РОССIЙСКАЯ ИМПЕРIЯ и||und DEUTCHES REICH (38)
Кругом одни шпионы (продолжение)
Главной уликой против подполковника С.Н. Мясоедова были показания подпоручика 23-го Низовского пехотного полка Якова Павловича Колаковского, попавшего в германский плен под Сольдау. В декабре 1914 г. последний явился к русскому военному агенту в Стокгольме полковнику Д.Л. Кандаурову (1880-1945), заявив, что для того, чтобы вырваться из плена, он предложил немцам сделаться их шпионом. (Далее мы осветим этот вопрос поподробнее, ибо в наши дни нашлись адвокаты принявшего активное участие в раздувании «дела Мясоедова» генерала В.Ф. Джунковского, утверждающие, что даже в своем «заблуждении» тот был «искренен» (А.Ю. Дунаева «Реформы полиции в России начала ХХ века и Владимiр Федорович Джунковский». М. 2012. С. 240). Правда, ценой этой «искренности» была не одна невинная человеческая жизнь.
12 декабря Д.Л. Кандауров сообщил в Петроград генерал-квартирмейстеру ГУГШ М.Н. Леонтьеву, что главные задания, данные ему [Я.П. Колаковскому] Берлинским огенкваром, состоят в убийстве или поранении Верховного главнокомандующего и уничтожении мостов через Вислу в Варшаве» (Там же. С. 237).
Следующий допрос Колаковского состоялся уже в Петрограде, в ГУГШ 17 декабря, во время которого он подтвердил свое задание: «взорвать железнодорожный мост в Варшаве; убить или по крайней мере вывести из строя Верховного главнокомандующего и переговорить с комендантом крепости Новогеоргиевск о сдаче ее без боя за 1 млн. рублей» (Там же).
Допрос подозреваемого в шпионаже во фронтовой полосе. 1915 г.
Далее последовали допросы 22 и 23 декабря, на которых Колаковский не сообщил ничего нового. А вот 24 декабря он вдруг вспомнил (или это ему подсказали?): «При отправлении меня из Берлина лейтенант Бауэрмейстер после вышеизложенного указания советовал мне обратиться к отставному жандармскому полковнику Мясоедову, у которого я смогу узнать много ценных для немцев сведений…» (Там же).
У профессионалов всё это сразу же вызвало большие сомнения. «В этом рассказе, - обращал внимание жандармский генерал К.И. Глобачев, - весьма странным являлось то обстоятельство, что, отправляя его в Россию с такими целями, немцы не дали ему ни явок, ни пароля, словом ничего такого, что могло бы для Мясоедова, если он был действительно шпион, служить удостоверением, что Колаковский - действительно лицо, посланное германским Генеральным штабом» (К.И. Глобачев «Правда о русской революции. Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения». М. 2009. С. 77).
Опытный в такого рода делах генерал А.И. Спиридович, судя по его мемуарам, хорошо знакомый с делом, замечал: «Как ни странны были сведения Колаковского о том, с какой откровенностью говорили с ним немцы, выдавая ему даже своего единственного, хорошего, старого, опытного шпиона, как ни странно было вообще всё прошлое и настоящее положение Колаковского, генерал Раух не счел нужным заняться прежде всего самим подпоручиком Колаковским, его проверкой, проверкой его связей и т.д., а препроводил всю переписку в Ставку Верховного главнокомандующего. В Ставке показаниям более чем подозрительного и шустрого подпоручика Колаковского придали полную веру и дело направили в контрразведывательное отделение, начальником которого состоял полковник Батюшин…» (А.И. Спиридович «Великая война и Февральская революция, 1914-1917 гг.». Т. I. С. 107-108).
На этом месте мы прервем мемуариста, чтобы сообщить здесь то, чего он не знал. В Ставке, прочитав полученные документы и обратив внимание на перспективное имя Мясоедова, однако при этом убедившись в недостаточной основательности данных, решили обратиться к помощи Охранного отделения. Почти без сомнения, с этой целью Николай Николаевич лично обратился за помощью к генералу В.Ф. Джунковскому, с которым, как мы хорошо это помним уже по немецко-прибалтийским делам, у них был налажен полный контакт.
8 января 1915 г. Я.П. Колаковский был допрошен в Петроградском Охранном отделении. По этому поводу сохранились весьма ценные воспоминания генерала К.И. Глобачева, принимавшего как раз тогда дела у своего предшественника на посту начальника отделения полковника П.К. Попова. Подписи К.И. Глобачева, стоящие под документами по «делу Мясоедова», подтверждают полную информированность мемуариста обо всем, что он пишет по этому поводу (А.Ю. Дунаева «Реформы полиции в России начала ХХ века и Владимiр Федорович Джунковский». С. 238).
Сообщал же он следующее: Именно В.Ф. Джунковский «приказал мне разыскать Колаковского и подробно его допросить. На допросе Колаковский ничего нового не показал, и сущность его рассказа была повтореньем того, о чем он заявлял первый раз в Главном штабе. Протокол допроса Колаковского был отправлен Охранным отделением в контрразведывательное отделение Главного штаба по принадлежности, и с этого, собственно говоря, момента и началось дело Мясоедова, о котором уже знал чуть ли ни весь Петроград, комментируя его на всевозможные лады» (К.И. Глобачев «Правда о русской революции». С. 78). Последнее было вовсе не украшением речи. Тот же мемуарист писал, что, прибыв в столицу 17 декабря, «Колаковский стал трубить по всему Петрограду о важности своих разоблачений, и что со стороны военных властей никаких мер не принимается» (Там же. С. 77). Мы очень сомневаемся в таком безрассудстве находящегося под подозрением подследственного, если, конечно, именно такую линию поведения ему не подсказали.
На допросе с Петроградском Охранном отделении Я.П. Колаковский рассказал, что задания его сводились к тому, что он «должен ехать через Швецию в Петроград для организации только покушения на жизнь Верховного главнокомандующего и для собрания сведений. […] При этом лейтенант Бауэрмейстер меня обязал войти в сношение с отставным жандармским полковником Мясоедовым, который служил раньше в Вержболове и который им очень полезен и работает с ними уже пять лет и больше. Адрес Мясоедова в Петрограде он мне не мог указать» (А.Ю. Дунаева «Реформы полиции в России начала ХХ века и Владимiр Федорович Джунковский». С. 239).
Именно с протокола этого допроса в ведомстве В.Ф. Джунковского и начала оформляться версия, обслуживающая интересы Николая Николаевича.
На этой французской открытке (Guiraud, Марсель) Великий Князь Николай Николаевич назван генералиссимусом Русской Армии - званием, которым на самом деле он никогда не обладал.
Уже в самый день допроса начальник ПОО полковник П.К. Попов [1] отчитывался своему начальнику генералу В.Ф. Джунковскому в том, что, согласно процитированным нами показаниям подпоручика Колаковского, Мясоедов «является главным организатором [sic!] шпионской разведки Германского Генерального штаба в России и организатором указанного покушения» (Там же). Как видим, ни мосты через Вислу, ни переговоры с комендантом Новогеоргиевска уже не упоминаются.
[1.] Петр Ксенофонтович Попов (1868-?) - с апреля 1914 г. Начальник Петербургского Охранного отделения, с 1915 г. - штаб-офицер для поручений при Министерстве внутренних дел. Автор учебника по истории революционного движения в России - учебного пособия под грифом «для служебного пользования». Генерал-майор (1916). По поручению министра А.Д. Протопопова вел расследование убийства Г.Е. Распутина. Участник Белого движения на Востоке России. Арестован чекистами в Омске (12.3.1920).
А вот какую справку, на основе информации своего подчиненного, составил и отправил 6 февраля 1915 г. на имя начальника штаба Верховного главнокомандующего сам Владимiр Федорович. В ней, отмечает симпатизант и биограф Джунковского А.Ю. Дунаева, «были собраны все компрометирующие Мясоедова факты, включая замечания, выговоры, подозрения в использовании служебного положения в личных корыстных целях». По поводу же шпионажа утверждалось, что Колаковский «выведал, что полковник Мясоедов уже около 5 лет состоит на службе Германского Генерального штаба и считается весьма полезным работником по шпионажу в пользу Германии. К сему подпоручик Колаковский добавил, что германские офицеры, вступившие с ним в переговоры по делу об организации злодейского посягательства на жизнь Августейшего Верховного главнокомандующего, обязали его, Колаковского, войти по этому поводу в сношения с полковником Мясоедовым» (Там же). Этим последним обстоятельством, связывая Мясоедова с умыслом посягательства на жизнь Члена Императорской Фамилии, автор записки практически стопроцентно превращал подозреваемого в покойника.
Интересно, что полковник П.К. Попов отнесся к «находке» своего шефа с некоторым опасением. В датированном 8 февраля письме начальнику Контрразведывательного отделения при генерал-квартирмейстере ГУГШ он писал: «…Лейтенант Бауэрмейстер […] дал ему [Колаковскому] поручение организовать покушение на жизнь Верховного главнокомандующего и обязал его обратиться по приезде в Петроград к полковнику Мясоедову и рассказал ему о роли полковника Мясоедова по организации шпионажа в России в пользу Германии» (Там же). Таким образом, сваливать всё на одну лишь «подведомственную Джунковскому структуру», как это делает А.Ю. Дунаева, не приходится (Там же. С. 241).
Джунковский шел гораздо дальше своих подчиненных, которые тоже, конечно, чуяли, что хочет от них начальство, но в силу своей профессиональной опытности (а вдруг что-то пойдет не так), опасались заходить столь далеко. И еще: в свете приведенных нами выдержек из документов, взятых нами из книги А.Ю. Дунаевой, совершенно чудовищным выглядит вывод сей ученой дамы: «…Нет оснований подозревать в искажении первичных показаний Колаковского самого Джунковского» (Там же).
Но именно в ведомстве Джунковского, как мы уже в этом убедились, под его непосредственным управлением, сначала было сфабриковано обвинение С.Н. Мясоедова в долголетнем сотрудничестве его с германской разведкой, а затем сам Владимiр Федорович лично «привязал» обвиняемого к покушению на Николая Николаевича, что, в конце концов, и позволило привести его на эшафот.
Напрасно поэтому историк А.Ю. Дунаева пытается искусственно разделить действия Охранного отделения и контрразведки: «Джунковский, даже если предположить, что им руководило желание угодить Великому Князю Николаю Николаевичу, не мог повлиять на то расследование, которое проводилось штабом Северо-Западного фронта под непосредственным руководством Ставки» (Там же. С. 240). Между тем, вот это последнее слово «Ставка» и есть ключевое. Каждый делал свою часть работы под общим руководством. Куратор-то был один.
Вообще говоря, усилия А.Ю. Дунаевой по обелению своего «героя» выглядят, с точки зрения профессионального историка, каковым она себя позиционирует, просто-напросто как нечистоплотная подтасовка. «…Вряд ли, - берется, например, утверждать Анастасия Юрьевна, - кто-то серьезно ориентировался на “Сведения” Джунковского. Тем более что среди обвинений, предъявленных Мясоедову в военном трибунале, обвинение в покушении на жизнь Верховного главнокомандующего вообще не фигурировало…» (Там же. С. 241).
Подполковник С.Н. Мясоедов.
Но, во-первых, как мы уже писали (и еще приведем на эту тему факты) именно «многочисленные покушения на драгоценную жизнь Верховного» были сквозной темой для присяжных «николаевцев», во-вторых, отсутствие этого высосанного из пальца обвинения в военном трибунале легко объясняется, по меньшей мере, двумя обстоятельствами: слишком уж они были недоказуемыми и, главное, могли привлечь к этому фальшивому приданию особой значимости фигуре Николая Николаевича излишнее внимание в Царском Селе.
Но доводили дело до конца, оформляли его, конечно, другие, однако тоже алкавшие господского внимания и ласки.
Всесильными, особенно в условиях заинтересованности в высоких сферах, становились контрразведовательные отделения, о которых опытный жандарм генерал П.Г. Курлов писал, что они «не признавали никакого подчинения и игнорировали не только гражданскую администрацию, но и военных начальников» (П.Г. Курлов «Гибель Императорской России». С. 182).
Соприкасавшийся по долгу службы с контрразведчиками последний в Российской Империи директор Департамента полиции А.Т. Васильев вспоминал: «Множество офицеров, которые сейчас отвечают за безопасность войск, в мирное время были инженерами или преподавателями в Военной академии и никак не были подготовлены к своим новым обязанностям» (А.Т. Васильев «Охрана. Русская секретная полиция». С. 404).
И еще одно весьма важное замечание делает Алексей Тихонович в тех же мемуарах. Благодаря профессиональной неграмотности, «часто случалось, что офицеры военной разведки сами совершали грубейшие ошибки, поскольку они не слишком отличались от невежественных крестьян в своем паническом страхе перед шпионами. Так, нередко командование настаивало на изгнании определенных людей и обосновывало свои требования тем, что эти люди слишком хорошо информированы о позициях, занятых вражескими войсками. Специальное расследование установило, что это наши шпионы, которые исправно снабжали нас всеми сведениями, касавшимися передвижений немецкой армии. Болезненный страх, что они могут начать работать на врага, побудил военное командование в конце концов прервать деятельность этих людей, какими бы ценными ни были сообщаемые ими сведения, и выслать их из зоны военных действий. И несомненно, совершая это, они не подумали о том, что опытных шпионов нельзя заменить с такой же легкостью, как горничных или приказчиков» (Там же. С. 401-402).
Как видите, история с Рихардом Зорге, которому не верили, была далеко не первой…
Велик был для контрразведчиков и личный соблазн. «Если иметь в виду, что к 1915 г. в России было выявлено около 3 тыс. предприятий, частично или полностью принадлежавших германским или австрийским подданным, то станет ясно, какое урожайное поле открывалось перед контрразведкой, равно как и широкие возможности для карьеристов» (Г.Л. Соболев «Тайный союзник». С. 83).
Начальником контрразведывательного отделения, писал генерал А.И. Спиридович, был полковник Н.С. Батюшин, «прославившийся тем, что не боялся привлекать очень богатых коммерсантов, а некоторые из его подчиненных брали большие взятки. С Батюшиным работали подполковник Рязанов и известный всему Петрограду Иван Федорович Манасевич-Мануйлов, дружившие весьма между собою.
Официальным же помощником Батюшина называли жандармского подполковника Леонтовича. Общими усилиями этого прославившегося учреждения дело Мясоедова охватило большое число лиц всякого звания и положения, из коих некоторых вообще нельзя было ни в чем обвинять. Но Батюшинская комиссия работала…» (А.И. Спиридович «Великая война и Февральская революция, 1914-1917 гг.». Т. I. С. 108).
Пару слов следует сказать об упомянутых тут контрразведчиках - подчиненных Батюшина.
Жандармский офицер Сергей Васильевич Леонтович (1871-?) получил образование в Кременчугском Александровском реальном и Киевском пехотном юнкерском училищах. На службе в Отдельном корпусе жандармов находился с 1903 г.: сначала адъютантом Люблинского ГЖУ; с 1904 г. - помощником начальника Томского ГЖУ; с 1906 г. - начальником управления в уездах Царства Польского; с 1907 г. в Царском охранном отделении; с 1910 г. - начальником ЖУ в Лодзинском и Ласском уездах Лодзинской губернии.
О коллеге С.В. Леонтовича Александре Семеновиче Резанове (1878-?) известно побольше. Он окончил Сибирский кадетский корпус, Павловское военное училище (1897) и Александровскую военно-юридическую академию (1907). Его знакомый писал, что носивший «чисто русскую фамилию и говоривший по-русски безупречно» Резанов, оказался в конце концов «почему-то лютеранином» (С.В. Завадский «На великом изломе. (Отчет гражданина о пережитом в 1916-17 годах). Под знаком Временного правительства» // «Архив Русской Революции». Т. VIII. Берлин. 1923. С. 19).
Резанов участвовал в Русско-японской войне, а с 1908 г. служил в органах военной юстиции. До 1912 г. он был помощником военного прокурора Варшавского военно-окружного суда, а с января 1913 г. - Петербургского военно-окружного суда. Награжден орденами Св. Анны 3 ст. (1909) и Св. Станислава 2-й ст. (1912).
Еще в 1910 г. он представил в Главное управление Генерального Штаба проект об изменении действующих законов о шпионаже, принятый 5 июля 1912 г. в качестве закона.
В годы Великой войны он - полковник (1915), помощник военного прокурора Петроградского военно-окружного суда, с сентября 1915 г. входил в «Комиссию генерала Батюшина». Активно сотрудничал с газетой «Новое время». А.И. Солженицын характеризовал его как «картежника и любителя ресторанной жизни с возлияниями» (А.И. Солженицын «Двести лет вместе (1795-1995)». Ч. I. М. 2001. С. 500).
Будучи тесно связанным с И.Ф. Манасевичем-Мануйловым, после ареста последнего полковник А.С. Резанов отправлен командиром батальона в Хабаровск. В марте 1917 г. был арестован, а в июле, «под давлением извне», освобожден.
В годы гражданской войны полковник Резанов служил в контрразведке генерала А.И. Деникина. В эмиграции во Франции (1920), а затем в Бельгии. В 1921 г. в Париже давал показания следователю Н.А. Соколову, касающиеся главным образом Г.Е. Распутина.
Известно, что Александр Семенович активно сотрудничал с французской разведкой, помогая организовывать наблюдение за советскими дипломатами и выявлять тайные склады оружия в Германии. В Бельгии входил в состав антисоветской организации «Силлак», о которой впоследствии написал разоблачительную книгу «“Силлак” без вуали».
Обложка книги А.С. Резанова «Штурмовой сигнал П.Н. Милюкова» (Париж. 1924 с рекламой других книг автора.
«…Контрразведывательные отделения, - утверждал генерал П.Г. Курлов, - далеко вышли за пределы специальности, произвольно включив в круг своих обязанностей борьбу со спекуляцией, дороговизной, политической пропагандой и даже рабочим движением. Создателем этого направления был ближайший сотрудник ныне большевицкого генерала Бонч-Бруевича - генерал Батюшин. Его деятельность являлась формой белого террора, так как им подвергались аресту самые разнообразные личности, до директоров банка включительно. Получить сведения об основаниях задержания было затруднительно даже самому министру внутренних дел, что проявилось в деле банкиров Рубинштейна, Доброго и др., которые просидели в тюрьме без всяких оснований пять месяцев. Генерал Батюшин считал возможным вмешиваться и в рабочий вопрос […] Это представляло настолько серьезную опасность, что в ноябре 1916 года министр внутренних дел, при котором я в то время состоял, командировал меня на Ставку для урегулирования вопроса с генерал-квартирмейстером Штаба Верховного Главнокомандующего, которому был подчинен генерал Батюшин. Генерал Пустовойтенко совершенно согласился со мной о недопустимости такого образа действий подведомственных ему учреждений и обещал таковые прекратить, что, однако, оказалось безплодным, и генерал Батюшин продолжал действовать в прежнем направлении» (П.Г. Курлов «Гибель Императорской России». С. 181-182). Это «согласился», «обещал» в сочетании с «безплодным» результатом - итог вполне ожидаемый, учитывая личность самого М.С. Пустовойтенко, участвовавшего, как известно, в подрывной конспирации.
Наконец еще одна важная деталь: генерал П.Г. Курлов, ставший на пути опасно зарвавшихся контрразведчиков и попытавшийся восстановить нарушенный ими статус кво (возвратить ряд контрразведовательных функций по принадлежности: Отдельному корпусу жандармов), кроме вполне ожидаемого сопротивления со стороны М.Д. Бонч-Бруевича, натолкнулся на совершенно удивительное противодействие самого шефа ОКЖ генерала В.Ф. Джунковского, что невольно заставляет нас вспомнить и о его участии в заговоре (Там же. С. 183).
М.Д. Бонч-Бруевич в разных ипостасях.
Тем временем 15 февраля Я.П. Колаковского доставили в Ставку, где его подвергли допросу контрразведчики. «…Причем, - пишет генерал А.И. Спиридович, - рассказы его об откровенности немцев стали еще более подробными. Выходило так, что немцы хвастались, будто бы Мясоедов работал на них последние пять лет, служа в Вержболове, тогда как он в действительности много раньше ушел со службы, жил в Петербурге и даже не служил в армии. Все эти выдумки Колаковского не показались подозрительными и ему продолжали верить» (А.И. Спиридович «Великая война и Февральская революция, 1914-1917 гг.». Т. I. С. 108).
Всё это действительно было бы странным и даже диким, если не принимать в расчет цели организаторов дела.
Продолжение следует.