стала доказывать, что Григорий Ефимович ее обезчестил. Епископ Феофан ухватился за эту клевету и дело пошло! Пишу об этом случае, т.к. дело произошло при мне [sic!]. Я как-то встретила эту девушку на улице, после, и, подойдя к ней, хотела лаской ее урезонить. Но в наглой и грубой даме не узнала бледную, смирную Лену, она закричала на меня: “отомщу Григорию”, и не стала говорить».
***
В своих показаниях ЧСК епископ Феофан, конечно же, ни полсловом не обмолвился об этой исповеди:
«Через некоторое время до меня дошли слухи, что Распутин ведет прежний образ жизни и что-то против нас предпринимает».
(«Прежний образ жизни» - это не хождение в бани. «Беда» была в том, что Григорий Ефимович остался в Петербурге и продолжал встречаться с Их Величествами.)
«Тогда я решил применить к Распутину последнюю меру, открыто обличить его и поведать все бывшему Императору, Которого я через кого-то попросил принять меня, не объяснив, зачем и по какому делу. Однако принял меня не Император, а Его Супруга Александра Феодоровна в присутствии фрейлины Вырубовой. Я говорил около часа и доказывал, что Распутин находится в состоянии “духовной прелести”. Бывшая Императрица возражала мне, волновалась, говорила из книг богословских, причем видно было, что Ее кто-то, скорее всего Распутин, научил так говорить. Я разбил все Ее доводы и говорил решительно, но бывшая Императрица, видимо, была недовольна и твердила: “Все это неправда и клевета”. Разговор я закончил словами, что не могу иметь общение с Распутиным…»
(Еле писавший и не умевший толком читать мужик - учит Русскую Императрицу, говорить, причем спорить с ученейшим Архиереем, который, хоть и утверждал, что он якобы «разбил все Ее доводы» - трудно скрываемое раздражение «смиреннейшего» Владыки семь лет спустя! - тем не менее, все же, несмотря на всю свою ученость, так и не сумел убедить своего Оппонента. Чудеса да и только! И еще: «бывший» Император, «бывшая» Императрица… - Бывший Архиерей!)
По мнению А.А. Амальрика, беседа эта Царицы с епископом состоялась весной 1910 года.
Однако все это, повторяем, версия самого Владыки, тщательно им отретушированная, никем и до сих пор не подвергаемая серьезным сомнениям, хотя для этого есть серьезные основания. Ведь причина, по которой епископ настаивал на аудиенции, была исповедь.
«…Он доложил Царице, - писал уже цитировавшийся нами игумен Серафим, - что ему на исповеди такая-то открывала нехорошее по отношению поведения Григория. Каково же было глубоко верующей Императрице слышать от Своего духовника то, что ему было открыто на исповеди! Значит, сегодня он будет говорить одно, завтра - другое. Царице было известно каноническое постановление о строжайшем наказании духовников, которые дерзают нарушить тайну исповеди, включительно до низведения подобных духовников в первобытное состояние. Этим своим поступком, недопустимым для духовника, он решительно оттолкнул от себя так преданную доселе духовную дочь - Царицу, которая чуть-чуть совершенно не потеряла веры в подобных епископов-духовников. Подобному доносу Своего духовника Императрица не только не поверила, а сочла его поступок самым недостойным и преступным против церковных канонов. Далее Она рассуждала так: раз человек не побоялся Бога нарушить церковные каноны, то что для него стоит оклеветать человека от зависти и сведения личных счетов. Вот где была вторая роковая ошибка епископа Феофана».
Вот в чем - прибавим мы - была основная причина для дальнейшей немилости по отношению к Владыке. Вовсе не в «происках мстительного Распутина».
В свое время преподобный Лев Оптинский так высказался о современном ему подвижнике и к тому же опытном духовнике, игумене Филарете, настоятеле Глинской пустыни, который, наслушавшись на исповедях своих духовных дочерей наветов на Оптинского старца, обратился с жалобой к Владыке. Хорошо что последний приказал произвести строгое дознание, а сам дознаватель был человек честный. А то бы не миновать оговоренному строгого прещения. «Поверь ревнивым деткам, - они тебе наскажут», - высказался по этому поводу старец, сам никогда, исключительно по доверию к своим духовным чадам, не принимавший их жалобы и доносы без рассмотрительности, ибо знал как хитер враг рода человеческого в этих делах.
Святитель же Игнатий (Брянчанинов) предупреждал: «Видеть настоящее положение духовных руководителей необходимо, чтобы охраниться от обмана; вместе должно очень остеречься от осуждения их, непрестанно обращаясь ко вниманию себе. Откровенность очень опасна в наше время, потому что некоторые по превратному пониманию своего положения, считают обязанностью своею выведать, чтоб потом выведанное передавать. Вероятно, это делается и с целию подслужиться».
Последуем же совету премудрого Святителя: убережемся от осуждения, где все, кажется, так ясно…
«В стремлении отстоять невиновность Распутина, - пишет Ричард Бэттс, автор едва ли не первой правдивой книги о Григориии Ефимовиче, - некоторые люди предположили, что епископ Феофан сам был введен в заблуждение клеветниками. Однако такие предположения показывают, что люди эти мало знают о самом Владыке Феофане». (Среди этих «некоторых людей» была, заметим, и Царица-Мученица.)
***
Однако же сам факт раскрытия тайны исповеди заслуживает разговора по существу.
В вышедшем перед революцией «Полном православном энциклопедическом словаре» (т. II. Стб. 2141) в специальной статье «Тайна исповеди» читаем: «Установлена, как обязательная профессиональная тайна для пресвитеров в VI в. До сего Христианская Церковь допускала всенародную исповедь, которую отменил Латеранский собор, а в 1594 г. папа Климент VIII налагает на духовника Sigilium confessionis - печать молчания под страхом тюремного заключения. Восточная Церковь устанавливает в 1662 г. за разглашение тайны исповеди кару: “надлежит ископати сицевому язык созади”», т.е. вырвать с корнем язык!
«Поведанное на исповеди, - предупреждал читавший курс пастырского богословия архимандрит Киприан (Керн), - НИКОГДА И НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ДУХОВНИКОМ СООБЩЕНО НИКОМУ. Священник должен посему не только блюсти эту тайну и не выдавать ее в разговорах служебных и на допросах полицейских и следствиях судебных, но он должен всячески и всегда помнить это и быть на стороже. Ни намеком, ни выражениями, ни в проповеди, ни в пастырских разговорах священник не смеет рассказывать того, что ему было поведано при совершении им таинства покаяния».
Праведный о. Николай Псковоезерский так отвечал на вопрос о том, что делать, если священник открывает другим людям Таинство Исповеди: «Если такое случится, и, сохрани Бог! - не раз, - надо уходить от такого батюшки. Простить ему, но уйти… А на Исповеди надо быть духовно осторожным…»
Следует заметить, что Батюшка вообще благословлял оставлять тех духовников, которые оказывались не по сердцу человеку, не считая это грехом: «У нас в Православии нет такого закона, чтобы привязать душу человека к какому-то батюшке… Это не правильно. В Церкви Православной Господь любит свободу души и духа во Христе… У нас нет закона в отношении духовника… Всё - по Благодати, а не по закону…»
Что же касается закона, то, как известно, «кто соблюдает весь закон и согрешит в одном чем-нибудь, тот становится виновным во всем» (Иак. 2, 10-11).
Помню как в свое время (вскоре после того, как с моими комментариями была издана книга игумена Серафима «Православный Царь-Мученик») меня поразило одно из писем долголетней моей корреспондентки из Аргентины М.А. Аксаковой, внучки московского генерал-губернатора С.К. Гершельмана.
«…Очень меня удивило и огорчило то, - писала Марина Александровна (Буэнос Айрес. 23.7.1998), - что Вы упоминаете о “разглашении тайны исповеди” архиепископом Феофаном Полтавским. Во-первых, уверены ли Вы, что источник, использованный игуменом Серафимом, заслуживает доверия? Во-вторых, думается, если бы Вы даже в самой книге пропустили этот пассаж, это не было бы “ложью”; а так Вы вынесли “смертный приговор” доброму имени и памяти архиепископа Феофана, которого Вы сами в другом труде называли праведником и “Вторым Затворником”. Вы таким образом зачеркнули все, что писали положительного о Владыке Феофане, представляя “духовным преступником”, тем более упоминая об этом в комментариях (!!): “включительно до низведения… в первобытное состояние…” Ради чего?! В защиту доброго имени Распутина, Вы опорочили доброе имя Архиерея. Стоило ли? Кроме того это бросает вообще тень на духовенство. Да, в советское время не доверяли батюшкам, боялись на исповеди сказать лишнего, зная, что они обязаны доносить (так я слышала и читала)… Современный читатель скажет: “А, так это и раньше водилось, даже среди Архиереев, а мы-то думали…” Мне все это очень горько и больно! […] Простите, прошу Вас, мою откровенность, но не могла промолчать. Конечно, это теперь уже впустую, из разошедшихся книг не вырежешь, да и не уверена, что Вы согласитесь со мною».
Вскоре наша переписка сошла на нет.
Архиепископа Феофана я тогда, как и сейчас, чту. (Не без воли Владыки, думаю, ко мне в свое время попали его записные книжки и рукописи некоторых его трудов.) Его действия против Г.Е. Распутина расцениваю, как печальное недоразумение, как говорили в старину: своя своих не познаша.
Однако письмо это заставило еще раз задуматься над этим. При случае я обратился к о. Николаю (Гурьянову), проверить, правильно ли я думаю. Помню, как меня обрадовал его ответ. Тогда я сами слова не записал и долго сожалел об этом. Но вот в последней книжке Батюшкиной келейницы монахини Николаи (Гроян) я нашел ответ на такой же вопрос (видно, этим интересовались и другие), воспроизведенный по магнитофонной записи: «Владыка Феофан немного заблудился, запутался, поверил клевете и грязи, поэтому и гнал Распутина, не понимал. Но это бывает так, по попущению Божию… Помнишь, как юродивые Дивеевские гоняли друг друга: временами приезжал к блаженной Пелагее Ивановне из Арзамаса Феодор Михайлович, тоже блаженный… Как поднимут они свою войну! Помнишь, что было? - Бегают, блажат, гоняются друг за другом… Феодор Михайлович с поленом припрыгивает, а Пелагея Ивановна его палкой угощает. Пойди разберись с этими блаженными!.. А Владыке Феофану потом Господь открыл, что он заблуждался насчет Григория, и он покаялся. Оба ведь молитвенники были какие!»