РОССIЙСКАЯ ИМПЕРIЯ и||und DEUTCHES REICH (43)
«Дыхание революции» (продолжение)
«Относительно шпионажа, - вспоминал генерал А.С. Лукомский, - Петроград был полон слухами. Еще в июле 1914 г., в дни мобилизации, рассказывали про одну графиню с немецкой фамилией, что ее поймали с поличным. Один гвардейский кавалерийский офицер в этот период послал на телеграф для отправки к своей матери в деревню такую телеграмму: “Сегодня с полком отправляюсь на фронт в Вильно. В Петербурге ничего нового, только графиню Х. повесили”. Эту телеграмму, как содержащую данные о сосредоточении, прислали с телеграфа в Военное министерство. Впоследствии, когда эта же графиня появилась в Зимнем Дворце шить белье на армию, то среди дам поднялся настоящий бунт и было сделано заявление, чтобы “шпионку” во Дворец не пускали» (А.С. Лукомский «Очерки из моей жизни». С. 294).
«Волновалась и армия, - подтверждал генерал А.И. Деникин. - Так что Верховный главнокомандующий счел себя вынужденным отдать приказ, призывавший не верить необоснованным слухам и обвинениям. Но вместе с тем ввиду упорно ходивших в армии разговоров, что “немцы пристраиваются к штабам”, Ставка отдала секретное распоряжение - лиц с немецкими фамилиями отчислять в строй» (А.И. Деникин «Путь русского офицера». С. 246).
По поводу этого последнего приказа Военный министр генерал В.А. Сухомлинов вполне определенно предупреждал начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала Н.Н. Янушкевича: «…Ненависть к немцам может быть использована агитаторами для такого рода выступлений в войсках, с которыми придется очень считаться» (Там же).
Но Великий Князь и его подчиненные продолжали гнуть свою общую линию. Недаром на заседании Совета Министров 29 мая 1915 г. (в связи с событиями в Москве) Н.А. Маклаков «горячо говорил о путанице власти ввиду вмешательства Ставки о всех и за вся». Сразу же вслед за этим следовала многозначительная, особенно в устах министра внутренних дел, фраза: «Напоминает бунт 1905 г.» («Совет Министров Российской Империи в годы первой мiровой войны. Бумаги А.Н. Яхонтова». С. 169).
При таких обстоятельствах следует признать большим везением, что, по словам генерала А.И. Деникина, «крупных столкновений в армии на этой почве… не произошло, бывали лишь мелкие эпизоды. […] Вообще, наш офицерский корпус ассимилировал так прочно в своей среде инородные, по происхождению, элементы, что Русская Армия не имела оснований, за очень малым, может быть, исключениями, упрекнуть в чем-либо своих иноплеменных сочленов, которые точно так же, как и русские, верно служили и храбро дрались» (А.И. Деникин «Путь русского офицера». С. 247).
Такая политика Ставки прямо вела не только к майскому погрому в Москве, но и к другим волнениям в тылу и на фронте, подобным, например, выступлению в октябре 1915 г. на линкоре «Гангут», среди лозунгов которого были и такие: «Долой немцев!» и «Да здравствует Россия!» (Б. Ольдерогге «Модест Иванов». М. 1969. С. 33).
Инспирированное Великим Князем Николаем Николаевичем дело С.Н. Мясоедова повело к дальнейшей эскалации подозрительности общества, причем недвусмысленно четко ориентированной. «Впервые русское общественное мнение, - писал известный русский ученый-эмигрант профессор Г.М. Катков, - как бы получило официальное подтверждение немецкого влияния в высоких правительственных кругах. Позиция Гучкова, по видимости, полностью оправдывалась. Всё было подготовлено для решительного выражения недоверия Правительству» (Г.М. Катков «Февральская революция». Париж. 1984. С. 143).
Л.А. Тихомиров, свято веря в сам факт «немецкого шпионства», всё же замечал: «Кроме непосредственного вреда, оно рождает атмосферу подозрений, что так опасно в военное время» («Дневник Л.А. Тихомирова. 1915-1917 гг.». С. 50).
Как оказалось впоследствии, все эти страхи не имели под собой практически никакого основания. Задержанный спецгруппой НКГБ в 1945 г. в Тюрингии начальник Германской разведывательной службы полковник Вальтер Николаи показал на Лубянке:
«Вопрос: Имелась ли у Вас агентура из среды правительственных кругов Царской России?
Ответ: Такой агентуры разведывательная служба Германии не имела. В основном агентура имелась из низших слоев населения, не обладавшая положительными качествами в своей работе. […]
Вопрос: В России, как известно, до первой мiровой войны проживало значительное количество немцев, занимавших более или менее видное положение в русской промышленности, в финансовых и технических кругах, а также в армии. Разве вам не были известны тайные агенты из этой среды, действовавшие в интересах Германии?
Ответ: Такой агентуры я не знал» («Тайные силы. Откровения руководителя кайзеровской разведки, сделанные на Лубянке». Публ. А. Здановича // «Родина». М. 1993. № 8-9. С. 46-47, 48).
Таким образом, пресловутый «германский шпионаж» был скорее фантомом сформированного определенными заинтересованными силами русского сознания, чем реальным фактом. И от приведенной нами сентенции Л.А. Тихомирова осталась лишь одна «опасность» слуха, которому верили. Именно это и «рождало атмосферу подозрений», разрушавшую сознание людей, а с ним и страну.
Даже генерал Д.Н. Дубенский, внесший свою весомую лепту в клевету на Царскую Семью и Ее Друга, севший было во время допроса в 1917 г. в комиссии Временного правительства на своего любимого конька - разоблачение «немецкой партии», состоявшей, по его словам, из гвардейского офицерства и придворных, - вынужден был все-таки время от времени одергивать себя: «…Они всегда поддерживали друг друга, у них был тесный комплот. Они проходили в Министерство Двора, получали придворные чины, потом, все они поклонники большой немецкой культуры. Они нас, русских, до известной степени презирали…»
Второй слева - начальник Императорского поезда инженер-генерал-майор Сергей Александрович Цабель (1871 - после 1917), официальный историограф Царской Ставки генерал-майор Дмитрий Николаевич Дубенский (1857-1923), начальник охраны Императора в Ставке генерал-майор ОКЖ Александр Иванович Спиридович (1873-1952), командующий Собственным ЕИВ Конвоем генерал-майор граф Александр Николаевич Граббе (1864-1947), церемониймейстер Императорского Двора барон Рудольф Александрович фон Штакельберг (1880-1940) и другие. Станция Богдановка в Галиции. 1915 г.
Сегодня, думаю, мы можем задать вопрос: а что этот природный русский православный генерал, состоявший в Свите Его Величества в качестве официального историографа, и подобные ему прочие звездоносцы, сделали в марте 1917 года? - Споров с погон Императорские вензеля, они предали Государя, а значит и Россию! Даже сбежав за границу, они зарабатывали себе на чаек с сахарком, крапая мемуары об оставленном ими в руках врагов Государе, не забывая - в меру - попинывать Его и при этом напрочь забыть свои откровения 1917 г. газетчикам и разным комиссиям временщиков. Но, вот беда, мы-то не забыли, вновь и вновь задавая - пусть только над могилами изменников - безсмертный вопрос Тараса: Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?
Но и этот жалкий генерал-иуда, вынужден был, как бы сильно ему этого не хотелось, признать очевидные факты: «…Я убежден, что ни один офицер Конной гвардии, носящий немецкую фамилию, не изменит, хоть бы вы его четвертовали. Точно также я не могу себе представить, чтобы Фредерикс мог изменить России. […] У нас в Петрограде немецкое засилье было очень развито; но про тех, кого я знаю из немцев, я не могу сказать, что они предатели.
Н.К. Муравьев: Укажите реальные признаки некоторой организованности, некоторой сплоченности, дайте показания, которые бы позволили нащупать партию.
Д.Н. Дубенский: Я долгом совести почел бы доложить несколько реальных фактов, но у меня нет ничего, кроме подозрения и неприятных чувств к немцам. […] …Что я могу сказать, если я не знаю никого из них, кто бы совершил сознательное нарушение долга. Но можно только сидеть и умывать руки, а можно сочувствовать» («Падение Царского режима». Т. VI. М.-Л. 1926. С. 413-414). То есть, не располагая абсолютно никакими фактами, оставил, всё же, в подозрении!
Эти безпочвенные фобии буквально сводили с ума. В дневнике барона Н.Н. Врангеля под 16 октября 1914 г. вклеена газетная вырезка с краткой информацией «Уничтожение котелков»: «В Москве было несколько случаев демонстративного уничтожения некоторыми москвичами своих собственных шляп-котелков, являющихся, по мнению протестантов, прототипом германской каски и немецкой выдумкой» (Барон Н.Н. Врангель «Дни скорби». С. 73).
Брест-Литовск в 1915 г.
В декабре 1914 г., побывав в Вильне, барон списал в записную книжку две «забавные» надписи из той же серии на вывесках: «Санкт-Петроградская гостиница»; «Русско-французско-английско-бельгийская прачечная» (Там же. С. 95).
Жившему в атмосфере слухов Л.А. Тихомирову трудно было решить для себя вопрос, кто он, раскаявшийся революционер или уже разуверившийся монархист (3.6.1915): «А мы, т.е. Россия, вдобавок переполнены немцами в правительственных сферах, в армии, во всех функциях страны. Кто из этих немцев не изменник, если не явный, то в глубине души? На этот вопрос трудно ответить» («Дневник Л.А. Тихомирова. 1915-1917 гг.». С. 72). (5.6.1915): «…Теперь есть только один вопрос: борьба с немцами вне и внутри государства» (Там же. С. 73).
Все эти настроения сильно подогревала печать. Донесения, поступавшие всё время, начиная с лета 1915 г. и вплоть до конца февраля 1917 г., сообщали о слухах об измене чиновников с немецкими фамилиями, о страхе из-за «погромной атмосферы» в войсках и крестьянстве и о нападениях крестьян на имущество лиц с немецкими фамилиями. О. Файджес называет московский погром «первым признаком повышения революционных настроений в народе». 14 июня 1915 г. цензура разослала губернаторам требование закрывать в административном порядке любое издание, возбуждающее против русских подданных немецкого происхождения, критикующее Министерство внутренних дел или призывающее к созыву Думы (О. Figes «A People's Tragedy». N. Y. 1998. Р. 285; ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 879. Л. 10-12). Очевидно, однако, что это требование в большинстве случаев не выполнялось.
Итак, приоритет в нагнетании антинемецкой истерии принадлежал, безусловно, прессе. «С самого начала войны, - писал летом 1915 г. журналист из кадетской “Речи”, - существовали у нас кучки людей, считавших разжигание злобы и ненависти необходимой принадлежностью патриота, думавших, что чем больше злобы, тем больше патриотизма. И ежедневно, капля за каплей, они внедряли в смятённую, растерявшуюся под наплывом небывалых событий народную душу распаляющий, дурманящий яд. […] Человеческая природа такова, что возбудить ее к злобным и разрушительным, хотя бы и безсмысленным действиям много легче, чем к разумным и созидательным» («Речь». 1915. 6 июня. С. 2).
Первая скрипка в этом германофобском концерте принадлежала отнюдь не черносотенной прессе (как это можно было бы предположить). В начале октября 1914 г. в петроградской газете «Утро России» появилась откровенно провокационная статья журналиста Г.А. Ландау «Брат немец», призывавшая безстрашно бороться с «внутренними немцами», без оглядки на шовинизм, которого-де нет и не будет в русском народе. Возможные на этом пути жертвы не пугали этого газетчика: «Невинно пострадавших здесь быть не может, и как бы не потерпели они при этом материально или духовно, несправедливости и зла от этого будет безконечно меньше, чем если бы хотя б одного из уцелевших в этой безпримерной бойне русских заставить снова склонить голову перед ярмом немца, считающего его скотом, свиньей и хамом» («Утро России». Пг. 1914. 8 октября. С. 4).
По иронии судьбы автор этой статьи Г.А. Ландау, еврейский деятель и кадет, таки вынужден был сам «склонить голову перед ярмом немца». В 1919 г. Григорий Адольфович бежал в Германию, заняв пост заместителя редактора кадетской газеты «Руль», выходившей в Берлине. Когда в очередном отечестве этому перекати-поле стало жить небезопасно, он в 1933 г. перебрался в Латвию. Да ведь - поди угадай: вскоре после того, как в Ригу вошли советские войска, Ландау прихватил НКВД. Скончался он на одном из лагпунктов Усольлага в 1941 г. («Российская еврейская энциклопедия». Т. 2. М. 1995. С. 120-121). И опять-таки не можем не согласиться с Григорием Адольфовичем: «невинно пострадавших здесь быть не может». Словом, ни дать, ни взять - пророческая статья.
Григорий Адольфович Ландау (1877-1941) родился в семье журналиста Арона Хаймовича Ландау, окончил юридический факультет Петербургского университета; сотрудничал с периодическими изданиями «Восход», «Наш День», «Вестник Европы» и «Северные Записки». Член ЦК партии кадетов, руководил еврейской демократической группы. В 1922-1931 гг. заместитель редактора эмигрантской газеты «Руль» (Берлин). В 1933 г. перебрался в Латвию, где сотрудничал в газете «Сегодня».
Флагманами германофобии были газеты, принадлежавшие сыну известного консерватора - Б.А. Суворину, состоявшему в тесных деловых отношениях с Великим Князем Николаем Николаевичем (Г.Л. Соболев «Тайный союзник». С. 65). Еще 1 сентября 1914 г. на страницах принадлежавшей Б.А. Суворину газеты «Вечернее время» было опубликовано письмо «группы русских» с призывом к «безкровной борьбе с немецким началом в России».
Особой активностью в этой газете выделялся Антон Мартынович Оссендовский, печатавшийся под псевдонимом «Мзура». О ранней биографии Фердинанда Антония (так звали его на самом деле) известно сравнительно немного: учился в Петербургском университете и Сорбонне, работал инженером в Сибири и на Дальнем Востоке, за участие в революции был осужден и в 1905-1907 гг. находился в заключении. Накануне Великой войны Оссендовский работал редактором «Биржевых ведомостей». С открытием военных действий перешел в газету «Вечернее время», в которой заведовал иностранным отделом. Авантюризм, безпринципность и свойственная ему, как поляку, германофобия в полной мере проявились еще в 1913 г., когда он под видом разоблачения германских фирм занимался самым банальным их шантажом. Владелец одной из фирм пытался было в судебном порядке преследовать шустрого поляка, но вплоть до февральского переворота 1917 г. тот ловко избегал начала слушаний в суде. При создании своих антинемецких статей, по его признанию, он пользовался материалами и денежной помощью, которые ему щедро предоставляли А.И. Гучков и ряд польских деятелей (В.И. Старцев «Немецкие деньги и русская революция. Ненаписанный роман Фердинанда Оссендовского». СПб. 2006. С. 31, 34-37).
Имея кое-какой опыт в подделке документов, фальсификации и шантаже, после революции этот политический мошенник состряпал т.н. «документы Сиссона», изобличающие немцев в финансовой поддержке большевиков. Несмотря на доказанную авторитетными историками подделку, пущенные в ход Оссендовским материалы, порой и до сих пор, служат доказательством самых невероятных версий.
Антон Мартынович Оссендовский (1878-1945) - русский и польский путешественник, журналист, литератор. 1924 г.
Другой заметной газетой, которая вела активную антинемецкую пропаганду, было петроградское «Новое время», также принадлежавшее тому же Б.А. Суворину. Одной из значительных публикаций этой газеты было оглашение на ее полосах летом 1915 г. списка сенаторов, носивших немецкие фамилии. «Эффект этой публикации, - свидетельствовал современник, - был тот, что Сенат подавляющим большинством высказался за лишение германских подданных судебной защиты» (Г.Н. Михайловский «Записки. Из истории внешнеполитического ведомства. Август 1914 - октябрь 1917». Кн. 1. М. 1993. С. 91).
Важный нюанс: исследователи обращают внимание на то, что суворинское «Новое время» было изданием, «партнерским» А.И. Гучкову, «вместе с которым оно уже не раз организовывало травлю неугодных лиц. В частности, в январе-мае 1915-го издание Суворина опубликовало цикл статей в 35 частях под общим названием “Золото Рейна. Кольцо Нибелунгов”, посвященных проблеме немецких колоний, фирм и банков в России. Не гнушалась газета и другими, в том числе и явно надуманными, проявлениями “немецкого засилья”, например, вывесками на немецком языке, немецким репертуаром в русском музыкальном театре, немецкими сотрудниками в Эрмитаже, немецкими профессорами в русских университетах, немецкими членами Императорской Академии наук…» (О.Р. Айрапетов «Репетиция настоящего взрыва. Немецкий погром в Москве: бои на внешнем и внутреннем фронте» // «Родина». 2010. № 3. С. 97).
Не уступавшим питерским газетам в нагнетании антинемецких страстей центром германофобии был гучковский «Голос Москвы». Вот панорама деятельности этого детища А.И. Гучкова на указанном поприще, представленная в исследовании современного историка: «Призывы, которые исходили от органа октябристов […], имели весьма недвусмысленное звучание: “Борьба с тайным влиянием немцев”, “Мирные завоеватели”, “Анонимное просачивание немцев”, “Немецкий шпионаж в России”, “Немецкое засилье в музыке” (выяснилось, что 90% всех капельмейстеров в армии - немцы, которые искажают своей трактовкой музыки душу солдата, кроме того, немцы весьма подозрительно монополизировали и производство музыкальных инструментов!), “Засилье”, “Московское купечество и общество в борьбе с немецким засильем”, “Спрут, высасывающий соки всего мiра”, “Бойтесь провокации”, “Неуязвимость австро-немецких предприятий”, “Отвергайте помощь врагов России” (в статье призывалось отказываться от пожертвований раненым от немцев и вообще вычеркнуть их из списков дарителей - весьма актуальное обращение, ибо русские немцы жертвовали довольно большие суммы: к ноябрю 1914-го три колонии под Одессой пожертвовали 56 тысяч рублей, колонии Самарской и Саратовской губерний - 29 8000, одна из колоний в Крыму - 200 тысяч пудов муки), “Союзы борьбы с неметчиной”, “Можно ли защищать немцев?” (вопрос, обращенный к адвокатам относительно их клиентов), “Борьба с немцами на Западе и у нас”, “Будущее немецкого засилья”, “Подготовлявшаяся измена” (о наступлении противника в Курляндии, успех которого объяснялся немецким шпионажем)…» (То же // «Родина». 2010. № 1. С. 85).
Начало одной из публикаций в московском журнале «Заря» 1915 г.
16 мая 1915 г. «Голос Москвы» призвал «высылать из города проживавших в нем подданных Австро-Венгрии и Германии, таковых оказалось около двух тысяч. В тот же день в московских газетах был опубликован и первый список высланных, после чего подобного рода колонки - на 100 и более фамилий - стали повседневными». Вскоре произошла еще одна важная метаморфоза: «грань между немецко-австрийскими подданными и русскими немцами постепенно стиралась» (То же // «Родина». 2010. № 3. С. 93). Т.е судили уже не по подданству, а по крови.
О провокационной роли прессы главноначальствующего князя Ф.Ф. Юсупова особо предупреждал начальник Московского охранного отделения полковник А.П. Мартынов (1875-1951): «Приблизительно в апреле того же [1915] года так называемая желтая пресса в Москве, подогреваемая дурно понимаемым патриотизмом обывателя, стала указывать на “немецкое засилье”. Появились списки немецких фирм, немецких магазинов. Газеты стали отводить целые столбцы перечню немецких предприятий в Москве. Поползли слухи о том, что где-то кто-то покажет московским немцам кузькину мать! Разговоры на эту тему стали учащаться. В одной из своих бесед с князем Юсуповым я указал на могущие быть опасными последствия этой открытой газетной провокации. Правда, немецких фирм в Москве было много, но к ним как-то так привыкли в городе, что при отсутствии специального подчеркивания “немецкого засилья” обыватель равнодушно проходил бы мимо всех этих “Циммерманов” и других иностранцев. Когда же изо дня в день газеты помещали столбцы их фамилий, эти немцы стали как-то раздражать даже спокойного и сравнительно уравновешенного обывателя. Я рекомендовал князю повлиять на газеты и остановить нарочитое подстрекание обывателей. Не знаю почему, но князь не внял моим доводам. В своих очередных двухнедельных рапортах градоначальнику со сводкой о настроении в Москве […] я сообщал о возможном антинемецком выступлении толпы в результате газетной травли» (А.П. Мартынов «Моя служба в Отдельном корпусе жандармов». С. 361).
Ряд ключевых членов Совета министров приходили в отчаяние от той свободы, с какой печать подстегивала народные страсти и ненависть против немцев и прочих иностранцев. Уже после погрома, на заседании 11 августа 1915 г. И.Л. Горемыкин безпокоился, что продолжается «ложь в газетах», возбуждающая население. По словам министра внутренних дел князя Н.Б. Щербатова, полиция всё больше присылала донесений о насилиях над немцами и евреями. Министр земледелия А.В. Кривошеин сказал, что «у Правительства еще осталось достаточно власти», чтобы прекратить эти хулиганства печати; его поддержал Горемыкин. Он сказал, что надо «газету закрыть, а издателей с редакторами посадить куда следует для вразумления» (Дж. Дейли «Пресса и государство в России (1906-1917 гг.)» // «Вопросы Истории». М. 2001. № 10). Но всё это на деле оказалось лишь пустым сотрясением воздуха.
Продолжение следует.