ОПАЛЕННЫЙ АДОМ (21)
А. Блок. 1917 г.
«Последние дни старого режима» (окончание)
Поставив данный ему талант на службу врагам подлинной России, Александр Блок превратил вброшенные в свое время разрушителями на потеху толпе фантомы в типичное, превратив ложь в правду, способствуя долговечности морока. Мысль эту еще в 1922 г. высказал откликнувшийся на выход в 1921 г. книги А.А. Блока М.М. Пришвин, сам, видимо, не вполне осознавая степень этой опасности: «…У настоящего поэта […] факт бывает фактичнее, чем у людей, живущих в мiре обыкновенного здравого смысла» («Феникс». Вып. 1. М. 1922. С. 178).
Михаил Михайлович, разумеется, не мог знать «соображений» Блока, представленных всего через три недели после начала работы поэта в ЧСК ее председателю. «Стенографическая запись», полагал он, «может оказаться доступнее и, значит, убедительнее, чем многие страницы Толстого и Достоевского» (А. Блок «Собр. соч. в 8 томах». Т. 6. С. 444). В развитие этой своей мысли 13 октября Блок предложил издать однотомник «избранных стенографических отчетов».
Предисловие А. Блока к книге «Последние дни Императорской власти». Июль 1921 г.
Из впервые опубликованного недавно полного текста плана со всей определенностью видны устремления Блока, весьма далекие от того, чтобы дать объективную картину.
Первое место в этом плане издания 25 стенограмм отведено А.Д. Протопопову: «Протопопов - все шесть допросов. В этом лице, хотя бы и не его волею, как в фокусе сосредоточились все симптомы разложения, он - как бы символ крушения самодержавия, поэтому ему следует уделить исключительное внимание» (Б.Д. Гальперина «Работа А.А. Блока “Последние дни Императорской власти”». С. 358. Со ссылкой на: ИРЛИ. Ф. 654. Оп. 5. Д. 26. Л. 10-11).
Второе место, как по объему, так и по значимости, Блок отдавал А.Н. Хвостову: «Оба допроса А.Н. Хвостова, где особенно наглядно показана вся грязь, в которой захлебнулась старая власть. Крайне правые воззрения хорошо показаны в допросах» (Б.Д. Гальперина «Работа А.А. Блока “Последние дни Императорской власти”». С. 359).
Достаточно вспомним отзывы о Хвостове самого Блока в записях, сделанных «для себя», чтобы вполне оценить соотношения предложений поэта с исторической правдой.
Наконец, третье (по значимости) место отдано С.П. Белецкому, показывавшему по принципу «чего изволите»: «…Письменные показания Белецкого, по-видимому, ярче и характернее допросов его и его сотоварищей, так что предпочтение приходится отдать им» (Там же).
И, наконец, общая идеология всего предприятия, по мнению Блока, уже содержится в показаниях П.Н. Милюкова и М.В. Родзянко, «в которых кроме многих интересных подробностей заключается общий взгляд на старый режим и на причины его крушения, и картина общего положения как на русско-немецком, так и на правительственно-общественных фронтах в годы войны» (Там же). Оба «свидетеля» впоследствии, как известно, использовали схемы своих показаний в ЧСК: первый в «Истории второй русской революции», второй - в известных своих воспоминаниях. Стоит ли говорить, что оба произведения не только весьма пристрастны, но и просто сомнительны с точки зрения имевшей место действительности.
Предложение Блока обсуждалось и с некоторыми (несущественными) замечаниями было одобрено. Общий объем предполагаемого тома, по его подсчетам, составил бы около 1000 страниц. Лишь октябрьский переворот помешал осуществлению этого плана (Там же. С. 367).
Однако первое место в планах Блока занимал, как мы уже писали, Протопопов. И не только в пространственном смысле. По объему предлагаемой Блоком публикации он также был безусловным лидером: шесть стенограмм!
Существенное влияние на восприятие Блоком Протопопова наложило его внешнее сходство с близким его знакомым большевиком, сектантом, нетрадиционно сексуально ориентированным Панченко. Это обстоятельство, может быть, до конца не осознаваемое самим поэтом, буквально притягивало его к этому человеку.
Следует отметить, что первые допросы Протопопова прошли в отсутствии Блока.
Ценность показаний этого деморализованного больного человека для любого здравомыслящего человека была сомнительной. Но не для таких людей как Блок, для которых цель оправдывала средства. Такое же отношение у него было, напомним, к показаниям А.Н. Хвостова и С.П. Белецкого…
В сборнике стенограмм Блок предлагал напечатать подборку характеристик Протопопова Шингаревым, Челноковым, Белецким и Комисаровым (Там же. С. 361. Со ссылкой на: ИРЛИ. Ф. 654. Оп. 5. Д. 26. Л. 10-11). Из подбора свидетелей совершенно очевидна заданность этой характеристики.
Впоследствии для отчета ЧСК Учредительному собранию по плану, предложенному Е.В. Тарле, 21 июля 1917 г. Блоку было поручено написать для VII раздела небольшой очерк о Протопопове. С этой целью он забирает к себе домой некоторые материалы ЧСК о Протопопове, газетные вырезки, искаженно интерпретирующие встречи последнего (в бытность его еще одним из видных думцев) летом 1916 г. с германским представителем еврейского происхождения Варбургом (Там же. Со ссылкой на: ИРЛИ. Ф. 654. Оп. 5. Д. 40). Согласно сохранившимся в архиве поэта записям, для описания этого последнего момента он «собирался опереться на показания П.Н. Милюкова» (Там же. С. 362). Именно в этом вопросе, о «сепаратном мире», оказавшиеся, как известно, чисто пропагандистскими, клеветническими.
О том, как сам Блок умело манипулировал попавшим к нему в руки документальным материалом (который сам по себе также небезупречен), можно судить вот по этому препарированию поэтом «Записки о верховной власти» А.Д. Протопопова от 19 июня 1917 г.
Протопопов: «Распутин - связь власти с мiром, доверенный толкователь происходящих движений, ценитель людей» («Падение царского режима». Т. IV. М. 1925. С. 8).
Блок: «“Связью власти с мiром” и “ценителем людей” был Григорий Распутин; для одних - “мерзавец”, у которого была “контора для обделывания дел”; для других - “великий комедьянт”; для третьих - “удобная педаль немецкого шпионажа”; для четвертых - упрямый, неискренний, скрытый человек, который не забывал обид и мстил жестоко и который некогда учился у магнетизера» (А. Блок «Собр. соч. в 6 томах». Т. 5. С. 284).
Протопопов: «По словам царицы, он выучил ее верить и молиться Богу, ставил на поклоны, внушал ей спокойствие и сон» («Падение царского режима». Т. IV. С. 8).
Блок: «Самолюбивая женщина, “относившаяся к России, как к провинции мало культурной” и совмещавшая с этим обожание Распутина, ставившего ее на поклоны…» (А. Блок «Собр. соч. в 6 томах». Т. 5. С. 283).
Это к вопросу о цели, которую якобы «ставил перед собой Блок, рассказать о событиях как можно ближе к документам» и к саморекламе июля 1921 г. поэта, утверждавшего, что его книга «основана на подлинных документах» (Б.Д. Гальперина «Работа А.А. Блока “Последние дни Императорской власти”». С. 366; А. Блок «Собр. соч. в 6 томах». Т. 5. С. 281).
Обложка дела ЧСК, содержащего списки лиц, «посещавших Распутина».
Сохранился небольшой рукописный отрывок Блока о Протопопове (вероятно, из очерка о нем), впервые опубликованный в 1962 г. в первом номере журнала «Вопросы литературы» и датируемый публикаторами 1917 годом:
«Он принес к самому подножию трона всего себя, всю свою юркость, весь истерический клубок своих мыслей и чувств. Недаром есть намеки на то, что он готовился заменить Распутина. На него тоже “накатывало”. Этот зоркий в мелочах, близорукий в общем, талантливый, но не устроенный вольнолюбивый раб был действительно “роковым” человеком в том смысле, что судьба бросила его в последнюю минуту, как мячик, под ноги истуканам самодержавия и бюрократии. И этот безпорядочно отскакивающий мячик, ошеломив всех, обнаружил комическую кукольность окружающего, способствовал падению власти, очень ускорил его. Распутин швырнул Протопопова, как мяч, под ноги растерянным истуканам» (А. Блок «Собр. соч. в 6 томах». Т. 5. С. 363-364).
«…Задачу, - подмечает Б.Д. Гальперина, - Блок решает чисто литературным приемом - создает образ мяча, свалившего “истуканов самодержавия”. Самая последняя фраза, видимо, вариант, формулировка, казавшаяся ему более удачной, о том, что “роковой” мяч бросил именно Распутин. Образ мяча и всю характеристику Протопопова, изложенную выше, Александр Александрович Блок включил затем в окончательную редакцию “Последних дней императорской власти”» (Б.Д. Гальперина «Работа А.А. Блока “Последние дни Императорской власти”». С. 362).
Речь идет о следующем месте помянутой брошюрки:
«Личность и деятельность Протопопова сыграли решающую роль в деле ускорения разрушения царской власти. Распутин накануне своей гибели как бы завещал свое дело Протопопову, и Протопопов исполнил завещание. В противоположность обыкновенным бюрократам, которым многолетний чиновничий опыт помогла сохранять видимость государственного смысла, Протопопов принес к самому подножию трона весь истерический клубок своих личных чувств и мыслей; как мяч, запущенный расчетливой рукой, безпорядочно отскакивающий от стен, он внес развал в кучу порядливо расставленных, по видимости устойчивых, а на деле шатких кегель государственной игры. В этом смысле Протопопов оказался действительно “роковым человеком”» (А. Блок «Собр. соч. в 6 томах». Т. 5. С. 293).
И снова комментарий Б.Д. Гальпериной: «Здесь мы видим, насколько усилена общеисторическая и социальная сторона, но мысли о Протопопове как “продолжателе” дела Распутина, истеричности Протопопова и образ “мяча” полностью сохранены. Выражение “истуканы” по отношению к царским министрам заменено словом “кегли”, что “снижает масштаб” и намекает на “кукольность” режима, что Блоку и хотелось передать» (Б.Д. Гальперина «Работа А.А. Блока “Последние дни Императорской власти”». С. 368. Выделено нами - С.Ф.)
Образно? Ярко? Запоминается? - Да! Но где же здесь правда?..
А вся его, мягко говоря, концепция относительно Распутина?.. Помимо уже приводившихся нами отрывков, она не выходила за рамки обычного изрядно набившего оскомину еще в первые дни «великой безкровной» набора желтой прессы:
«Император Николай II, упрямый, но безвольный, нервный, но притупившийся ко всему, изверившийся в людях, задерганный и осторожный на словах, был уже “сам себе не хозяин” [слова личного врага Государя А.И. Гучкова]. […] Распутин говорил, что у него “внутри недостает”. […] Императрица, которую иные находили умной и блестящей, в сущности давно уже направлявшая волю царя и обладавшая твердым характером, была всецело под влиянием Распутина, который звал ее Екатериной II, и того “большого мистического настроения” особого рода, которое, по словам Протопопова, охватило всю царскую семью и совершенно отделило ее от внешнего мiра. […] …Женщина, воспитанная в английском духе и молившаяся вместе с тем в “тайничках” Феодоровского собора, - действительно управляла Россией. […] …Недюженность распутного мужика, убитого в спину на юсуповской “вечеринке с граммофоном”, сказалась, пожалуй, более всего в том, что пуля его прикончившая, попала в самое сердце царствующей династии» (А. Блок «Собр. соч. в 6 томах». Т. 5. С. 283, 284).
Такова действительная цена утверждениям советских историков о том, что «Блок постоянно стремился быть объективным» (Н. Пирумова, К. Шацилло «“Демократия опоясана бурей”. Александр Блок и Чрезвычайная следственная комиссия» // «Наука и жизнь». М. 1970. № 10. С. 51).
Александр Блок в 1918 г.
Особого разговора заслуживают документы, связанные с работой в ЧСК А. А. Блока, переданные им в апреле 1918 г. в Пушкинский дом. На их существование до 2002 г. никто вообще не обращал внимания (Б.Д. Гальперина «Работа А.А. Блока “Последние дни Императорской власти”». С. 356-357).
По нашей просьбе петербургский литературовед О.Ф. побывала в рукописном отделе Института русского языка и литературы, поделившись своими наблюдениями (за что мы приносим ей искреннюю благодарность):
«Посмотрела в Рукописном отделе пять дел из Блоковского фонда.
Четыре - это просто машинописные фрагменты разные. “Материалы к допросам”. Там и блоковской руки-то нет. Это и письма, и речи и всякая всячина. Например, всеподданнейший доклад Родзянки от 11 февраля 1917 года.
А вот дело 55 это та самая обложка с надписью Блока корявым уже почерком (думаю, что это 1921 год). И обложка такая мощная, что, судя по “толщине” тех единиц, что я посмотрела, в нее спокойно могло уложиться ВСЁ, что сейчас составляет 5-ю опись [1]. Это, конечно, лишь мое “гадание”, но думаю, что так могло быть. Вот все подобные “материалы”, у него оставшиеся, Блок в сию обложку сложил и в Пушкинский Дом передал. Я на всякий случай эту надпись срисовала:
“В помещение Пушкинского Дома
Российской Академии Наук
От Ал. Блока: просьба - приложить пакет к стенограммам Чрезв. Следств. Комиссии для расследов. противозак. по должности действий бывш. министров (1917 года). Здесь находятся некот. деловые документы и матерьялы для части Отчета Учредит. Собранию, могущие впоследствии представить некоторый интерес” (ИРЛИ. Ф. 654. Оп. 5. Д. 55.).
Получается, добавлю от себя, что А. Блок рассчитывал, что кто-нибудь когда-нибудь (“впоследствии”) еще отчитается Учредительному собранию».
[1.] ИРЛИ. Ф. 654. Оп. 5. Материалы ЧСК: стенограммы, выписки и т.п. (Дд. 1-55, 636 л.); стенографические отчеты допросов В.Н. Воейкова (Д. 56), А.А. Вырубовой (Дд. 57-58), И.Л. Горемыкина (Д. 59), М.С. Комисарова (Д. 60), О.В. Лахтиной (Д. 61), Н.А. Маклакова (Дд. 62-64), А.Д. Протопопова (Дд. 65-66), М.В. Родзянко (4.9.1917. Д. 67), А.И. Спиридовича (Д. 68), М.И. Трусевича (Д. 69), гр. В.Б. Фредерикса (Д. 70), С.С. Хабалова (Д. 71), А.Н. Хвостова (Д. 72), Записки А.Д. Протопопова (Д. 73).
В Пушкинский же Дом А.А. Блок сдал свою рукопись «Последние дни старого режима», хранящуюся теперь в фонде Блока (ИРЛИ. Ф. 654. Оп. 1. Д. 212. Черновой автограф с правкой). Там также находится первая публикация очерка в «Былом» с авторскими исправлениями для первого отдельного издания 1921 г.
Продолжение следует.