РОССIЙСКАЯ ИМПЕРIЯ и||und DEUTCHES REICH (42)
«Дыхание революции» (продолжение)
Призрак революционной анархии вышел в те августовские дни 1914 года на улицы столицы Российской Империи…
Была запрещена немецкая речь. Нарушители подвергались весьма внушительному штрафу до трех тысяч рублей или трехмесячному заключению. (В. Дённингхаус «Немцы в общественной жизни Москвы: симбиоз и конфликт (1494-1941)». С. 326). Под раздачу попали и евреи, говорившие на идише - немецком жаргоне (Немецкий языковед М. Мизес еще в 1924 г. пришел к выводу, что этот гибридный еврейский язык зародился в восточных районах Германии, соседствующих с польскими областями): «приказом Петроградского градоначальника от 24 июня подвергнуты штрафу в сто рублей или аресту на один месяц: Шлиома Скловский, Двейра Скловская, Нахам Равич и Иосиф Эльяшев за разговор на еврейском жаргоне…»; «Содержатель булочной Ицик Левит, 59 лет, за разговор по телефону на немецком языке, по повелению Главнокомандующего выслан в Енисейскую губернию под надзор полиции на время действия военного положения…» (Ф. Кандель «Книга времен и событий. История российских евреев». Т. 2. Ч. 3. М. 2002. С. 813-814).
Вступление Русской Армии в Пруссию. Лубок 1914 г.
Уже 17 июля 1914 г. современник записал в своем дневнике: «…Петербургские немцы, особенно из привилегированных кругов, чувствуют себя на угольях» (М.К. Лемке «250 дней в Царской Ставке. 1914-1915». С. 10). Исполнение музыкальных произведений немецких композиторов считалось непатриотическим поступком. Носившие немецкие названия населенные пункты были переименованы.
Одной из первых с карты Российской Империи исчезла ее столица - Санкт-Петербург.
«Его переименовали, не спросясь: точно разжаловали», - писал уже в эмиграции о переименовании русской столицы управляющий канцелярией ведомства землеустройства и земледелия И.И. Тхоржевский. Именно в силу занимаемой должности он знал, что переименование произошло по предложению министра земледелия А.В. Кривошеина. Государь принял решение во время последнего его доклада (судя по Царскому дневнику, 11 августа). Особенно недоброжелательно, по свидетельству И.И. Тхоржевского, к переименованию отнеслись товарищ главноуправляющего земледелием и землеустройством граф П.Н. Игнатьев и министр путей сообщения С.В. Рухлов (И.И. Тхоржевский «Последний Петербург. Воспоминания камергера». СПб. 1999. С. 177-179).
«Скоро мне мой Петергоф назовут Петрушкин Двор», - отозвалась на это событие вдовствующая Императрица Мария Феодоровна (Князь С.М. Волконский «Последний день. Роман-хроника». Берлин. 1925. С. 404).
А вот дневниковая запись З.Н. Гиппиус (29.9.1914): «Трезвая Россия - по манию Царя. По манию же Царя Петербург великого Петра - провалился, разрушен. Худой знак!» (З.Н. Гиппиус «Собрание сочинений. Дневники 1893-1919». М. 2003. С. 159).
«Петербург был переименован в Петроград, немецкий язык запрещен, - подводил первые итоги этой ухарской, несвойственной для сильного, уверенного в себе государства, политики генерал В.А. Сухомлинов. - Кто занимался подобным вздором, определить тогда я не мог, да и не до того мне было. Но было ясно, что за всем этим стояли люди, подстрекавшие в войне в газетах и находившиеся в тесных отношениях с Сазоновым, редакцией “Нового времени” и Великим Князем Николаем Николаевичем» (В.А. Сухомлинов «Воспоминания». С. 307).
Парад Кавалергардам и Конной гвардии в Инстербурге (Восточная Пруссия).
В своих эмигрантских воспоминаниях дочь Лейб-медика Е.С. Боткина приводит интересное наблюдение: «В начале войны все возмущались немецким название столицы, а когда вышло распоряжение о переименовании Петербурга в Петроград и патриотический подъем немного улегся, те же самые люди начали вышучивать перемену, на которой так настаивали…» (Мельник Т. (рожденная Боткина) «Воспоминания о Царской Семье и Ее жизни до и после революции». С. 24).
И действительно, «патриотическое» переименование имело совсем не тот эффект, на который рассчитывали:
Санкт-Петербург был скроен исполином,
Размах столицы был не по плечу
Тому, кто стер блистательное имя.
Максимилиан ВОЛОШИН «Россия» (1924).
Почти афористичная запись по этому поводу содержится в дневнике художника К.А. Сомова (19.8.1914): «Поражение наших войск, уничтожено два корпуса, убит [В действительности застрелился. - С.Ф.] Самсонов. Позорное переименование Петербурга в Петроград!» (К.А. Сомов «Письма. Дневники. Суждения современников». М. 1979. С. 133).
«Не говоря о том, что это совершенно безсмысленное распоряжение прежде всего омрачает память о Великом преобразователе России, - писал барон Н.Н. Врангель, - но обнародование этого переименования “в отместку немцам” именно сегодня, в день нашего поражения, должно быть признано крайне неуместным. […] …Мне думается, что такого рода факты не случайные эпизоды, а предзнаменование весьма значительное. Это один из признаков того падучего и глупого ложного национализма, который в завтрашний день нашего существования обещает стать лозунгом дня. Эта самодовольная влюбленность в себя и свою псевдокультуру и будет одним из признаков российско-славянского одичания. Пожалуй, что это одичание постигнет не только нас, но и весь мiр» (Барон Н.Н. Врангель «Дни скорби». С. 44).
(Эту же мысль находим мы и в одном из писем Царицы Государю (5.2.1916): «Представь себе только: вчера я видела мисс Иди (Eady), бонну Доны и Лу. […] …В Англии на нее сердиты за то, что она не хотела говорить против немцев; но она встречала в Германии только величайшую благожелательность. Эта война, как видно, всем повлияла на мозги».)
Русские солдаты и офицеры у памятника в немецком городе Шталлупёнен (Нестеров). 1914 г.
Самое широкое применение по отношению к русским немцам имели т.н. административные меры. «Так как русских немцев было достаточное количество повсюду в России и в самой администрации было много русских немцев, - отмечал начальник Московского охранного отделения полковник А.П. Мартынов, - применение тех или иных репрессивных мер было самое разнообразное. В начале войны, в связи с распубликованными сведениями о немецких зверствах и в связи с проявившимся “административным восторгом”, некоторые администраторы начали допускать усиленные репрессии: немцев обыскивали по доносам, сыпавшимся как из рога изобилия, а иногда и высылали в глубь страны» (А.П. Мартынов «Моя служба в Отдельном корпусе жандармов» // «“Охранка”. Воспоминания руководителей политического сыска». Т. 1. М. 2004. С. 354).
В первые же дни войны в обеих столицах из средних и высших учебных заведений были удалены дети германских и австро-венгерских подданных (О.Р. Айрапетов «Репетиция настоящего взрыва. Немецкий погром в Москве: бои на внешнем и внутреннем фронте» // «Родина». 2010. № 1. С. 87). Депутат Думы С.И. Шидловский вспоминал: «Администрация свирепствовала вовсю и изгоняла без всякого повода каждого, кто только мог быть заподозрен в прикосновенности к немецкой национальности, и много было совершено при этом вопиющих несправедливостей. Каждый администратор старался найти у себя немца и изгнать его» (С.И. Шидловский «Воспоминания». Ч. 2. Берлин. 1923. С. 25).
«Куда ты, австрияк, годишься против нас!» Русская почтовая открытка 1914 г.
Однако, как справедливо замечал современник, впоследствии эта репрессивная политика по отношению к немцам не раз менялась: «Политика Правительства по отношению к русским немцам и попавшим в плен немцам изменялась многократно. То она была суровой и решительной, то делались послабления. Администрации приходилось “держать нос по ветру”: или усердствовать не в меру, или, принимая во внимание “то-то и то-то”, оказывать некоторые снисхождения и допускать исключения из правил» (А.П. Мартынов «Моя служба в Отдельном корпусе жандармов». С. 347).
Застрельщиком антинемецкого психоза был Великий Князь Николай Николаевич, с назначением на пост Верховного главнокомандующего получивший огромную власть для проведения в жизнь своих вздорных идей.
Начало открытой антинемецкой и, в конечном счете, антидинастической его политики было положено уже 20 июля 1914 г. в Зимнем Дворце во время объявления Царем Манифеста о начале войны: «…Стоявшим в Николаевском зале был слышен громкий голос Великого Князя Николая Николаевича: “А главнокомандующим VI армией назначен Фан дер Флит”» (М.К. Лемке «250 дней в Царской Ставке. 1914-1915». С. 14). Неприязнь Великого Князя к Германии, считали современники, «поддерживалась и ненавистью к ней и к Австро-Венгрии со стороны обеих черногорских Великих Княгинь» (М.А. Таубе « “Зарницы” воспоминания о трагической судьбе предреволюционной России (1900-1917)». С. 181).
В итоге главным центром германофобии по отношению к русским немцам стала возглавляемая Николаем Николаевичем Ставка, содействие которой оказывали поставленные по выбору Великого Князя министры и присоединившаяся к ним Дума. Переоценка им своих способностей привела Августейшего дядюшку к крупным военным просчетам (о них мы еще поговорим), а попытка оправдаться (или даже, если угодно, отвести от себя обвинения в военных неудачах) - к раздуванию шпиономании и германофобии. Совершенные им на этом пути ошибки граничили с преступлениями, вели к трагическим последствиям, носившим, к несчастью, необратимый характер.
Великий Князь Николай Николаевич на благотворительных марках Царскосельской городской управы 1914 г. номиналом в одну (красная) и две (зеленая) копейки. Собрание автора.
Выгораживавший Великого Князя генерал А.И. Деникин, вынужден был всё же признать очевидный факт: «…В виду упорно ходивших в армии разговоров, что “немцы пристраиваются к штабам”, Ставка отдала секретное распоряжение - лиц с немецкими фамилиями отчислять в строй» (А.И. Деникин «Путь русского офицера». М. 1990. С. 247). (По этому поводу хотелось бы сделать два замечания. Первое: обоснованием реальных действий были слухи. Второе: очищение штабов от немцев не принесло, да и не могло принести никаких существенных улучшений в их деятельность, ибо вообще уровень этих специалистов у нас был крайне низким.)
Иную песню запевали близкие Великому Князю люди, когда дело касалось их собственных интересов. Вот какова, например, была нервная реакция С.П. Сазонова на критику его ведомства в печати во время заседании Совета Министров 21 июня 1916 г.: «Общество 1914 г. - патентованные патриоты - обратились ко мне с письмом неприличного тона и содержания. Пожелания о лицах немецкого происхождения. […] Я не могу молчать. Эта гадость и дрянь сами предатели [1]. Если Правительство не вступится, я доложу Его Императорскому Величеству. […] Не могу допустить меня и моих сотрудников звать предателями» («Совет Министров Российской Империи в годы первой мiровой войны. Бумаги А.Н. Яхонтова». С. 344). К различного рода спекуляциям на тему «Г.Е. Распутин и Царская Семья» этот министр относился более чем терпимо, сам нередко подливая масло в огонь. Но тут - задело его лично!
[1.] Интересно, что точно с такой же критикой еще в 1915 г. выступал с думской трибуны депутат князь С.П. Мансырев, кадет, член Прогрессивного блока и, одновременно, член «Обшества 1914 года». В своем слове он привел неизвестно откуда взятые лживые цифры о принадлежности большинства служащих Министерства иностранных дел, как внутри страны, так и за границей, к немецкой национальности (Государственная дума. Созыв четвертый. Сессия четвертая. Стенографические отчеты. Т. 1. Пг. 1915. Стб. 393-394). Но об этом и других подобных выступлениях в Думе С.Д. Сазонов помалкивал. - С.Ф.
«Русские войска в Восточной Пруссии». Лубок 1914 г.
Особая (практическая) роль в нагнетании антинемецкой истерии принадлежала В.Ф. Джунковскому - также тесно связанному с Николаем Николаевичем. «К сожалению, и на высоких государственных постах, - писал в своих воспоминаниях директор Департамента полиции А.Т. Васильев, - встречались лица, подверженные шпионской лихорадке, которые совершали немало несправедливых действий против законопослушных российских подданных. Среди них нужно назвать моего бывшего начальника генерала Джунковского […] Некоторых людей с ярко выраженным патриотическим образом мыслей он преследовал как шпионов без всяких на то оснований, только за то, что задолго до войны они работали в журнале, издаваемом в Германии. По его распоряжению эти несчастные люди были выселены в самые отдаленные губернии Империи, хотя не было ни малейших доказательств их вины» (А.Т. Васильев «Охрана. Русская секретная полиция». С. 399).
Однако дело с В.Ф. Джунковским не было так просто. Любой непредвзятый историк, прикосновенный к изучению его деятельности или биографии, найдет свидетельства совершенно противоположного свойства. Это подметил уже автор памфлета о нем, написанного и изданного сразу же вслед за его отставкой: «Надо сознаться, что этому бывшему товарищу министра внутренних дел удалось совместить почти несовместимое…» (Н.П. Тихменев «Генерал Джунковский в отставке…» Пг. 1915. С. 4).
Русские войска проходят по улицам Истенбурга 11 сентября 1914 г. Немецкая открытка времен Великой войны.
С одной стороны, отмечал Н.П. Тихменев, «те люди и круги, в которых начал свою карьеру молодой Джунковский и поддержке которых он был обязан головокружительному успеху этой карьеры - были круги глубоко консервативные. Здесь главенствовали, по терминологии левой печати, “столпы реакции”» (Там же. С. 7). С другой, по мнению того же автора, «занимая пост командира Корпуса жандармов и начальника секретной полиции, генерал, тем не менее, в изображении деятелей прогрессивного круга являл фигуру “популярную” и “не чуждую общественного доверия”. Та неистовая травля, которой подвергался со стороны левого лагеря министр внутренних дел Н.А. Маклаков, почему-то совершенно не касалась его товарища, генерала Джунковского, хотя, казалось бы, относившаяся к его ведению область Министерства внутренних дел - политический розыск, секретная полиция - особенно предрасполагали к такой травле. Если от нее левые элементы, тем не менее, тщательно воздерживались, то для всякого, хоть сколько-нибудь знакомого с их тактикой, ясно, что делалось это не случайно, не без причины» (Там же. С. 4).
Эта двойственность проявлялась еще в годы губернаторствования его в Москве. Из той же книжки можно узнать, что «среди его интимных друзей всё более и более появлялось людей определенно кадетской складки» и о том, как он «ловко и умело оберегал […] свои связи там, где всё еще продолжали считать его “столпом”» (Там же. С. 9).
В конце концов, запутался и сам автор памфлета, превратив В.Ф. Джунковского в защитника немцев. Сумевший разобраться в хитросплетениях политики генерала, проистекавшей в том числе и из-за его скрытного характера, жандармский полковник А.П. Мартынов, подмечая «смиренное подлаживание к сильным на верхах влияниям» Владимира Федоровича; утверждал, что генерал «был кипуч в своей показной либеральности, конечно постольку, поскольку она не могла повредить ему в нужных кругах».
Немецкая фермерша кормит германских солдат солдат. Восточная Пруссия. 1914 г.
Полковник приводил пример с арестом в Москве одного лютеранского пастора-немца из Ревеля, за которого сильно хлопотал заведующий придворными конюшнями обер-гофмейстер Высочайшего Двора генерал от кавалерии Артур Александрович фон Гринвальд (1847-1922). Джунковскому, однако, мало было освободить пастора, «ему надо было найти козла отпущения». Из разговора с генералом А.П. Мартынов понял, что тот «отнюдь не собирается вступаться за своих подчиненных». Полетели головы. По мнению полковника, товарищ министра «не хотел неприятностей по службе, а потому пожертвовал на своей служебной шахматной доске несколькими пешками. Это было вполне в духе этого показного либерала!» (А.П. Мартынов «Моя служба в Отдельном корпусе жандармов». С. 333-335).
А теперь - встык с этим - вспомним свидетельство главы Департамента полиции А.Т. Васильева о том, что гонению со стороны Джунковского подвергались вовсе не немцы как таковые, а только «с ярко выраженным патриотическим образом мыслей», которых генерал преследовал «без всяких на то оснований», - и зададимся старым вопросом, который был ведом еще древним римским юристам: Cuiprodest?/Кому это выгодно?
Личная позиция Императора в «немецком вопросе» в корне отличалась от того, что творили деятели Ставки и некоторые представители гражданских властей.
«- Я знаю, - сказал 29 декабря 1914 г. в беседе с бароном М.А. Таубе Государь, - как верны Мне и России представители фамилий, носящие древние немецкие имена, и Меня только удивляет, что некоторые из их членов, испугавшись теперешних разговоров о “немецком засилии”, просят Меня о замене их старых немецких фамилий русскими.
- Разрешите сказать, Ваше Величество, - отметил я, - как я счастлив слышать эти слова, ибо и на меня и на многих из моих родственников делается давление заставить нас изменить памяти наших предков. Но мы думаем, что верность этой памяти не исключает верности Вашему Величеству.
- Государь многоязычной и многоплеменной России отлично это знает, - сказал Государь, вставая с места и на прощанье очень крепко пожимая мне руку» (М.А. Таубе « “Зарницы” воспоминания о трагической судьбе предреволюционной России (1900-1917)». С. 191).
Германские пленные.
Для того, чтобы на этом фоне хоть как-то оценить совершенное Николаем Николаевичем и его соратниками, достаточно обратиться к письмам Государыни того времени:
(4.5.1915): «Помни, что Ты Император и что никто не смеет брать столько на себя. - Возьмем хотя бы историю с Ностиц. Он в Твоей Свите, и поэтому Н[иколаша] абсолютно никакого права не имеет отдавать приказания, не испросив предварительно Твоего разрешения. - Если бы Ты вздумал поступить так с одним из его адъютантов, он бы поднял крик, разыграл бы роль оскорбленного и т.д. - А не имея твердой уверенности, нельзя так разрушать карьеру человека. […] Делай то, что Ты хочешь, а не то, чего желают генералы».
Граф Григорий Иванович Ностиц (1862-1926) - окончил Московский университет и Николаевскую академию Генерального Штаба. Офицер Кавалергардского полка. Русский военный агент во Франции. Генерал-майор Свиты ЕИВ, начальник штаба Гвардейского корпуса. Супруга Магдалина Павловна / Лили (1875-1967), по первому мужу Нимич, урожденная Мадлен Бутон, родом из Айовы; автор воспоминаний «The Countess From Iowa» (New York. 1936). В эмиграции во Франции в Биаррице.
(11.5.1915): «Она [А.А. Вырубова] дала Мне прочесть несколько писем от несчастных Ностиц. - Оказывается, что один член американского посольства, под влиянием ее врагов, написал ее родным в Америку обо всей этой гадкой интриге. Посол - их друг. - Она думает, что всё сделано из-за ревности г-жой Арцимович (тоже Американка) [1]. - Было тяжело читать их отчаянные письма о погубленной жизни. Я уверена, что Ты велишь расследовать всё это дело и восстановить справедливость. - Мне до них нет дела, но вся эта история - вопиющий позор, и Н[иколаша] не имел никакого права поступать так с членом Твоей Свиты, не спросив Твоего позволения. - Так легко погубить репутацию человека, и так трудно ее восстановить!»
[1.] Марианна Иеронимовна Арцимович, урожденная Бьюла Мириам Гоббс, по первому мужу Джонс - супруга Владимiра Антоновича Арцимовича (1857-после 1917) - консула в Сан-Франциско (1891), генерального консула в Берлине (1900) директора Департамента личного состава и хозяйственных дел Министерства иностранных дел (1910), камергера (1910), гофмейстера (1913), товарища министра иностранных дел (1914), члена Комитета по борьбе с немецким засильем (1916), сенатора (с 16.10.1916). - С.Ф.
(18.6.1915): «…Обсуждали [с И.Л. Горемыкиным] немецкий и еврейский вопросы, как неправильно всё это велось, и распоряжения Н[иколаши] и генералов: напр[имер], их способ обращения с Экеспарре. Я желала бы, чтобы у других был такой здравый смысл».
Оскар Рейнгольдович фон Экеспарре (1839-1925) - офицер Л.-Гв. Семеновского полка. В военной службе состоял с 1858 г. Эзельский предводитель дворянства (1876-1906). Гофмейстер (1912). Тайный советник. Член Государственного Совета от дворянских обществ. Заместитель председателя финансового комитета (1912). После революции эмигрировал в Эстонию. Скончался в Аренсбурге.
(23.8.1915): «Ставка отдала приказание, чтобы все офицеры с немецкими фамилиями, служащие в штабе, были отосланы в армию. Это касается и мужа Али, хотя Пистолькорс имя шведское, и у Тебя вряд ли имеется более преданный слуга. По-Моему, опять все неправильно сделано. Надо было бы, чтобы каждый генерал деликатно намекнул им вернуться в свои полки, так как им надо побывать на фронте. Всё у нас делается так грубо!» (Подобно будущим московским погромщикам, Великий Князь, похоже, не различал ни правого, ни виноватого, ни немца, ни шведа.)
Александр Эрикович фон Пистолькорс (1885-1944) - старший сын княгини О.В. Палей от первого брака. В семье его называли Бебе. Офицер Лейб-Гвардии Конного полка (1905), камер-юнкер. Женат (с 1908 г.) на Александре Александровне, урожденной Танеевой, сестре подруги Императрицы А.А. Вырубовой. Почитатель Г.Е. Распутина, часто посещал его. Посаженный отец на свадьбе Б.Н. Соловьева и М.Г. Распутиной (дочери старца) в сентябре 1917 г. Эмигрировал в Швецию Скончался во Франции. На снимке он запечатлен с женой и детьми.
(28.8.1915): «Мне кажется, что Нейдгардту можно было бы доверять - не думаю, что его немецкая фамилия могла бы послужить препятствием…»
Алексей Борисович Нейдгардт (1863-1918) - действительный статский советник (1905), гофмейстер (1917). Шурин П.А. Столыпина. Нижегородский губернский предводитель дворянства (1897-1904). Екатеринославский губернатор (1904-1906). Член Государственного Совета. Председатель Татьянинского комитета (с 1914). Член Верховного совета по призрению семей лиц, призванных на войну, а также семей раненых и павших воинов. После революции выступал против конфискации большевиками церковного имущества. Расстрелян нижегородской ЧК 24 октября 1918 г. В 2000 г. Архиерейским Собором Русской Православной Церкви причислен к лику святых.
(1.9.1915): «…Они все продолжают преследовать немецкие имена. Щербатов [министр внутренних дел. - С.Ф.] обещал Мне быть справедливым и не вредить им. Теперь же он подчиняется желаниям Думы, увольняет всех с немецкими именами, - бедного Гильхен в два приема выгнали из Бессарабии, - он приходил жаловаться к старухе Орловой. В самом деле, он - безумный трус. Все честные люди, притом истинно русские, изгоняются, - почему, дружок, Ты дал на это Свое согласие? - Скорее смени его [князя Н.Б. Щербатова]. Мы наживаем себе столько врагов вместо верноподданных. Ошибки, сделанные им за один день, придется исправлять годами».
Михаил Эдуардович Гильхен / Кильхен (1868-1945) происходил из потомственных дворян Курской губернии. По окончании С._Петербургского университета со степенью кандидата прав (1892) служил в Министерстве внутренних дел. Чиновник особых поручений (1901), вице-губернатор (10.12.1905) и губернатор (17.12.1907) в Курске. Камергер (1906). Действительный статский советник (1910). С 7 мая 1912 г до 1915 г. Бессарабский губернатор. «Как гадко с ним поступили, выгнав его из Бессарабии за немецкую фамилию!» - писала Государыня (5.1.1916). Директор Шлиссельбургского уездного отделения Общества попечительного о тюрьмах (1.3.1916). После большевицкого переворота эмигрировал. Жил сначала в Варшаве, а после начала второй мiровой войны в Берлине. Скончался в декабре 1945 г. в Нойштадте.
И действительно, подобные действия провоцировали нежелательные настроения и опасные эксцессы в тылу…
Продолжение следует.