Из разговоров с генералом А.Д. Нечволодовым
«Да нельзя же отдавать Россию в бешеные руки!»
«…Прошу тебя: оглядись, присмотрись, разговорись: с кем можно делать то, что я так хотела в тебя вдохнуть. Ищи верных! Ведь это одно - наша общая, всех нас жизнь, не дадим ей оборваться!»
Ольда АНДОЗЕРСКАЯ.
Александр Солженицын «Октябрь Шестнадцатого». Гл. 67.
«…Полное раздолье левым. Чуть завозятся - им уступают. Открытая дорога всем, кто расшатывает власть. Когда Ганнибал угрожал Риму, властный римский сенат вышел навстречу плебею Варрону, уже виновнику позора и бедствий, - чтобы только укрепить военную власть. А наша Государственная Дума во время войны открыто призывает не подчиняться министрам - и воюющая армия читает поносные отчёты газет. […]
А на самом деле только торжество своей партии их заботит. Все эти кадеты не того боятся, что правительство проиграет войну, а наоборот - что выиграет, да без них. Оттого они так и добиваются кадетского министерства - именно сейчас. Они всё рассчитывали, что без них не выиграют. А теперь - снаряды есть, фронт крепок, обойдутся без них - и всё у них пропадает. После войны на чём им выскочить? […]
“Реакционная внутренняя политика”! А - какая сейчас политика? Победить, вот и вся политика. Дошло до того, что городские самоуправления - в оппозиции к высшей власти, где это видано? А печать? Вся - левая, вся - разрушительная. Поносит Церковь, поносит патриотов, только что прямо трона не называют, усвоили лаяться - “режим”. Любой прохожий журналист выражается от имени России. Обливают нас помоями, но нашего опровержения никогда не поместят, это их “свобода”. А если кто за правительство, тех - “рептильная” печать или “казённо-бутербродная”. А большой русской национальной газеты так и не сумели создать. И даже правительственной не догадались, наверно в одной России. А почему мы годами должны слушать только брань против правительства? […]
…Разве они огласят злоупотребления своих земгоров? или промышленников? или банков? или спекулянтов, которые продукты прячут? Этих - они всех покрывают, главные проходимцы у них и не трепещут. Они единственно поносят только власть. […]
И народ узнаёт о жизни своей страны в освещении её злопыхателей. Слава Богу, большинство народа этой заразой не тронуто. Но просто газет не читает. […]
Да чья это свобода? […] Какая-нибудь “лига образования” кишит по Руси - сотнями, тысячами учителей. А какое у них образование? Для них в России ни святынь, ни исторических прав, ни национальных устоев. Они ненавидят всё русское, всё православное, всё уходящее вглубь веков. “Образование” их - революция. Только для смягчения называется “свободой”. Какая “свобода”? Из десяти наших соотечественников - восьмеро крестьян да один мещанин. И никого их эти партии не выражают. Ни - духовенства. Разве отчасти - дворян. Все эти партии только самих себя выражают, это банда. Они говорят “народоправство”, а это значит - их власть. И сколько бы вы парламентов ни открывали - засядут всё юристы, а сколько бы газет - всё журналисты. И все вместе будут дружно гавкать на Россию. А Россия - молчать. Страна состоит из мужиков, а Дума забита столичными адвокатами. […]
Ничего не поможет, всё равно юристы да журналисты пролезут. Парламент - это специально для них форма такая. А если они ещё “ответственного министерства” добьются, так совсем перебесятся. Да нельзя же отдавать Россию в бешеные руки! Неужели вы предполагаете, от нашей Думы можно дождаться добра?! Чего они требуют? Министров, которые бы отчитывались только им, - то есть нарушить основные законы государства. Амнистии террористам и революционерам - то есть распустить на свободу врагов государства, чтоб могли заново приниматься. Да ещё: чтоб в обход Думы не установили ни малейшего закона. А они - любой закон в болтовне утопят. […]
Роспуск Думы - единым манием царя!! […]
Это первый верный шаг выйти из революции. Что за слабоумие - бороться с революцией уступками? Если власть составляет сделку с общественными болтунами - то она только ослабляется. Революция - уже пришла, неужели вы не видите? Она охватила нас уже который год. Она нас - уже кидает и разносит. Она - почти победила! А мы всё боимся её разбудить и вызвать. И не действуем. […]
Не от войны мы в катастрофе! Не от потерь и не от дурного снабжения. Мы в катастрофе оттого, что уже завоёваны левым духом! Прежде всякой этой войны страна уже была расшатана языками и бомбами. Давно стало опасно мешать революции и безопасно ей помогать. Отрицатели всех русских начал, орда революционная, саранча из бездны! - ругательствуют, богохульствуют - и никто не смеет им возражать. Левая газета напечатает самую возмутительную статью, левый оратор произнесёт самую зажигательную речь, - но попробуйте указать на опасность этих выступлений - и весь левый лагерь вопит: “донос!”. И этого слова панически боятся все честные люди - и так проходят молча мимо любого подстрекательства. Патенты на честность раздают левые. Вся печать, вся профессура, вся интеллигенция, - все над властью насмехаются. И дворяне - туда же. И мы - тоже немеем перед левыми, русоненавистническими фразами, так они признаны естественно современными. И даже вымолвить слово в защиту православия - освищут, позор. Собирается пироговский съезд - кажется, врачи! - и о чём же они, идёт война, - о раненых? как лечить? Нет, всё о том: изменить государственный строй! […]
Вся русская жизнь - в духовном капкане. Три клейма, три заразы подчинили нас всех: спорить с левыми - черносотенство, спорить с молодёжью - охранительство, спорить с евреями - антисемитизм. И так вынуждают не только без борьбы, но даже без спора, без возражений отдать Россию. И тогда восторжествует прогресс! Россией по внешности управляет ещё как будто Государь. А на самом деле давно уже - левая саранча. […]
Это - смертельная болезнь: помутнение национального духа. Если образованный класс восхищался бомбометателями и ликовал от поражений на Дальнем Востоке? Это уже были - не мы, нас подменили, какое-то наслание злого воздуха. Как будто в какой бездне кто-то взвился, ещё от нашего освобождения крестьян, - и закрутился, и спешит столкнуть Россию в пропасть. Появилась кучка пляшущих рожистых бесов - и взбаламутила всю Россию. Тут есть какой-то мiровой процесс. Это - не просто политический поворот, это - космическое завихрение. Эта нечисть, может быть, только начинает с России, а наслана - на весь мiр? Достоевскому довелось быть у первых лет этого наслания - и он сразу его понял, нас предупредил. Но мы не вняли. А теперь - уже почву рвут у нас из-под ног. И у самых надёжных защитников падает сердце, падают руки. […]
Профессорам - России не жаль, революционерам - тем более. Но - мы?! - где же мы? Отчего же мы костенеем перед саранчой? Отчего ж в летаргии - мы? И все рассеяны. И все поодиночке. […]
Мы даже пера не можем найти в защиту, не то что меча. У нас и писать некому. Косноязычны. […] Почему такие хилые правые газеты, и ещё друг с другом грызутся, и ни у кого высоты?
Говорят - правые. Да разве у нас есть какие-то “правые”? Ни такой партии, ни прочного строения. Ни ораторов. Ни вождей. Ни средств. Это и суть загадочного наслания: защитники все обезсилены. (Или оглуплены? Почему все - такие неумелые, неуклюжие, грубые, нетерпеливые, почему всегда обречены на провал?) Нет этой зоркости, что неизбежна борьба, что выиграть её можно только крепостью и чистотою духа. (И где ж ваше высокое лицо? И отчего само слово “правые” вы допустили сделать бранью?)
А поведём себя так, чтобы не было стыдно. Вот я - нисколько не стыжусь. Я где угодно вслух скажу, что горжусь быть причисленным к чёрной сотне. Если хотите, выражение происходит от чёрной сотни монахов, отстоявших от поляков Троице-Сергиеву лавру, - и так они спасли взбудораженную Россию. А в Пятом году назвали “чёрной сотней” те растерянные чёрные миллионы, которые вышли на защиту власти, когда она сама себя не могла защитить. Но сегодня - сегодня найдите мне хоть сотню! Хоть сотню, готовую к действию, где она есть? […]
Надо объединяться! Надо действовать! […] Надо восставить народ в национальную личность! И это - коренней и первей, чем наступление на внешнего врага. […]
…В начале войны вступились как бы за Сербию. Но это развеялось, а оказались: против держав такого же образа правления, как мы, и в союзе с державами правления противоположного. […]
Надо создать освежённую новую правую силу. От источников нашей народной истории. И себя - как опору предложить ослабшей власти. Наступили решающие дни! Наше дружное мужество под твёрдой рукой может спасти Россию в последний момент. Выступить и отважно сказать - а это ещё трудней, чем выступить, - что Россия без монархии существовать не может, это - природа её. […]
Что Распутин! […] Вся распутинская легенда раздута врагами монархии. Чем подорвать трон? На “проклятое самодержавие” мало откликаются. Но если государыня - любовница распутного мужика и ещё немецкая шпионка, - так это как раз то, что нужно. Распутин так приклинился, что можно бороться против трона - и якобы за Россию. […]
Да, Государь наш бывает избыточно мягкосердечен. Но монархист не может считать себя слепым исполнителем государевой воли, - ибо тогда все ошибки и промахи власти окажутся - чьи? Монархист должен сказать: царь всегда прав, а я - отвечаю за всё, и если виноват, то - я. Государю нужны верные люди, а не холопы. Монархическая сила - выше монарха! Усумниться в одном монархе - значит усумниться во всякой монархии. Царь - воплощение народных надежд. […]
Да кто бы ни стоял на этом месте! […] Царь и Россия - понятия нераздельные. […]
Об этом может Бог судить. А не дано человеку […]
О-о-о! […], - когда-нибудь, когда-нибудь мы оценим, что он - очень достоин! Его чистое сердце. Его любовь к русским святыням. Его простодушие небесное. […]
Ну, а если трёхсот верных и твёрдых людей в ведущем сословии не осталось - значит, трона не спасти […]
…Быть готовыми к борьбе и к личной гибели, а не ждать государственной катастрофы, положась на милость Божью. Главное: не отступать. Не колебаться. Полумеры только напрягают озлобление. Не дать запугать себя к уступкам. Действовать осмотрительно, но и решительно, как у одра тяжёлого больного. И никакой революции не будет. […]
Пришёл - кризис, но его можно решить в благополучную сторону. Только не закрывать глаза на край катастрофы!»
Александр Солженицын «Октябрь Шестнадцатого». Гл. 68.