БЕЗ ЦАРЯ В ГОЛОВЕ (48)
Павел Рыженко «Вторая Присяга». 2013 г. Фрагмент.
О том, какими вышли из гражданской войны некоторые «правые» деятели, не чуждые проблемам Церкви (так что и на Собор в Сремские Карловцы приглашенные), можно судить по личному письму митрополита Антония (Храповицкого) графу В.В. Мусину-Пушкину от 10/23 января 1922 г.:
«В первом же заседании я вслух всех сказал: я вижу, что из нашего Собора не будет толку. Пошла такая ложь и лицемерие. Нашлось у людей довольно безстыдства, чтобы, послав приветствие ген. Врангелю и армии, осудив социализм и коммунизм, воздержаться от голосования в пользу наследственной Монархии 1) ибо она будто бы не церковная, а политическая идея (а армия и антисоциализм - церковные?) и 2) она может ухудшить положение Патриарха у большевиков (а сочувствие их активному врагу - армии и Врангелю, не может ухудшить?). Церковь не может стать на точку зрения “завоевания революции”; не может одобрить низвержение законного Царя, мvропомазанного; она должна осудить февральскую революцию 1917 года, а если мы в чем-либо поддались политическому принципу в ущерб церковному, то разве в том, что не высказали от имени Церкви самого резкого осуждения революции господской февральской, которая была революцией столько же антимонархической, сколько антирелигиозной».
«Письма Блаженнейшего митрополита Антония (Храповицкого)». Джорданвилль. 1988. С. 150-151.
Митрополит Антоний (Храповицкий, 1863-1936).
Некоторое представление о типичных претензиях и капризах руководящих членов РОВСа уже в послевоенное время дают «картинки с натуры», запечатленные в воспоминаниях епископа Зарубежной Церкви Митрофана (Зноско-Боровского).
Северная Африка. Марокко. «10 ноября 1952 года, - читаем в мемуарах Владыки, - член РОВСа В.И. попросил меня зайти к нему по важному делу. Зашел. Вот точная запись разговора:
В.И.: […] Вы скоро разгоните прихожан. Ваше слово и панихида 7 ноября вызвали в нас и огорчение и возмущение, мы не могли с вами молиться. Вы обязаны были в слове вашем сказать больше о Белом движении, а вы только одной фразой обмолвились о нем. Видя нас перед собою, вы должны были сказать больше. […] В памятные дни, как 7 ноября, вы должны чувствовать наши “стигматы” и посему следовало вам в предшествующем панихиде слове сказать о Белом движении. […]
Настоятель: Спасибо за указание моих недостатков, как проповедника. Я вижу сам эти недостатки. Но подчеркиваю: никто, ни одна организация, ни их члены, не вправе указывать священнику или, тем более, ему предписывать, что должен он говорить в своих проповедях. Панихида 7 ноября совершалась, во-первых, - по инициативе Церкви и никто из представителей РОВСа не пришел ко мне поинтересоваться панихидой или выразить свои пожелания в связи с предстоящей панихидой; во-вторых, - панихида посвящена была смуте российской, все еще продолжающейся, и ее жертвам, но никак не отдельному ее эпизоду, или событию или периоду, со смутой российской связанному. […]
В.И.: Батюшка, огорчение наше перешло в возмущение, когда услыхали мы формулу поминовения на панихиде. Вы не помянули поименно всех наших вождей. Мы не могли молиться и разошлись из храма, унося в сердцах возмущение. Вы не любите Белого движения, вы ненавидите РОВС. Вы, после Государя и Его Семьи, помянули “воина Петра и иже с ним, воина Андрея и иже с ним”. Если воин Петр это - Врангель и вы, таким образом, помянули одного из вождей Белого дела, вы должны были помянуть и всех поименно наших вождей. Не сделав этого, вы всех нас обидели. […] Если бы вы были действительно русским священником, вы бы обязательно помянули поименно всех наших вождей. Их имена священны каждому русскому человеку, тем более дороги они нам, добровольцам. В такие дни, как 7 ноября, открываются наши “стигматы” и вы должны это чувствовать.
Настоятель: Простите, но, откровенно говоря, я не знаю имен всех вождей Белого движения. Мне дороги и духовно близки Врангель, Колчак, Марков и Каледин, их имена вписаны в мой синодик и их я постоянно поминаю в молитвах. Имен же остальных вождей, кроме Корнилова и Деникина, я не знаю. А вот того, что в центре на висящем у вас портрете, никогда я сам и поминать не буду: этот, из Дома Романовых, коленопреклоненно просит Племянника отказаться от Престола. Согласно Собору 1613 года он отлучен от Святыя Троицы.
В.И.: Как, вы не знаете имен всех вождей Белого дела? Значит, вы не русский священник. Их имена вы обязаны знать, а если не знаете, то должны выучить. Вы наш пастырь, вы наш отец, и зная как дороги нам эти имена, вы должны знать и поминать в памятные для нас дни.
Настоятель: (подходит к портретам вождей, висящим на стене, и спрашивает участника Белого движения В. И-ча): Скажите, как имя Маркова, как имя Богаевского? (В. И-ч поднимается, чтобы прочесть под портретами имена их, я закрываю их рукой, - их имен не смог назвать В. И-ч.) Скажите, дорогой В. И-ч, где же логика, где справедливость ваша? Я был мальчишкой, когда Вы в Белом движении участвовали, и сами не зная дорогих вам и священных имен вождей Белого движения, шельмуете меня кличкой “не русский”, “русскостью прикрывающийся”…»
Епископ Митрофан (Зноско) «Хроника одной жизни». М. 1995. С. 191-194.
Епископ Митрофан (Зноско-Боровский, 1909-2002).
Приступали совопросники и к Великому светильнику Зарубежной Церкви, святителю Иоанну (Максимовичу), Шанхайскому и Сан-Францисскому. Отвечая господину Рейеру, он писал 3 марта 1960 г.:
«Вы ставите вопрос о поминовении вождей белых армий гражданской войны, а также о статьях в печати, чернящих их. Конечно, молиться за них не только можно, но и должно, как в домашних, так и в церковных молитвах. Они были православные и остались таковыми до конца жизни; грех имеют все, и за тех, кто больше грешит, нужно еще больше молиться. Также никак нельзя одобрить статей в печати, направленных против них. Они дороги многим своим соратникам, и дороги за свои положительные качества. Такие статьи затрагивают чувства многих и оскорбляют их, создавая вредный раздор среди русских людей. Но самим, однако, надо ясно себе отдавать отчет не только в похвальных сторонах их деятельности, но и отрицательных, чтобы знать причины наших бедствий, чтобы самим не подражать им; если мы тоже виновны в том, искренне стараться исправить то, что возможно. Никак нельзя оправдывать зло, а тем более его облагораживать. Горе тем, которые зло называют добром, и добро - злом... горькое почитают сладким, и сладкое - горьким (Исаия 5, 20).
Пишете, что многие считали Государя виновным в наших неудачах, а посему считают себя вправе нарушать присягу? Присяга есть клятвенное обещание перед Крестом и Евангелием, и нарушение ее есть клятвопреступление. Если бы даже действительно выполнение ее грозило большими бедствиями или было явно безнравственным, то и тогда нарушивший ее не мог бы считаться совершенно невинным и должен был бы искать у Церкви разрешения от клятвы. Но если нарушивший, по причинам уважительным, все же частично является виновным и должен очиститься от греха, насколько виновнее те, кто поддался клевете и обману. Ведь следственная комиссия, назначенная Временным правительством, не нашла подтверждения обвинениям против Царской Семьи и должна была это признать. Кому больше дано, от того больше взыщется, и посему, чем кто ответственнее занимал место, тем более виновен в неисполнении своего долга. Если бы высшие военачальники и общественные деятели вместо «коленопреклоненных» умолений Государя об отречении, выполнили то, что следовало по присяге - искусственно устроенный петроградский бунт был бы подавлен и Россия спасена. Недавно Франция была в тяжелом положении. Заявление де Голля о самоопределении алжирцев многим французам, особенно родившимся и выросшим в Алжире, прозвучало как измена, и поднялся бунт с требованием свержения и казни «изменника». Но большинство ответственных лиц остались верны своему долгу и катившаяся в бездну Франция была спасена. То же произошло бы и у нас, если бы руководящие лица армии и общества остались верны присяге и долгу. Совершен был страшный грех перед Богом и государственное преступление. Насколько кто загладил свой грех, ведомо Богу. Но открытого покаяния почти никем проявлено не было. Призыв к борьбе за Россию, после падения Временного правительства, и потеря захваченной было власти, хотя вызвал благодарные чувства многих и соответствующее движение, но не было это выражением раскаяния со стороны главных виновников, продолжавших считать себя героями и спасителями России. Между тем, Троцкий в своих воспоминаниях признает, что больше всего они (советы) боялись, чтобы не был провозглашен Царь, т.к. тогда падение советской власти стало бы неминуемым. Однако этого не случилось, «вожди» боялись того же. Они воодушевили многих на борьбу, но запоздалый их призыв и отвага не спасли Россию. Некоторые из них в той борьбе положили жизнь и пролили кровь, но гораздо больше пролито невинной крови, которая продолжает литься по всей России, вопия к небу. Посему отношение к ним, как и ко всем государственным деятелям Руси, должно быть то, которое выражено у Пушкина устами летописца - «Хвалите за славу, за добро, а за грехи, за темные деяния, Спасителя смиренно умоляйте...», нисколько их не оправдывая, но и не крича о них, ибо то, что произошло, наш общий позор, позор России и ее бедствие».
Архиеп. Иоанн (Максимович) «Письмо г-ну Рейеру об отношении к вождям Белого движения» // «Православная Русь». 1991. № 13. C. 11. См. журнал «Пчела», изд. Фонда им. святителя Иоанна (Максимовича). М. 1990. № 6.
Святитель Иоанн (Максимович).
А вот итоги осмысления Белого дела известным зарубежным духовным писателем архимандритом Константином (Зайцевым, 1886-1975):
«Белое движение было попыткой русского общества сохранить в революции, их усовершенствовавши, разные положительные свойства ее быта - но совершенно вне всякого учета этого промыслительного задания, вложенного Богом в Историческую Россию. Тем самым все получало утилитарный характер, и это в условиях, когда охранительное начало не могло не пасовать пред лицом мечтательного устремления к лучшему, какое не могло не принимать характера весьма далекого от идеалов Исторической России. Тем самым, Белое движение естественно и неотменимо оказывалось раздвоенным, сочетая в себе, с одной стороны, живые остатки былого государственного и общественного строя, а с другой, устремленность к радикальной смене всего, чисто революционной и воплощение получавшей в некоем мифическом “Учредительном собрании”, которое призвано будет сказать человечеству некое новое слово.
Что это практически означало, если не превращение всего жизнеспособного в плане устройства общественно-государственного в составе Белого движения в исполнительный подсобный аппарат, терпимый лишь в его служилой работе, но имеющий самоупраздниться пред лицом тех фантазм, которыми насыщено было сознание «передового» общества, не приемлющего коммунистического террора. Тем самым Белое движение становилось чем? Доживанием остатков старого режима, как в буквальном смысле сохранения жизни этими остатками, так и в переносном - готовности жертвовать жизнью идеалистически за такое будущее, которое тут же обращалось во внутреннее соперничество отдельных элементов этого будущего, безконечно и безнадежно далеких от того, чем жила Историческая Россия».
Архим. Константин (Зайцев) «Чудо Русской истории». Сост. С. Фомин. М. 2000. С. 558.
И в другой статье: «Белое движение! Много идеализма. Идеология туманна. За что идет борьба? Пред нами доживание отдельных элементов БЫЛОЙ России. Но самой России в целом - и здесь уже НЕТ!
Благодать явно покинула Россию. Дух ушел…»
Архим. Константин (Зайцев) «Чудо Русской истории». С. 553.
Продолжение следует.