РОССIЙСКАЯ ИМПЕРIЯ и||und DEUTCHES REICH (63)
«Безвременная поездка» (окончание)
На следующий день после пребывания во Львове Государь отправился в Самбор. «10-го апреля. Я выехал из Львова по железной дороге в австрийских вагонах и прибыл в Самбор в час дня; там Я был встречен Брусиловым […] Я поехал на дом к Брусилову; он представил Мне весь свой штаб, а потом мы завтракали».
«На станции Комарно, - сообщал генерал В.Ф. Джунковский, - встретили санитарный поезд, переполненный ранеными из-под Карпат. Для них встреча с Государем была совершенно неожиданная, надо было видеть их счастье и радость. Как только они узнали, что остановился Царский поезд, все стали вылезать из вагонов и теплушек, чтобы увидать Государя, не пропустить Его. Когда Государь вышел из вагона и подошел к санитарному поезду, почти все раненые были уже на платформе и вдоль путей, только не могшие совершенно двинуться остались в вагонах. Раненые стояли в самых разнообразных формах, с подвязанными руками, забинтованными головами, другие опирались на палки, на своих товарищей. Это были все раненые всего 4 дня тому назад; одних тяжелораненых в поезде было до 150 человек. Государь обошел всех, прошел к лежавшим в вагонах. Я никогда не забуду трогательного впечатления, произведенного на меня и на всех окружавших от этой неожиданной встречи раненых с Государем. Их лица сияли счастьем, казалось, они забыли свои страдания. Государь передал 150 Георгиевских медалей главному врачу поезда Таубе для роздачи от Его имени всем тяжелораненым, после чего Царский поезд двинулся далее при криках “ура” стоявших вокруг поезда раненых.
На станции Самбор Государь был встречен командующим армией генералом Брусиловым. Приняв рапорт Брусилова, Государь обнял его и поцеловал, Брусилов поцеловал руку Государя. Затем Государь подошел к почетному караулу, выставленному от 16-го стрелкового Императора Александра III полка, Брусилов при этом доложил, что эта рота под командованием прапорщика Шульгина, участвуя в бою всего два дня назад, отразила ряд атак немцев огнем и штыками, причем на месте боя осталось до 600 трупов противника. Выслушав этот доклад, Государь поздоровался: “Здорово, Мои железные стрелки! - и затем прибавил: За славную боевую службу сердечное вам спасибо, молодцы, а за славные последние бои, о которых Мне только что доложил командующий армией, жалую всем чинам роты Георгиевские кресты”. Прапорщику Шульгину Государь пожаловал сразу три Георгиевских креста: 1-й, 2-й и 3-й степени, так как 4-й у него уже был, и орден Святой Анны 4-й степени “За храбрость”. Когда рота проходила церемониальным маршем, нельзя было не залюбоваться чудным видом этих стрелков» (В.Ф. Джунковский «Воспоминания». Т. 2. С. 539).
Генерал А.А. Брусилов в Самборе перед встречей Государя Николая Александровича.
«В подпрапорщике Шульгине, - заметил А.И. Спиридович, - Император узнал знакомого Ему по Ливадии “Своего приятеля, фельдфебеля”. […] Когда же стрелки прошли церемониальным маршем и музыка заиграла тот самый марш, под который войска маршировали перед Государем всегда в столь любимой Ливадии, Государь, по Его Собственным словам, “не мог удержаться от слез”» (А.И. Спиридович «Великая война и Февральская революция, 1914-1917 гг.» Т. I. С. 122).
«Затем в помещении штаба армии, - отмечал В.Ф. Джунковский, - состоялся завтрак, за которым, кроме сопровождавших Государя лиц и членов штаба армии Брусилова, присутствовало и много офицеров. Государь поздравил Брусилова Своим генерал-адъютантом и лично передал ему погоны и аксельбанты» (В.Ф. Джунковский «Воспоминания». Т. 2. С. 539).
«Герой Галиции, самый популярный в то время в России генерал», по словам А.И. Спиридовича, «со слезами на глазах вновь поцеловал руку Государя и попросил разрешения переодеться в соседней комнате. Через минуту он вышел оттуда уже по форме генерал-адъютантом. Посыпались поздравления» (А.И. Спиридович «Великая война и Февральская революция, 1914-1917 гг.» Т. I. С. 122).
«Государь был очень в духе», - писал граф Д.Ф. Гейден. А.А. Брусилов «был на верху блаженства и поцеловал Ему руку в избытке счастья. Когда вспоминаешь потом, что этот же человек 2 года спустя срывал с себя эти же аксельбанты, навешивал на себя красные банты, проклинал царизм и уверял всех, что он всегда был революционером, думаешь, как ничтожен иногда человек, и делается его жалко. Немного было нужно, чтобы сразу развенчать Брусилова и из легендарного героя обратить его в ничтожество» («Записки графа Д.Ф. Гейдена (1914-1917 гг.)» // «Военно-Исторический Вестник». № 39. Париж. 1971. С. 18).
Впоследствии у генерала А.А. Брусилова хватило «совести» утверждать, что «из Высочайших уст было сказано, что он жалуется в звание генерал-адъютанта не за боевые действия, а за Высочайшее посещение и обед в штабе вверенной ему армии» (А.А. Брусилов «Мои воспоминания». М. 2001. С. 126). «…Между тем, как, - замечал Дворцовый комендант В.Н. Воейков, - Его Величество выразил ему Свою благодарность за успешные действия его армии». И далее: генерал Брусилов «на вид был страшно взволнован благорасположением к нему Государя Императора, излил свои верноподданнические чувства, целовал руку Царя, причем не забыл и Великого Князя, которому тоже поцеловал руку» (В.Н. Воейков «С Царем и без Царя». С. 124). Кстати говоря, на фоне всех здесь приведенных нами свидетельств очевидцев поездки Государя в Червонную Русь видна полная несостоятельность, лживость и даже, можно сказать, ничтожность т.н. мемуаров Брусилова (А.А. Брусилов «Мои воспоминания». С. 124-126).
В тот же день 10 апреля по дороге на Перемышль на берегу Днестра, близ Хырова, Государь обходил войска 3-го Кавказского корпуса. «В одном месте, - вспоминал А.И. Спиридович, - тяжелый Царский автомобиль зарылся в песок, завяз. […] …В один миг солдаты, как пчелы, осыпали автомобиль и понесли его как перышко. Люди […] теснились ближе и ближе, глядели с восторгом на Государя. Государь встал в автомобиле и, смеясь, говорил солдатам: “Тише, тише, ребята, осторожней, не попади под колеса”. - “Ничего, Ваше Величество, даст Бог не зашибет”, - неслось с улыбками в ответ, и кто не мог дотянуться до автомобиля, тот просто тянулся руками к Государю, целовали его, дотягивались до пальто, гладили его. “Родимый, родненький, кормилец наш, Царь-Батюшка”, - слышалось со всех сторон, а издали неслось могучее у-рр-аа, ревел весь корпус. Картина незабываемая» (А.И. Спиридович «Великая война и Февральская революция, 1914-1917 гг.» Т. I. С. 122-123).
Это был апофеоз того, что о. Сергий Булгаков называл впоследствии «явлением Белого Царя Своему народу», приобщение Императора к вхождению в Небесный Иерусалим, когда, по словам того же религиозного философа, «на миг блеснул и погас апокалиптический луч Белого Царства» («Россия перед Вторым Пришествием. (Материалы к очерку Русской эсхатологии)». Изд. 3-е. Т. II. С. 69).
Вечером 10 апреля, сообщал в письме от 12 апреля Государь, Он вместе с Великим Князем Николаем Николаевичем прибыл в Перемышль. «Это маленький городок, с узкими улицами и скучными серыми домами, полный войск и Оренбургских казаков. Н[иколаша] и Я, и некоторые господа жили в довольно чистеньком домике, владелец которого бежал перед падением крепости. Местечко окружено горами и вид имеет очень живописный. Обедали мы в гарнизонном клубе, где всё осталось нетронутым».
Заночевав во взятой несколько дней назад крепости, выйдя на балкон дома, который занимал австрийский ее комендант генерал Кусманек, Государь, вздохнув полной грудью, ощутил удивительный воздух: «с предгорий Карпат шел аромат трав и цветов» (В.Н. Воейков «С Царем и без Царя». С. 124).
Перемышль во время пребывания в нем Государя Императора.
На следующий день 11 апреля Царь осматривал форты. «Каждый, - вспоминал А.И. Спиридович, - […] хотел отметить, что и он был на этом славном, отмеченном русскою победою, месте. […] И многие брали на память с холма камни, рвали траву и цветы. Командир Конвоя Граббе собрал целый букетик и вечером просил Государя переслать цветы Императрице» (А.И. Спиридович «Великая война и Февральская революция, 1914-1917 гг.» Т. I. С. 125).
Позавтракав, Государь на автомобиле поехал во Львов. Возвращаясь, Он встречал «по пути безконечное количество радостно приветствовавших Его евреев, одетых в лапсердаки и цилиндры, с характерными пейсами ветхозаветных иудеев» (В.Н. Воейков «С Царем и без Царя». С. 124).
Наконец, писал А.И. Спиридович, «в 5 часов вернулись во Львов. Перед обедом во дворец приехали Великие Княгини Ксения и Ольга Александровны. После обеда выехали на вокзал. Казалось, весь Львов высыпал на улицу. Всё население, по-видимому, радушно, тепло провожало Государя. Энтузиазм стоявших шпалерами войск не поддается описанию. В 9 с половиной часов Государь покинул Львов и через три часа мы были уже в Бродах, где Государь перешел в Свой поезд» (А.И. Спиридович «Великая война и Февральская революция, 1914-1917 гг.» Т. I. С. 125-126).
«Масса сильных впечатлений», - занес Государь в Свой дневник 10 апреля 1915 года.
«Я рад, - писал очевидец, - что Государю удалось-таки испытать подобные чувства (“отторгнутыя возвратих”), когда Он месяц спустя [после взятия крепости] навестил Перемышль и испытал одну из последних отрад в жизни перед концом Своего Царствования и до нашего несчастного отступления из Галиции» («Записки графа Д.Ф. Гейдена (1914-1917 гг.)» // «Военно-Исторический Вестник». № 39. Париж. 1971. С. 17).
«Впечатление от поездки в Галицию, - подтверждал генерал В.Ф. Джунковский, - было чудное. Государь был бодр и очень остался всем доволен. Верховный главнокомандующий тоже. Осталось впечатление, что Галиция закреплена за нами навсегда, никто не допускал мысли, что мы все это отдадим так скоро» (В.Ф. Джунковский «Воспоминания». Т. 2. С. 541).
«Красное яичко в Галиции». Пасхальная открытка 1915 г.
Высочайшим рескриптом от 12 апреля 1915 г., подписанном в Бродах, Верховный главнокомандующий был пожалован Георгиевской саблей, украшенной бриллиантами, с надписью: «За освобождение Червонной Руси».
Словно тень следовал за Государем в Галиции председатель Думы М.В. Родзянко, надеявшийся подзолотиться от лучей Царской Славы. Но не только…
«После тех великих своей простотой слов, - писал в письме от 27 апреля Императору министр внутренних дел Н.А. Маклаков, - твердо сказанных на весь мiр, с которыми угодно было обратиться к народу во Львове Всероссийскому Самодержцу, председателю Государственной думы нечего больше говорить. Такое чествование нельзя было разрешать. Родзянко, Ваше Величество, только исполнитель - напыщенный и неумный, а за ним стоят его руководители - Гучковы, кн. Львовы и другие, систематически идущие к своей цели. В чем она? Затемнить свет Вашей славы, Ваше Величество, и ослабить силу значения святой, исконной и всегда спасительной на Руси идеи Самодержавия. Восторг и умиление, оставшиеся во Львове после Вашего там пребывания, и радость, вызванная Вашими словами, надо было заслонить пред лицом всего народа и надо было покрыть крикливым триумфом чествование Родзянки, который всегда и всюду добивается поставить народное представительство на не свойственную ему высоту, в положение вершителя судеб России и всего мiра. Это представительство всемерно и сознательно выдвигают в противовес и противоположность Вашей, Богом данной Вам власти.
Ваше Величество! На Карпатах льется русская кровь, идут ожесточенные бои и гремят вражеские пушки, а во Львов, в присутствии и.д. генерал-губернатора, военных, гражданских властей и учащихся чествуют председателя одной из законодательных палат в России, говорят ему речи, выслушивают его ответ, и не гимн - наша родная молитва за Царя - гремит в этом официальном собрании, а какие-то музыкальные номера исполняются до поздней ночи.
Ваше Императорское Величество! Эти безтактные выходки и неуместные фигурирования нескромного председателя Думы были бы только смешны, если бы наблюдались они в мирное, обыкновенное время. Но, когда они происходят в районе пока военной лишь оккупации, они становятся по своим отголоскам в России опасными и нелепыми» («Дневники и документы из личного архива [Императора] Николая II». Минск. 2003. С. 189-190).
Вскоре выяснилось, что та поездка была чревата не только непосредственной опасностью для жизни Государя. Вспомним, кстати, тут и слова обращенные к Государю блаженной Паши Дивеевской: «садись за стол», означавшие «сиди на месте покойно», и предупреждения Царского Друга.
Австрийские войска в Карпатах. 1915 г.
Ненадежность нашего положения в Галиции была хорошо ведома Ставке еще во время поездки Государя, на которой, тем не менее, настаивали. А.И. Спиридович вспоминал свой разговор вечером 10 апреля в Перемышле с генералом Д.Н. Дубенским, «успевшим уже понасобирать сведений от штабных» о ненадежности наших перспектив в завоеванном крае. При этом он ссылался на мнение генерал-квартирмейстера Ставки Ю.Н. Данилова. «…Если в Ставке, - возмутился А.И. Спиридович, - считают, что наше положение в Галиции недостаточно прочно, тогда не надо было уговаривать Государя ехать в Галицию. Это Ставка надумала эту поездку. Ставка всё и организовала. Близкие люди говорили Государю, что поездка сейчас несвоевременна, что лучше подождать до конца войны. Для чего же Ставка всё это сделала?» (А.И. Спиридович «Великая война и Февральская революция, 1914-1917 гг.» Т. I. С. 123-124). К сожалению, все эти справедливые вопросы так и остались тогда (да и теперь еще отчасти) без надлежащего ответа.
Русинки покидают свои жилища.
12 апреля в одном из купе Императорского поезда состоялось продолжение перемышльского разговора. Генерал Д.Н. Дубенский сообщил кое-какие новые подробности: «Черный Данилов уже ходит, как туча, а Янушкевич нервничает. Ведь эта…, - генерал непочтительно выругался, - только и умеет, что нервничать. Не было бы худа». Перешли на петроградские новости. «“Ну, […] теперь Вы нам сообщите, что у Вас там, в Петербурге, Григорий Богомерзкий делает”, - обратился, по обыкновению, ко мне Дубенский, именуя так Распутина. Все расхохотались. Я рассказал, что […] у одного знакомого он очень сердился, что Государя уговорили ехать в Галицию, так как он считал, что эта поездка “безвременна”, но что он молится и потому сойдет в поездке благополучно. Мой корреспондент подшучивал, конечно, насчет молитв старца, но относительно несвоевременности поездки писал серьезно и прибавлял, что некоторые очень неодобрительно отзываются за это о Ставке. Дар ясновидения у Распутина был большой и то, что он накаркал в столице, как будто стало оправдываться относительно Галиции. Дубенский был смущен, а мы стали смеяться, что он работает заодно со Старцем. Поговорив еще немного, мы пошли в купе и Дубенский долго еще ворчал и возился по соседству со мной, что всегда случалось, когда он был в дурном расположении духа» (Там же. С. 129-130).
Дочь Г.Е. Распутина подтверждала это мнение своего отца, сообщая некоторые дополнительные подробности: «“Помоги Бог, - сказал он Вырубовой, сообщившей ему о предполагаемой поездке. - Не время Ему туда отправляться. Государь не увидит Своего народа, а в этих городах все не за Россию. Конечно, очень интересно, но лучше Ему после войны туда отправиться”. […] В апреле 1915 г., несмотря на настояния моего отца, Государь отправился во Львов. Вскоре после этого началось отступление русских из Галиции. И 12 июня, как мы знаем, Государыня в одном из писем к Государю сказала о падении Львова: “…Грустно, что он попал в другие руки. Теперь Вильям [Вильгельм II] наверное спит на кровати старого Фр[анца] И[осифа], на которой Ты одну ночь проспал. Мне это не нравится, это унизительно…” Мой отец был прав. Поездка во Львов была преждевременной» («Дорогой наш Отец». С. 111).
Германские кирасиры входят в отбитое у русских село возле Львова. Немецкая открытка.
Есть у нас и другие свидетельства неприятия Г.Е. Распутиным этой поездки - письма Государыни.
(6 апреля): «Au fond Наш Друг предпочел бы, чтобы Ты поехал в Завоеванные области после войны - пишу Тебе это между прочим».
(7 апреля): «Когда Аня сказала Ему по секрету (так как Я просила Его особых молитв для Тебя) о Твоем плане, Он, странным образом, сказал то же, что и Я, - что в общем Он не одобряет Твоей поездки и “Господь пронесет, но безвременно (слишком рано) теперь ехать, никого не заметит, народа Своего не увидит, конечно, интересно, но лучше после войны”. Он не советует брать с собою Н[иколашу] - находит, что всюду Тебе лучше быть одному, и с этим Я вполне согласна».
Как видим, лишь только после того, как обнаружилось непреодолимое желание поехать в Галицию, Григорий Ефимович благословил и стал молиться. Поездка прошла благополучно, однако последствия не замедлили явиться.
19 апреля 1915 г. началась наступательная операция Центральных Держав на Восточном фронте, более известная как Горлицкий прорыв, сведшая на нет все наши победы в Галиции.
6 мая был день рождения Государя. Но, к сожалению, как справедливо отмечал А.И. Спиридович, «все эти личные радости тускнели из-за тревоги о том, что делается там, в далекой Галиции, где еще так недавно раздавалась веселая победная песня наших солдат, где только что Государь смотрел дивные войска. Оттуда сообщали, что сегодня немцы бомбардировали Перемышль. Тревожные были сведения и в следующие дни. Даже Троицын день, когда и церковь, и поезда, и все штабные домики и бараки украсились молодыми березками, даже и этот день не казался радостным, как обычно у нас на Руси» (А.И. Спиридович «Великая война и Февральская революция, 1914-1917 гг.» Т. I. С. 149).
«Реквизиции меди в Галиции». На переднем плане церковные колокола, которые, как отмечалось нами ранее, изымались и в Польше: https://sergey-v-fomin.livejournal.com/450904.html
...Странное предвестие большевицких безчинств 1920-х годов.
«…Мог ли Я, - писал Государь из Ставки 11 мая, - уехать отсюда при таких тяжелых обстоятельствах. Это было бы понято так, что Я избегаю оставаться с армией в серьезные моменты. Бедный Н[иколаша], рассказывая Мне всё это, плакал в Моем кабинете и даже спросил Меня, не думаю ли Я заменить его более способным человеком. Я нисколько не был возбужден, Я чувствовал, что он говорит именно то, что думает. Он всё принимался Меня благодарить за то, что Я остался здесь, потому что Мое присутствие успокаивало его лично».
21 мая был потерян Перемышль, 9 июня оставлен Львов. Покидали город впопыхах. В панике срывались русские вывески. Наместничество спешно переезжало в Броды на границу Волыни («Записки графа Д.Ф. Гейдена (1914-1917 гг.)» // «Военно-Исторический Вестник». № 39. Париж. 1971. С. 19-20».
В Петрограде, писал А.И. Спиридович, стали «кричать с каким-то удивительным злорадством о начавшихся наших неудачах в Галиции. […] Петербург кипел. Непрекращающееся отступление в Галиции и слухи о больших потерях породили всплеск ругани и сплетен. Говорили, что на фронте не хватает ружей и снарядов […] Бранили генералов […], бранили Ставку […] Бранили бюрократию…» (А.И. Спиридович «Великая война и Февральская революция, 1914-1917 гг.» Т. I. С. 147, 150).
Генерал-фельдмаршал Гинденбург со штабом и австрийским командованием в отвоеванном у русских Львове. 3 августа 1915 г.
В те дни Государыня весьма тактично напомнила Своему Супругу слова старца.
(11 июня): «Он был против Твоей поездки в Л[ьвов] и П[еремышль] и теперь мы видим, что она была преждевременна»
(12 июня): «Тяжело, что нам пришлось оставить тот город, - хотя он не был вполне нашим, всё же горько, что он попал им в руки. - Теперь Вильгельм, наверное, спит в постели старого Франца-Иосифа, которую Ты занимал одну ночь. Мне это неприятно, это унизительно, но можно перенести. Но при мысли, что те же поля сражения будут опять усеяны трупами наших храбрых солдат, сердце разрывается».
(24 июня): «Не говори, что Ты приносишь несчастие. С Л[ьвовом] и П[еремышлем] это так случилось потому, что Наш Друг знал и предупреждал Тебя, что это было преждевременно, Ты вместо того послушался Ставки».
Обложки книг одного из генералов-предателей М.Д. Бонч-Бруевича: «Потеря нами Галиции в 1915 году». Части первая и вторая. М.-Л. 1920-1926.
Через некоторое время после февральского переворота 1917 г. генералу графу Д.Ф. Гейдену довелось проездом побывать в знаменитой Белой Кринице около города Серета - в старообрядческой митрополии: «Я зашел навестить митрополита Макария Лобова, симпатичного старика, который меня очень любезно принял […] Несмотря на наводнение монастыря нашими солдатами-комитетчиками, которым и здесь почему-то понадобилось изображать из себя начальство, в приемной митрополита на самом видном месте висел портрет Государя и всей Царской Семьи, что так сразу стало преследоваться Временным правительством и его агентами на местах. Только тут, в Австрии, нашел себе безопасное место Русский Царь под покровительством старообрядческого митрополита…» («Записки графа Д.Ф. Гейдена (1914-1917 гг.)» // «Военно-Исторический Вестник». № 41. Париж. 1972. С. 11).
Продолжение следует.