РОССIЙСКАЯ ИМПЕРIЯ и||und DEUTCHES REICH (19)
«Царский Друг» и «Николаша» (окончание)
«Распутину самому, - писал А. Симанович, - приходилось много страдать вследствие враждебности Николая Николаевича. […] Николай Николаевич, став злейшим врагом, повел против него отчаянную борьбу. […] [Однако] даже неограниченные полномочия Главнокомандующего русскими армиями не помогли Николаю Николаевичу сломить власть Распутина. […] В борьбе с Великим Князем скоро были замешаны общественность, войска и, наконец, широкие массы народа» (А. Симанович «Распутин и евреи. Воспоминания личного секретаря Григория Распутина». М. 1991. С. 62, 147).
При этом борьба с Г.Е. Распутиным (даже если бы такая цель почему-либо ставилась) не могла ограничиться только им одним. Она неминуемо обращалась и против Тех, Чьим он Другом был.
«Все рассказы и появившиеся в печати намеки на какие-то грязные отношения Распутина к Государыне и Ее Дочерям, - к таким выводам пришел приглашенный в 1917 г. на работу в ЧСК Временного правительства полковник Р.Р. фон Раупах, - представляют сплошную гнусную ложь. […] …Установленная расследованием обстановка жизни Царской Семьи не оставляла ни малейшего сомнения в нелепости и злонамеренности этих слухов. Эта заведомая лживость и упорство в распространяемой клевете и привели Руднева к убеждению в существовании какого-то определенного источника, из которого они исходили. Сложное расследование дела Распутина, к сожалению, не было окончено, частью вследствие ухода Руднева, вызванного разногласием со стоявшим во главе комиссии Н.К. Муравьевым, частью вследствие насильственного прекращения октябрьским переворотом деятельности всей Следственной комиссии» (Р.Р. фон Раупах «Facies Hippocratica (Лик умирающего)». СПб. 2007. С. 167).
Особенно явным существование оппозиционного центра стало в годы Великой войны. Да ведь и сама А.А. Вырубова свидетельствовала: «Самое сильное озлобление на Распутина поднялось в два или три последних года его жизни» («Дорогой наш Отец». С. 197).
Одним из таких очагов, в котором затевались, а затем ретранслировалась на всю страну клеветнические измышления, была Ставка. Слухам, исходившим оттуда тем более охотно верили, что время было военное: генералы и офицеры находились в чести, а популярность разрекламированной фигуры Верховного главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича буквально зашкаливала. «И на эту удочку, - опять-таки по словам А.А. Вырубовой, - словили всех: и мудрых, и глупых, и бедных, и богатых» (Там же. С. 193).
Сохранились даже кое-какие свидетельства. «В бытность мою сенатором, - вспоминал С.П. Белецкий, - ко мне в конце 1914 года обратился через посредство [своего] управляющего хозяйственной частью дворцового полковника Балинского, Великий Князь Николай Николаевич, жена которого и он сам перестали уже принимать Распутина с момента его проникновения во Дворец, с просьбой, не могу ли я дать сведения о порочных наклонностях Распутина, так как, по словам полковника Балинского, Великий Князь решил определенно переговорить с Государем об удалении Распутина из Петрограда. Сведения я эти дал, черпая материал из имевшейся у меня лично на руках сводки. Впоследствии уже я узнал, что Великий Князь свое желание осуществил…» («Падение Царского режима». Т. IV. М.-Л. 1925. С. 150. См. также: «Падение Царского режима». Т. III. М.-Л. 1925. С. 392).
Уточним: принимать Г.Е. Распутина Николай Николаевич и его супруга перестали вовсе не «с момента его проникновения во Дворец», а со времени, когда они поняли, что Г.Е. Распутин не станет их послушным орудием. И еще: принимать или не принимать семейно Григория Ефимовича Великокняжеская чета никак не могла, ибо вступили в брак лишь в 1907 г., обманным образом используя того же Г.Е. Распутина. Обращение Николая Николаевича к С.П. Белецкому означает только одно: Великий Князь был осведомлен, что тот может легко нарушить свой служебный долг. Что же касается «сведений», то опять-таки ясно: если есть спрос, есть и предложение. Не за объективными сведениями, а за порочащими обращался Августейший «проситель». И последнее замечание: полицейская «сводка», в нарушение всех правил, находилась на руках у уволенного из ведомства экс-директора Департамента полиции.
Тому, что именно Ставка была средоточием интриг, есть немало свидетельств, причем со стороны тех, кто сам там служил.
Захлебывавшийся от прямо-таки неутолимой ненависти, «Данилов черный» (генерал-квартирмейстер Ставки Ю.Н. Данилов) утверждал: «Императрица, Вырубова и Распутин образовали без предварительного между собою сговора тесный, неразрывный триумвират, в котором главную роль злого гения играл Распутин. Вырубова исполняла роль граммофонной пластинки, Императрица же - резонатора, неотразимо действовавшего на безвольного Императора. […] Распутин заботился лишь о сохранении и укреплении собственного положения. Вырубова, верившая в Божественное призвании явленного “старца”, ставила себе целью охранение его жизни и влияния для счастья и благополучия обожаемой ею Царской Семьи, а Императрица, отождествлявшая благоденствие России с идеей Самодержавия, заботилась более всего об укреплении власти Своего Мужа, долженствовавшей впоследствии перейти к Ее Сыну» (Ю.Н. Данилов «На пути к крушению». С. 171-172).
Подобные вещи завораживали тех, кто, в силу своего положения, не мог судить, исходя из личного непосредственного опыта, а также людей недалеких - своей похожестью на действительность, тем, что так могло быть. Правда во всех этих слухах, густо перемешанная с ложью и клеветой, заманивала легковеров, тех, которые не были тверды в своих убеждениях и устоях. Получалось как в известной поговорке: Я тебе правду такую расскажу, что хуже всякой лжи.
Император Николай II и Великий Князь Николай Николаевич в Ставке. Барановичи. Декабрь 1914 г.
Подготовленный многолетним (еще со времен того же Великого Князя) злословием в Ставке по поводу всех лиц, так или иначе близких Императрице, дежурный генерал при Верховном Главнокомандующем П.К. Кондзеровский так отзывался впоследствии (когда Верховным стал уже Сам Император) о А.А. Вырубовой, приезжавшей вместе с Царской Семьей в Ставку: «Она тоже произвела на меня прескверное впечатление: она хотела что-то из себя изобразить, играть какую-то роль» (П.К. Кондзеровский «В Ставке Верховного». С. 101).
Но зададимся вопросом: а не пытались ли «играть роль» военачальников, не «изображали» ли из себя полководцев сами эти набившиеся в Ставку выпускники Академии Генерального Штаба, не оказавшиеся в состоянии не только победить, но не умевшие даже, используя полученные ими знания, как следует противостоять противнику, к войне с которым всю жизнь готовились? «Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучек из глаза брата твоего» (Лк. 6, 42).
Не был исключением и весьма близкий Великому Князю протопресвитер Георгий Шавельский, в связи с А.А. Вырубовой задававшийся вопросом: «Что заставляло ее благоговеть перед “старцем”: разврат ли, как утверждали одни, глупость ли или безумие, как считали другие, или что-либо иное, - судить не берусь. […] Но, несомненно, что до конца дней “старца” она была самой ярой его поклонницей. Скорее всего, благоговение Царя и Царицы перед “старцем” оказывало наибольшее давление на ее небогатую психику. [Значит, отрицаемое многими благоговение всё-таки было! - С.Ф.] Чем, в свою очередь, объяснить влияние Вырубовой на Императрицу, на многое смотревшую ее глазами […], - это для меня представляется еще большей загадкой. Императрице всё же, несмотря на все особенности Ее духовного склада, нельзя было отказать в уме. А Вырубову все знавшие ее не без основания называли дурой. И, однако, она была всё для Императрицы. […] Одно остается добавить, что более безталанной и неудачной “соправительницы”, чем Вырубова, Царь и Царица не могли выбрать» (Протопресвитер Георгий Шавельский «Воспоминания последнего протопресвитера Русской Армии и Флота». Т. 1. С. 193-194).
Клеветал ли о. Георгий намеренно или, обремененный своей еще не перебродившей кровью, этот выкрест действительно не в состоянии был понять ни христианства, ни его ценностей - гадать мы не будем. Гораздо важнее для нас понять, кто есть кто и установить круг общения каждого подобного краснобая.
Сейчас уже ни для кого не являются секретом контакты Николая Николаевича с председателем Думы М.В. Родзянко и личным врагом Государя А.И. Гучковым. Основным предметом разговоров Великого Князя с наезжавшим в Ставку М.В. Родзянко был Г.Е. Распутин и Императрица. «…Я передал ему, - писал председатель Думы, - петроградские слухи. […] Великий Князь жаловался на пагубное влияние Императрицы Александры Феодоровны. Он откровенно говорил, что Она всему очень мешает. В Ставке Государь бывает со всем согласен, а приехав к Ней, меняет Свое решение» (М.В. Родзянко «Крушение Империи и Государственная дума и февральская 1917 года революция». С. 112).
М.В. Родзянко.
«…При Дворе […] его не любили и ему не доверяли», - сетовал, имея в виду Николая Николаевича, генерал Ю.Н. Данилов (Ю.Н. Данилов «На пути к крушению». С. 39). Но, посудите сами, как могло быть иначе, если, по словам служившего в Ставке адмирала А.Д. Бубнова, все вокруг только и говорили о том, что Николай Николаевич «требовал заточения Государыни в монастырь» (А.Д. Бубнов «В Царской Ставке». С. 27).
О настроениях, которые царили в Ставке относительно Императрицы, свидетельствуют мемуары многих служивших под началом Великого Князя лиц. Тот же А.Д. Бубнов писал «о пагубном влиянии на Государя нервно и душевно нездоровой Царицы, бывшей во власти проходимца Распутина и его омерзительной клики, которая через посредство Царицы вынуждала Государя принимать пагубные для России решения» (Там же. С. 128).
Страницы мемуаров адмирала, недаром, видимо, напечатанных известным либеральным эмигрантским издательством «имени Чехова», выпустившим такого же сорта воспоминания выкреста Шавельского, буквально сочатся злобой и ненавистью: «…Иностранная Принцесса, родившаяся в культурной западноевропейской среде и воспитанная при Английском Дворе в духе позитивизма и реализма, подпала под неограниченное влияние некультурного мужика, очутилась в таком мраке мистицизма и стала исповедовать столь отсталые взгляды на государственное правление», как Самодержавная Монархия (Там же. С. 208). Будучи «безгранично подверженной воле Распутина», Императрица, «пользуясь безмерной любовью к Себе Государя», «заставляла Его исполнять Ее желания». Именно «за Свои невольные заблуждения» Царица, по мнению этого изменника, верой и правдой служившего масонскому Временному правительству, и приняла «мученический венец».
Протопресвитер Георгий Шавельский в Ставке.
«При том мракобесии, которое, опутав жизнь Царской Семьи, начинало всё больше и сильнее расстраивать жизнь народного организма, - вторил адмиралу о. протопресвитер, - Великий Князь казался нам единственной здоровой клеткой, опираясь на которую этот организм сможет побороть все злокачественные микробы и начать здоровую жизнь. В него верили и на него надеялись» (Протопресв. Георгий Шавельский «Воспоминания последнего протопресвитера Русской Армии и Флота». Т. 1. С. 303).
Особенно забавно звучат эти слова главы военного и морского духовенства после того, что мы уже знаем о «духовности» Николая Николаевича, его жены и свояченицы! И все же главным тут было иное: по словам тех, кто близко наблюдал деятельность о. Георгия в Ставке, тот был «решительным противником Распутина и его приспешников» (А.Д. Бубнов «В Царской Ставке». С. 33).
Чувства ненависти к Григорию Ефимовичу Царский дядя не только не скрывал, но, видя, что оно работает на его популярность, выставлял даже напоказ. Широко был распространен его ответ на попытку Г.Е. Распутина приехать в Действующую Армию и благословить войска: «Приезжай - повешу». До сих пор неизменно тиражирующийся в большинстве книг разоблачительного свойства, этот ответ Великого Князя никогда не вызывал у тех, кто его воспроизводил, совершенно законных вопросов: где, когда и при каких обстоятельствах он был произнесен или написан (некоторые утверждают, например, что это была телеграмма), собирался ли вообще Г.Е. Распутин когда-либо приезжать на фронт (ведь известно, что и впоследствии, когда Главнокомандующим стал Государь, Григорий Ефимович в Могилев не ездил).
Невзирая на отсутствие вразумительных ответов на все эти законные вопросы, адепты Великого Князя и, одновременно, враги Исторической России, дружно и, вместе с тем совершенно бездумно и бездоказательно, всё ставят и ставят эту давно заигранную фальшивую пластинку.
Так, английский посол Дж. Бьюкенен, переворачивая всё с ног на голову, утверждал: «У Распутина действительно была особая причина ненавидеть Великого Князя, так как, когда в начале войны он телеграфировал с просьбой о разрешении ему приехать на фронт благословить войска, Великий Князь ответил ему: “Приезжай. Повешу”» (Дж. Бьюкенен «Моя миссия в России». С. 187).
Однако столь безапелляционно могли писать одни лишь иностранцы. Их отечественные единомышленники не могли позволить себе столь безпардонной, легко разоблачаемой лжи. И они делали это с оглядкой. «Григорию Распутину, пожелавшему приехать в Ставку, - пишет в мемуарах Шавельский, - Великий Князь будто бы телеграфировал: “Приезжай - повешу” и т.д. Такие легенды росли, плодились независимо от фактов, от данных и от поводов, просто, на почве укоренившегося представления о “строго-строгом”, воинственном Князе» (Протопресв. Георгий Шавельский «Воспоминания последнего протопресвитера Русской Армии и Флота». Т. 1. С. 128).
Тем не менее лукавый протопресвитер не упускает возможности подпустить: «Он, не моргнув глазом, приказал бы повесить Распутина и засадить Императрицу в монастырь, если бы дано было ему на это право» (Там же. С. 129). Это, между прочим, к вопросу, почему бодливой корове Бог рогов не дает.
Такой ответ, по словам адмирала А.Д. Бубнова, «был слишком распространен народной молвой и был встречен таким всеобщим энтузиазмом, что не мог, конечно, не дойти до Государыни. Однако вряд ли Великий Князь мог привести такую угрозу в исполнение […] Но энтузиазм, с которым по всей России была встречена эта легенда, как нельзя более ярко выражает глубина той духовной трагедии, которую переживала страна, вступая в гигантскую борьбу, благоприятный исход которой мог быть достигнут лишь при условии единодушного устремления всех духовных сил народа исключительно на борьбу с грозным внешним врагом» (А.Д. Бубнов «В Царской Ставке». С. 27-28).
На широкое распространение в эмигрантской мемуаристике всей этой нелепости не могла не отреагировать в своих воспоминаниях и дочь Г.Е. Распутина. «Без конца, - писала она, - распространялись еще более нелепые слухи. А именно, говорили, что мой отец собирается в Ставку; что он-де сообщил о своем намерении Великому Князю Николаю Николаевичу, а тот отвечал: “Приезжай, повешу!”
Надо знать отношения, сложившиеся между этими двумя людьми, чтобы понять нелепость этой выдумки. Отец настолько хорошо отдавал себе отчет в преступной политике, проводимой Великим Князем по отношению к Государю и Государыне, что не боялся разоблачать эту игру, вполне сознавая, сколь велика была ненависть Великого Князя к нему.
Мог ли он в таких условиях помыслить о приезде в Ставку?» («Дорогой наш отец». С. 108).
Николай Николаевич также не мог открыто подтвердить подобной глупости, однако в разговоре со своими оппозиционно настроенными собеседниками, одновременно, и не отрицал этого, создавая таким образом своего рода двусмысленность: понимай, мол, как хочешь. Во время одного из своих наездов в Ставку М.В. Родзянко, передавая этот «петроградский слух», поинтересовался, «правда ли это». «Великий Князь засмеялся и сказал: “Ну, это не совсем так”». В своих мемуарах эти уклончивые слова Николая Николаевича известный любитель подобного рода сплетен, как и следовало ожидать, интерпретировал как ему на душу легло: «По его ответу было ясно, что что-то в этом роде имело место» (М.В. Родзянко «Крушение Империи и Государственная дума и февральская 1917 года революция». С. 112).
Царская Семья в Ставке.
Находились и такие, кто простодушно верил всему этому. Правда эта простодушность не вязалась как-то с высоким положением, которое занимали некоторые такие излишне доверчивые лица. Одним из них был, например, лидер Белого движения генерал А.И. Деникин (А.И. Деникин «Путь русского офицера». М. 1990. С. 288).
В одной из своих книг наилиберальнейший Антон Иванович с целью героизации предательства генералитета и офицерства Русской Армии, сначала обвинявшего Императрицу в измене, а затем, после переворота, составившего костяк Белой, по существу своему республиканской, армии, совершил следующий подлог: «Рассказывают, что попытки Распутина попасть в Ставку вызвали угрозу Николая Николаевича повесить его. Так же резко отрицательно относился к нему генерал Алексеев. Этим двум лицам мы обязаны всецело тем обстоятельством, что гибельное влияние Распутина не коснулось старой армии» (А.И. Деникин «Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль - сентябрь 1917 г.». М. 1991. С. 17
В этих трех фразах всё ложь. И мнимое желание Григория Ефимовича попасть в Ставку: зачем это было ему, да и нет тому ни единого достоверного свидетельства. И никакой телеграммы, как мы в этом уже убедились, Великий Князь не подавал. Отрицательное отношение к Царскому Другу Николая Николаевича и генерала М.В. Алексеева это, разумеется факт. Что же до «гибельного влияния» на «старую армию», то оно было; однако вовсе не Григорий Ефимович был тому причиной. По словам генерала Н.А. Епанчина, в годы Великой войны, в отличие от Русско-японской, «разложение пошло сверху, от самых старших начальников, и в том числе и со стороны Великого Князя Николая Николаевича, и было направлено против Царя…» (Н.А. Епанчин «На службе трех Императоров. Воспоминания». М. 1996. С. 368
Что же до мифического ответа Г.Е. Распутину, то он был по существу ветром в паруса Великого Князя. Но в марте 1917 г., после конечного акта предательства Государя, этот парус Николая Николаевича, до тех пор усиленно надуваемый извне, неожиданно (для него самого, в первую очередь) сдулся. Но разве могло быть иначе, ведь мавр уже сделал свое дело…
Продолжение следует.