ВНУТРЕННЕЕ РОДСТВО (СССР)
Барон Юлиус Эвола (1898-1974).
CARTHAGO DELENDA EST
«В большевицкой революции проявились типичные черты, заслуживающие особого внимания. Романтические, хаотичные и иррациональные моменты, присущие другим революционным движениям и, в первую очередь, Французской революции, сыграли в ней гораздо менее значительную роль. Напротив, большевизм характеризует расчетливость, хорошо продуманный план и совершенная техника. Сам Ленин от начала до конца подходил к проблеме пролетарской революции как математик, решающий задачу высших исчислений, холодно и безпристрастно анализируя мельчайшие ее детали. […]
Большевицкие вожди безжалостно следовали своим идеям. Им были безразличны те последствия, те невиданные бедствия, к которым ведет практическое применение абстрактных принципов. Человека для них не существовало. В большевизме почти что стихийные силы воплотились в группе людей, соединявших в себе зловещую устремленность фанатика с точной логикой, методом и мiровоззрением, свойственном технику, взгляд которого устремлен исключительно на орудие, наиболее пригодное для достижения цели. Лишь на второй стадии, ими же вызванной и во многом удерживаемой в предустановленных рамках, высвободились скрывавшиеся в недрах древней Российской Империи силы и установился режим массового террора, направленный на разрушение и неистовое искоренение всего, связанного с бывшим господствующим классом и русско-боярской цивилизации в целом. […]
Неумолимая логика красной революции не останавливалась перед уничтожением и безжалостной критикой тех большевиков, которые пытались уклониться от ортодоксальной линии, невзирая на личности и безо всяких угрызений совести по поводу используемых средств. Однако значительных кризисов или колебаний в целом практически не наблюдалось. Это сколь показательная, столь и зловещая черта. Она явилась предвестницей эпохи, в которой темные силы уже не скрываются, как прежде, под личиной, но сливаются с человеческим мiром, находя приемлемое для себя пристанище в тех людях, у которых одержимость уживается с блестящим интеллектом, методом, совершенным умением властвовать. Это одна из наиболее отличительных черт конечной фазы каждого периода.
Что до самой коммунистической идеи, то, во избежание иллюзий, следует постоянно помнить о сосуществовании в коммунизме двух истин. Одна, так сказать, внутренняя, имеет догматический и незыблемый характер, соответствует принципиальным основам революции и сформулирована в трудах и директивах первого большевицкого периода. Вторая же является изменчивой, “реалистической” истиной, которая время от времени подвергается различным поправкам. Довольно часто она даже прямо противоречит первой, допуская временный компромисс с “буржуазными” идеями (патриотизм, смягчение идеи коллективной собственности, славянский миф и так далее). Однако как только достигнута поставленная тактическая задача, многообразие этой второй истины отбрасывается в сторону.
Все эти мнимые уступки служат лишь средством для окончательного торжества первой истины. Поэтому крайне наивны те, кто позволяет обмануть себя и в определенные моменты решает, что большевизм “преодолен”, что он “эволюционировал” и приближается к установлению нормальных форм правления и международных отношений.
Относительно первой истины необходимо сказать следующее. Не стоит заблуждаться: в ее основе лежит отнюдь немарксистский экономический миф, а отрицание всех ценностей духовного и трансцендентного порядка. Философия и социология исторического материализма представляют собой лишь крайнее выражение подобного отрицания, его следствие, а не наоборот. Равным образом соответствующая коммунистическая практика является лишь средством последовательного осуществления этого отрицания. Однако имеют значения следствия, которые влечет за собой подобная направленность: интеграция или, точнее говоря, растворение отдельного человека в так называемом “коллективе”, наделенном верховным правом.
В коммунистическом мiре завершается процесс искоренения в человеке всего того, что имеет в нем ценность независимой личности; того, что может представлять в нем отличный от коллективного интерес. Средствами достижения этой цели становятся, в частности, механизация, деинтеллектуализация и рационализация любых видов деятельности во всех областях. Эти явления уже не считают нежелательными последствиями, порожденными роковыми процессами, как их еще недавно воспринимало европейское общество. Вследствие сужения всех горизонтов до чисто экономического место ожидаемого мессии занимает машина, и рационализация становится одним из способов ликвидации “пережитков” и “индивидуалистических случайностей” “буржуазной эпохи”.
С этой точки зрения основополагающая идея коммунистического учения - отмена частной собственности и частной инициативы - оказывается лишь эпизодом и средством достижения определенной цели. В зависимости от конкретной исторической ситуации в различные периоды существования СССР это положение подвергалось разнообразным изменениям. Однако неизменной целью остается практическое воплощение массового человека и торжество абсолютного материализма во всех сферах жизни, несмотря на то, что это явно противоречит тем следствиям, которые могут вытекать из чисто экономического мифа.
В системе коммунистических воззрений такие понятия как “Я”, “душа” и “миф” представляют собой чистую иллюзию и буржуазные предрассудки, навязчивые идеи, истоки всякого зла и безпорядка, от которых человека нового марксистско-ленинского общества следует избавить при помощи соответствующей реалистической культуры и особой системы воспитания. Естественным следствием подобных воззрений становится уничтожение всех индивидуалистических, либеральных, романтических и гуманистических злоупотреблений, свойственных фазе, названной нами западным ирреализмом. Известны слова Зиновьева: “В каждом интеллектуале я вижу врага советской власти”.
Столь же примечательно известное стремление сделать искусство массовым, вынуждая его отказаться от всякой “психологии” и исследования проблем, волнующих отдельного человека, что с большевицкой точки зрения служит лишь средством развлечения высших паразитических слоев. Искусство перестает быть индивидуальным творчеством и обезличивается, превращаясь в “могучий молот, побуждающий рабочий класс к действию”.
Как опасное “контрреволюционное” заблуждение отрицается и то, что сама наука может быть “объективной” и стоять вне политики, то есть в некоммунистической идеи как силы, преобразующей общество. Показателен в этом плане случай с Васильевым и другими биологами, сосланными в Сибирь. Выдвинутая ими генетическая теория не соответствовала главной идее коммунизма, поскольку признавала фактор “наследственности” и “врожденной предрасположенности” и представляла человека не как безформенную субстанцию, обретающую облик исключительно под воздействием окружающих условий, как того хочет марксизм.
Всё, что имеется наиболее продвинутого в западной мысли с точки зрения эволюционистского материализма и социологического сциентизма, незамедлительно берется на вооружение в качестве догмы и “государственной мысли”, чтобы “промыть мозги” новым поколениям и сформировать соответствующее мышление.
Что же касается антирелигиозной кампании, то общеизвестно, что в данном случае она имеет характер не просто атеизма, но самой настоящей контррелигии. В этом проявляется подлинная сущность большевизма, который подобным образом использует наиболее подходящие средства для устранения великой болезни западного человека - “веры” и потребности “верить”, которые подменили собой возможность реальной связи с высшим мiром.
“Воспитание чувств” также понимается в подобном ключе: ставится задача по устранению всех сложностей “буржуазного человека” - сентиментализма и одержимостью эротикой и страстью. Уравнивая классы, считаясь при этом исключительно с теми различиями, которые нуждаются в сохранении с точки зрения технократии и тоталитарного аппарата, устраняют и половые различия. Законодательно устанавливается полное равенство женщин и мужчин во всех областях, и идеалом становится окончательное стирание различий между ними: нет больше мужчин и женщин, остаются лишь “товарищи”. Точно так же как нечто отрицательное рассматривают и семейные отношения, и не только согласно тому представлению о семье, которое царило в “век героического права”, но с точки зрения того, что еще сохранялось от этого представления в традиционном буржуазном семейном укладе, с присущими ему сантиментами и условностями. С этой точки зрения более чем показательно наличие такого учреждения, как ЗАГС. Общеизвестно и то, что в СССР стремятся сделать воспитание исключительно делом государства, чтобы люди с детства предпочитали “общественную” жизнь жизни семейной.
Согласно первой советской конституции каждый иностранец, являющийся рабочим-пролетарием, в обязательном порядке автоматически становился гражданином Советского Союза, тогда как русский, не принадлежавший к рабочему классу, лишался гражданства и становился парией, лишенным юридического статуса. [Таким образом, все парадоксально переворачивалось с ног на голову. Парии, объединившись во всемогущую организацию, обрекали на положение парии того, кто каким-либо образом был связан с теми ценностями и сохранял верность тем сословным принципам, которые традиционно определяли не-парию.]
С ортодоксальной сектантской коммунистической точки зрения Россия имела значение исключительно как территория, на которой восторжествовала мiровая революция четвертого сословия и пригодная для подготовки дальнейшего ее распространения по всему мiру. Русскому народу, наряду с мистикой общины, всегда было присуще смутное стремление к мессианству: он считал себя народом-богоносцем, на который возложено дело всемiрного спасения. Взяв эту идею, большевики извратили ее и переложили на язык марксистской терминологии. Бога сменил земной коллективизированный человек, а “народ-богоносец” превратился в орудие всемiрной победы пролетарской революции. Позднейшее смягчение крайней формы подобных тезисов после осуждения троцкизма не помешало тому, что и по сей день СССР считает не только своим правом, но и обязанностью вмешиваться по всему мiру в дела других стран с целью поддержки коммунистических режимов.
С исторической точки зрения, к сталинскому периоду миф “революции” в прежнем его понимании - как чего-то обязательно связанного с хаосом и отсутствием порядка - казалось бы, исчез: установилась новая форма порядка и единства, опирающаяся на тоталитаризм. Общество превратилось в механизм, приводимый в действие единым двигателем, коммунистическим государством. Человек был низведен на уровень рычага или винтика этого механизма, а если пытался воспротивиться этому, то немедленно оказывался затянутым и перемолотым вращающимися шестернями, для которых ценность человеческой жизни представляла собой ничто и в отношении которой была дозволена любая подлость. Материя и дух были поставлены на службу общего дела, и СССР стал единым монолитом, который не оставляет вне себя ничего, одновременно являясь государством, церковью и трестом: политической, идеологической и промышленно-экономической системой. Это идеал сверхгосударства, представляющий собой зловещее искажение традиционного органичного идеала. […]
В практическом плане не имеет особого значения то, что примитивизм огромной, причудливой массы, из которой состоит сегодня СССР - где после массовых убийств были уничтожены практически все высшие в расовом отношении элементы - надолго отсрочит эффективное создание “нового человека”, “советского человека”. Направление задано. Миф мiра четвертого сословия обрел свой окончательный облик и получил в свое распоряжение один из величайших мiровых центров власти, который одновременно стал центром организации как подпольных, так и открытых действий, направленных на подстрекательство интернациональных масс и цветных народов».
(Перевод Виктории Ванюшкиной.)
Юлиус Эвола «Восстание против современного мiра». М. «Прометей». 2016. С. 446-451.