БОТКИНЫ: СВЕТ И ТЕНИ (9)
Лейб-медик Е.С. Боткин со своими детьми: Татьяной и Глебом. 1918 г.
Предприятие «Анастасия» (начало)
Первым покинул родину Глеб Евгеньевич Боткин. Он направился в Японию. По его словам, он «был информирован Японским военным командованием Владивостока» о том, что если он хочет отплыть в Японию, то должен поторопиться. «Моя сестра и Мельник не захотели отправиться в Японию в ожидании места на отправлявшемся в Сербию судне, на котором им обещали взять их с собой» (G. Botkin «The real Romanovs». P. 242).
В ноябре 1920 г. в Японии Глеб Евгеньевич женился на Надежде Алексеевне Мандражи, вдове драгунского офицера, в 1915 г. погибшего под Гродно. В Японии у них родился сын, которого, в честь погибшего деда, назвали Евгением (Ibid. P. 244). Отец Надежды, Алексей Владимiрович Коншин (1859-?), управляющий Государственным банком (1910-1914) и Русским торгово-промышленным банком (1914-1917), чья подпись стояла на денежных купюрах Российской Империи, был скандально известен своей беззастенчивой наживой за счет банковских операций (Б.В. Ананьич «Банкирские дома России 1860-1914 гг. Очерки истории частного предпринимательства». 2-е изд. М. 2006. С. 168).
В течение года Г.Е. Боткин работал со своим тестем, пытаясь организовать бизнес в японской Йокогаме. Однако предприятие оказалось неудачным и Глеб вышел из бизнеса, решив отправиться в США. «Я прибыл в Нью-Йорк, - писал он, - со своей женой, моей свояченицей Кирой Мандражи и маленьким Евгением в пятницу 13 октября 1922 года» (G. Botkin «The real Romanovs». P. 244-245).
Глеб Евгеньевич Боткин с супругой Надеждой Алексеевной. Конец 1930-х гг.
Что касается супругов Мельник, то они отплыли из Владивостока 7 июля 1920 г. на последнем пароходе. Зафрахтованное Югославской миссией судно «Гималаи», на котором в 1916 г. для спасения Франции перевозили русских солдат, следовало маршрутом: Гонконг - Сингапур - Коломбо - Аден. Вместе с Мельниками, также по подложным сербским документам, плыл их друг капитан П.П. Булыгин.
Чета Мельников оставляла Россию вместе с недавно появившимся на свет во Владивостоке первенцем - дочерью Татьяной. Семья Соловьевых покидала русские пределы тоже с новорожденной дочерью. Это был также их первый ребенок, которого - вот совпадение! - тоже назвали Татьяной. Слава Богу, семье дочери Лейб-медика, несмотря на все ее старания, не удалось уничтожить семью дочери Царского Друга. Впереди тех и других ждал один и тот же горький хлеб сколь нежданной, столь и нежеланной чужбины, уравнявший, хотя бы внешне, тех и других. Да что же было делать…
В августе, пассажиры «Гималаев» высадились в Дубровнике. Плавание длилось 45 дней (П.П. Булыгин «Убийство Романовых». С. 158-159).
Часто пишут, что семья Мельников задержалась в Югославии недолго, чуть ли не сразу же отправившись во Францию. Однако известно, что К.С. Мельника, по требованию Н.А. Соколова, вторично допрашивали в Сербии 18-19 августа 1923 г. («Убийство Царской Семьи. Из записок судебного следователя Н.А. Соколова». С. 126).
А еще там в 1921 г. была издана помянутая нами в прошлом по́сте книга Татьяны Мельник «Воспоминания о Царской Семье и Ее жизни до и после революции».
Издательской предисловие к воспоминаниям Т.Е. Мельник-Боткиной.
«Еще в Югославии, - вспоминал впоследствии их сын, - когда родители были в лагере для эмигрантов, им последовало предложение отправиться под Гренобль. Там, в местечке Рив-сюр-Фюр, один французский промышленник создавал фабрику и решил ангажировать работать на ней русских. Поселили эмигрантов в заброшенном замке» (http://www.itogi.ru/exclus/2011/29/167407.html). С тех пор местные жители так его и называли: «Le Chateau des Russes» / «Замок Русских».
С согласия владельцев местной целлюлозно-бумажной фабрики, К.С. Мельник, по словам его жены, «пригласил во Францию большое количество беженцев. Их обезпечили работой, документами и видами на жительство. Таким образом, на фабрике появились гусары, артиллеристы и некоторые из рабочих. Русские на бумажной фабрике стали отличными работниками, и обладали большой влиятельной силой. Руководство фабрики высоко ценило их заслуги» (https://www.proza.ru/2010/06/07/1272).
«С начала приезда во Францию, - писала Т.Е. Мельник, - Костя жил интересами русской колонии. Он ее организовал, и он был ее администратором. Все военные русские организации спонтанно реорганизовались в союз, ядром которого была сотня человек в возрасте, способном носить оружие. Это была основа будущей армии освобождения России. Старший из Романовых, Великий Князь Николай Николаевич, стоявший во главе Императорской Армии в войне 1914 года, […] стал командующим всех военных сил эмиграции. Координацию между группами он доверил барону Врангелю, последнему руководителю Белой Армии, покинувшей Россию. Так родился РОВС (Русский Обще-Воинский Союз), союз бывших бойцов русской Белой армии. Когда Врангель умер, на его место пришел генерал Кутепов, хорошо знавший храбрость и упорство человека, место которого он занял. Мой муж работал в прямом контакте с генералом Кутеповым» (Там же).
«Сама история “русского Рива”, - пишут современные историки этой русской колонии, - начинается в 1924 г., когда в этот город перебралась из Сербии семья офицера К.С. Мельника. Он и его супруга […], стали основателями колонии. Они убедили владельцев фабрик принимать на работу партии русских беженцев, выписывая их из Балканских стран. Речь шла в первую очередь о чинах Русской армии генерала П.Н. Врангеля.
Группы для переселения рекомендовал председатель Русского Общевоинского Союза (РОВС) генерал А.П. Кутепов. С 1924 по 1928 гг. прибыли офицеры 7-го гусарского Белорусского полка, Офицерской артиллерийской школы, Кубанского генерала Алексеева военного училища, других частей, многие с семьями. Сюда же были направлены выпускники Русской гимназии из Шумена (Болгария).
Для их проживания владельцы фабрик Э. Бланше и Р. Клебер отвели недостроенный замок “Оржер” (возводился накануне Первой мiровой войны). В нем поселилось свыше полусотни человек. Остальные снимали жилье в городе и вокруг. Колония насчитывала до 200 человек, а в общей сложности через регистрацию в Риве до начала 1960-х гг. прошло почти 400 лиц» (http://www.afrus.ru/ru/vladivostok/-_1004).
В недостроенном замке Оржер, по словам Татьяны Евгеньевны, «у колонистов была собственная общественная столовая, часовня, и парк, который я решила превратить в огород. Само здание было разделено на квартиры, для каждой семьи» (https://www.proza.ru/2010/06/07/1272).
Русские колонисты на ступенях замка «Оржер».
«Все эти белогвардейцы, - вспоминал сын Мельников, - не знали, что значит слово “забастовка”. Они были идеальными рабочими. […] Жили они военной колонией в замке этого капиталиста. Там была специальная комната, где хранились полковые знамена. А на спецовки денег не было, ходили работать в армейской форме, строем по улицам («Трудно быть русским во Франции!» Беседа с Константином Мельником // «Русская Мысль». Париж. 2001. 8 марта).
Вскоре замок с прилегающим парком превратился в «островок русского мiра и просуществовал почти полвека: здесь проводили собрания, играли свадьбы, в домашнем театре ставили спектакли, устраивали праздники и дружеские встречи. Сюда приезжали с концертами, лекциями и докладами русские артисты, писатели, общественно-политические и военные деятели. По рассказам старожилов бывали И.А. Бунин, И.С. Шмелев, Б.К. Зайцев.
В замке были открыты военно-училищные курсы, которые [в 1930-1932 гг.] готовили последних юнкеров России. Визиты военных вождей эмиграции А.П. Кутепова, Е.К. Миллера, А.П. Архангельского запечатлены на фото или в автографах генералов на их памятных портретах.
В Риве продуманно воспитывали детей, молодежь, прививали им русскую культуру. В цокольном этаже замка оборудовали храм св. архангела Михаила. Практически все русские Рива и окрестностей были прихожанами храма, включая знаменитого композитора Игоря Стравинского и его семью» (http://www.afrus.ru/ru/vladivostok/novosti/201609619).
В парке замка «Оржер». Снимок из архива К.К. Мельника.
Прежде чем продолжить наше повествование о жизни Мельников под Греноблем, расскажем о дальнейшей судьбе их тобольского знакомого - Н.Я. Седова. Вначале Николай Яковлевич прошел обычный путь офицера-белогвардейца. В 1921 г. через Константинополь он выехал во Францию. Оттуда в Чехословакию. Став постоянным прихожанином православной церкви в Праге, он сблизился с епископом Сергием (Королевым, 1881-1952), викарным архиереем митрополита Евлогия (Георгиевского).
«Владыка Сергий, - вспоминал юный очевидец, - любил торжественность, порядок, “славу” богослужения. Служил Владыка с глубокой верой и искренностью, с сознанием значительности совершаемого, настаивая на серьёзном отношении к пению, чтению и всему порядку церемониала. Точность движений причта была безукоризненна, сочетание красок облачений, стихарей, аналоев и паникадил считалось очень важным, и служба была “синхронизирована” до мельчайших подробностей. “Икоты”, к которой мы теперь, к сожалению, уже привыкли, не могло быть.
Прислужников “муштровал” на кухне у Владыки Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны Крымского конного полка штабс-ротмистр Николай Яковлевич Седов, впоследствии архимандрит Серафим, тогда келейник владыки Сергия. Вместе [они] - Владыка своей любовью к церковной “славе” и Николай Яковлевич своей военной муштровкой - создали в Праге богослужения, с которыми по красоте мало кто мог сравниться в Зарубежье.
“Не забывай, мальчик, что красота эта вся во славу Божию. Будешь красоту больше Бога любить, язычником станешь, - говорил Владыка. - Красота эта, это Духа Святого сияние. Красота эта выражает нашу веру, без веры - языческое наше богослужение. Вот так. А ‘хвостатый’-то тут как тут. Смотри, как хорошо, как красиво в церкви, какие мы все хорошие, важные, как это мы всё хорошо делаем, - вот и отвёл тебя, мальчик, ‘хвостатый’ от Бога, смотришь, и уж не Господу, а ‘хвостатому’ служишь. Вот он какой, ‘хвостатый’-то, Божией славой и той пользуется, чтобы от Бога отвратить, к себе привязать, власть свою показать. Вот что. А ты, мальчик, его, ‘хвостатого’, за хвост хватай и вырви его из твоего сердца с рогами и копытами”.
“Креститься, Игорёк, можно только тогда, когда указано, - это Николай Яковлевич шестилетнему посошнику. - Начнёшь с ноги на ногу переминаться, креститься, кланяться, когда стоишь перед иконостасом, будешь внимание молящихся отвлекать. Тебя замечать будут, а не красоту службы. И повороты, чтобы были через внутреннее плечо, когда в паре, и через левое плечо, когда один. и чтобы земной поклон был одним движением - вниз и обратно, и не качайся, когда идёшь, полной ступнёй, небольшим шагом... и чтобы движения были чёткими, тогда молящимся мешать не будешь”.
Во время богослужения Владыка преображался. Из невысокого, сутуловатого, немного сгорбившегося монаха, скромнейшего из скромных, Владыка становился стройным, высоким, властным Архиереем, с громким голосом, твёрдой, спокойной поступью. Стоя на кафедре посреди церкви, Владыка олицетворял церковный авторитет и церковную славу... Недаром злые языки говорили, что у нас в Праге не богослужение, а архиерееслужение. “Не нам, не нам, а имени Твоему”, - часто повторял Владыка» (http://deacon.ru/library/raznoe/72-korolev.html).
Архимандрит Серафим (Седов), бывший «Маленький Крымец», среди своей паствы.
Состоя к тому времени в браке, Н.Я. Седов получил церковный развод, и тут же в Праге был пострижен епископом Сергием в монахи (8.2.1929) с именем Серафим. 10 февраля 1929 г. посвящен в сан иеродиакона. Из юрисдикции митрополита Евлогия в 1930-е гг. о. Серафим перешел под омофор Русской Православной Церкви Заграницей. Вступил в братию монастыря преподобного Иова Почаевского в Ладомирово. Около 1939 г. был назначен членом Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. В иеромонаха его рукоположили в Храме Гроба Господня. Он исполнял послушание ризничего Троицкого собора в Иерусалиме. Был возведен в сан архимандрита. После того как храм отошел к Московской Патриархии, вернулся в Европу. В 1949-1951 гг. о. Серафим помощник настоятеля подворья монастыря Преподобного Иова Почаевского во французском городе По. С 1951 г. настоятель русской церкви в Тегеране. С января 1961 г. член Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Священник Гефсиманского женского монастыря Св. Марии Магдалины в Иерусалиме (1961-1984), духовник Вифанской школы при этой обители. 23 декабря 1984 г. архимандрит Серафим почил в Иерусалиме, где его и погребли (А. Нивьер «Православные священнослужители, богословы и церковные деятели русской эмиграции в Западной и Центральной Европе. 1920-1995. Биографический справочник». М.-Париж. 2007. С. 428-429).
Из Святого Града 1980-х снова перенесемся во Францию 1920-х. Один за другим у Мельников рождались дети: после Татьяны, появившейся на свет еще в России, были еще Евгений, Константин и Елена. Глава семейства Константин Семенович продолжал работать на фабрике простым рабочим, Татьяна Евгеньевна «давала уроки русского, немецкого и английского языков, чтобы дополнить скудный семейный бюджет» (https://www.proza.ru/2010/05/31/1100).
Татьяна Евгеньевна Мельник, урожденная Боткина с родившейся во Владивостоке дочерью Татьяной (1919-2003). По месту рождения остальных детей можно проследить эмигрантский путь четы Меликов: в югославском Дубровнике появилась на свет дочь Елена (1921-2005), во французском Рив-сюр-Фюр - Константин (1927-2014).
Но тут происходит событие, в корне изменившее всю дальнейшую жизнь не только семьи Мельников, но и остальных оставшихся после революционных катаклизмов в живых Боткиных. Увы, после всего, о чем мы расскажем далее, о многих из них можно будет сказать словами Апокалипсиса: «…Знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв» (Отк. 3, 1).
У события этого есть название, даже имя, и не одно… Анна Андерсон (1896-1984), Анастасия Чайковская, в замужестве Манахан - одна из наиболее известных женщин, выдававших себя за «чудесно спасшуюся» Великую Княжну Анастасию Николаевну.
Самозванка в анфас и в профиль.
Впервые о ней стало известно в связи с покушением на самоубийство, предпринятым ею 17 февраля 1920 г. в Берлине. «С этой попытки самоубийства, - заметила Великая Княгиня Ольга Александровна, - и началась легенда об Анастасии. Именно в эту ночь началась эта сага. Пожалуй, единственным достоверным фактом во всей этой истории и была попытка самоубийства» (Великая Княгиня Ольга Александровна «Мемуары». М. 2003. С. 190).
Мы не ставим перед собой цель осветить всю эту историю, в связи с которой существует огромная литература. Нас, прежде всего, будет интересовать роль во всем этом потомков и ближайших родственников Лейб-медика.
Одной из главных фигур этого действа была Татьяна Евгеньевна Мельник, обладавшая богатым архивом по этой проблеме. «На основе собранных документов, - пишет публикатор ее книги на эту тему на русском языке Владимiр Момот, - в последние годы своей жизни Татьяна Евгеньевна написала книгу “Anastasia retrouvee” [“Найденная Анастасия” (фр.)]. Книга была написана на французском языке и издана в Париже издательством Bernard Grasset в 1985 году. “Anastasia retrouvee” это не просто сборник документов, а свидетельство очевидца и участника событий жизни Анастасии на протяжении семидесяти пяти лет. […]
…Татьяна Евгеньевна выбрала для своего повествования форму романа, хотя книга носит документальный характер. Согласно архивным документам, в книге есть некоторые исторические неточности. Это касается хроники и имён некоторых участников событий от июля 1918 года до февраля 1920 года. Но в целом книга очень интересна и для любителей исторического жанра, и для профессиональных историков. В России это произведение Татьяны Боткиной ранее никогда не публиковалось.
Появлением книги у нас мы обязаны трем замечательным женщинам. Это переводчики Ида Матвеевна Шепелева и Ольга Юрьевна Ольшванг, а также Екатерина Петровна Макарова, проживающая в пригороде Парижа. Её дед в июле 1918 года участвовал в освобождении Екатеринбурга и был свидетелем предварительного следствия по делу об убийстве Членов Царской Семьи и Их слуг.
Узнав от Елены Дмитриевны Лейхтенбергской о том, что я занимаюсь историей княжны Анастасии, она любезно передала мне в 2008 году копии документов о княжне из архива ныне покойного мужа. В 2009 году, по моей просьбе, Екатерина Петровна разыскала у парижских букинистов книгу Татьяны Боткиной и прислала в Екатеринбург. Русский литературный перевод книги я назвал символически - “Возвращение Анастасии”» (https://www.proza.ru/2010/05/31/1093).
Мост через Ландвер-канал в Берлине - место несостоявшегося самоубийства Анны Андерсон. Снимок из книги Глеба Боткина 1931 г.
Первая встреча Т.Е. Мельник с Анной Андерсон произошла 27 августа 1926 г. в баварских Альпах. «С самого первого дня нашей встречи, - вспоминала Татьяна Евгеньевна, - я поняла, что мадам Чайковская-Андерсон на самом деле Великая Княжна Анастасия, младшая дочь последнего Императора всея Руси. В этом вопросе я никогда не испытывала ни малейшего сомнения» (https://www.proza.ru/2010/05/31/1100).
Вскоре сестру поддержал брат. «…Самыми ярыми сторонниками “спасшейся княжны”, - отмечают современные исследователи, - стали Татьяна и Глеб Боткины. […] Противники Анны Андерсон, в свою очередь, объявляют Глеба Боткина хитрым и безпринципным человеком, исподволь руководившим психически больной женщиной, направлявшим, а то и прямо диктовавшим её “воспоминания” в надежде прибрать к рукам заграничное имущество Романовых» (https://ru.wikipedia.org/wiki/Анна_Андерсон).
«Лично я убеждена, - говорила встречавшаяся с самозванкой Великая Княгиня Ольга Александровна, - что всё это затеяли безпринципные люди, которые надеялись заполучить хотя бы долю сказочного несуществующего богатства Семьи Романовых» (Великая Княгиня Ольга Александровна «Мемуары». С. 194). На уточняющий вопрос сестра Царя-Мученика сказала, что, «вероятно, кто-то из тех, кто с самого начала был спонсором госпожи Андерсон, метил на значительное состояние Романовых, хранившееся в зарубежных банках, в частности, в Англии» (Там же. С. 196).
Сегодня это очевидное, подкрепленное многими неопровержимыми фактами мнение, пытаются отрицать, не утруждая себя при этом абсолютно никакими доказательствами, при помощи самых фантастических построений. Так, публикатор последней версии воспоминаний Т.Е. Мельник-Боткиной (О.Т. Ковалевская), хотя и называет самозванку «авантюристкой», фактам наперекор, старается обелить саму мемуаристку: «Но именно эта ошибка еще раз характеризует ее, как человека, безконечно любящего Царскую Семью. […] …Возникла Андерсон - и для Татьяны сверкнула надежда: “Всё-таки всех уничтожить не удалось. А вдруг и отец где-то живой!” Появился ничтожный шанс, миллионный. Как не поверить?! Она поверила и признала, потому что безгранично любила отца и Царскую Семью и верила в чудо. […] …Не признать так похожую на Анастасию Анну Андерсон Великой Княжной означало для Татьяны еще раз расстрелять Царскую Семью» («Царский Лейб-медик». С. 42).
Но признать самозванку выжившей Великой Княжной - не значило ли отрицать мученичество и Святость Царственных Мучеников. И если для Мельник-Боткиной этот вопрос, когда она писала свои мемуары, так остро еще не стоял, то как быть с нынешними публикаторами ее мемуаров: Ковалевской и издательством, называющим себя «Царское Дело»? Для них что, выходит, такой проблемы и сейчас не существует?..
Татьяна Мельник-Боткина (слева), Анна Андерсон и доктор Этель (Eithel). 1926 г.
Упорство и изворотливость, достойные гораздо лучшего применения. Ведь факты настолько очевидны, что их не может отрицать даже сын Т.Е. Мельник: «Мама никогда нигде не работала. Оставалось рассчитывать только на филантропию: многие не отказывали в помощи дочери доктора Боткина, убиенного с Государем Императором. Мы существовали в совершенной, кромешной нищете. До двадцати двух лет я ни разу не познал ощущения сытости [...] И тут моя мама совершила жуткую, непростительную ошибку! Она признала лже-Анастасию, якобы выжившую после казни в Екатеринбурге и откуда ни возьмись появившуюся в конце двадцатых годов, и разругалась из-за этого не только со всеми Романовыми, но и практически со всей эмиграцией. Уже в семь лет я понимал, что это мошенничество. Но мать ухватилась за эту женщину, как за единственный лучик в нашем безпросветном бытии» (http://www.itogi.ru/exclus/2011/29/167407.html).
«Она была настолько же хороша собой, насколько, как бы это сказать, неумна [...] Натура страстная, даже религиозно-фанатичная…», - так характеризовал тот же Константин свою мать (Там же.).
Практически также характеризовал ее и П. Жильяр, правда, подчеркивая при этом тот непоправимый вред, который нанесла она делу выяснения истины: «Я достаточно хорошо знаю госпожу Боткину, чтобы не сомневаться в её искренности, но я также знаю её экзальтированный характер и думаю, что она была неосторожна в общении с госпожой Чайковской. Она старалась, искренне убеждённая, помочь “ослабленной памяти” больной… Между тем, через своего отца, она знала множество мелких деталей, касающихся Императорской Семьи» (https://www.proza.ru/2010/06/07/1272).
Не отрицая всех этих очевидных причин и резонов, заметим всё же, что и чрезмерно упрощать ситуацию также вряд ли разумно.
Ознакомление с книгой Т.Е. Мельник о Лжеанастасии позволяет ответить нам на два, как мы полагаем, важных для нашей темы вопроса. Во-первых, кто из родственников Лейб-медика, еще будучи в России, был мотором акций, направленных против близких Г.Е. Распутину людей, очерняя, таким образом, имя самого Царского Друга? Кто был, так сказать, «певцом за сценой»? Иными словами, кто подкреплял уверенность Глеба Евгеньевича Боткина и рвение контрразведчика Константина Семеновича Мельника? И, наконец, второе и самое важное: в чьих интересах (вне зависимости от того, что они думали сами) действовали все эти люди, будучи уже за границей?
Сами тексты, написанные Татьяной Евгеньевной, позволяют сделать важные выводы. Именно эта женщина имела влияние на окружающих и умело пользовалась им.
По возращении из Германии, по ее словам, муж «Костя стал расспрашивать меня о поездке. При моем рассказе он посерьезнел, лицо стало почти неподвижным. […]
- В глубине своей души ты уверена, что эта больная незнакомка и есть Великая Княжна Анастасия, - спросил он.
- Да, я абсолютно уверена.
- Тогда я тоже тебе верю. У тебя много недостатков, но ты всегда говоришь правду.
Эта краткая похвала заставила меня покраснеть. Я восхищалась силой и умом моего мужа, и его уважение было мне дорого. […]
- Я тебя поддержу, - пообещал Костя…» (https://www.proza.ru/2010/06/07/1272).
Другим участником этой истории был брат Глеб. «Его вечным желанием, - писала о нем сестра, - было быть первым повсюду, самым известным, чтобы им все восхищались. Опасения анонимности привели его к созданию из себя тайного советника. Именно к нему приходили репортеры, чтобы получить сведения о русской эмиграции» (https://www.proza.ru/2010/06/14/1078).
Титульный лист книги Глеба Боткина «Женщина, которая восстала вновь» (1931).
«15 апреля [1927 г.] пришла телеграмма из Соединенных Штатов, ответ на которую был уже оплачен. Любопытная и немного взволнованная, я развернула голубую бумагу. Текст был написан на английском: “Клянешься ли ты - точка - что госпожа Чайковская - тире - Анастасия - точка. Подпись Глеб”. Эта пылкость была в стиле моего брата. Глеб был самым младшим из нас, он поселился в Соединенных Штатах после того, как покинул Россию через Японию. Я его очень любила, но мои снисходительные чувства старшей сестры его раздражали. Мы не виделись со времен поражения армии Колчака. Причиной было скорее отсутствие желания с его стороны, чем недостаток денег. Я понимала Глеба. Поскольку он был младшим из четверых, его постоянно подавляли старшие Юрий, Дмитрий, я. […] Сейчас, когда семья распалась, он бежал от любых напоминаний о его бывшем “рабстве”. Я ему несколько раз писала об Анастасии, но получила только один короткий и презрительный ответ, наводящий на мысль, что я, должно быть, ошиблась, поскольку никогда не была очень умна. А сейчас ему мое мнение оказалось необходимым!» (Там же).
Итак, от «рабства» он бежал… Но это значит, что было и само рабство! В Тобольске сестра позволяла брату говорить. Но то были именно её мысли, её диктат.
Из Америки во Францию Глеб прибыл в апреле 1927 года. В начале мая он приезжает в баварский замок Зеон, где пребывала Лжеанастасия, и признаёт ее. «Неделя в замке Зеон сделала Глеба на всю жизнь борцом за права Анастасии. Другого такого защитника у нее никогда не было», - так пишет автор обширного исследования на эту тему (П. Курт «Анастасия. Загадка Великой Княжны». М. 2005. С. 222).
Замок Зеон, в 1853-1934 гг. баварская резиденция Герцогов Лейхтенбергских, по приглашению которых в 1927 г. там жила Лжеанастасия.
Это бросающаяся многим в глаза роль в деле Анны Андерсон Глеба Боткина была удобна тем, кто в действительности стоял за всей этой авантюрой и умело руководил из-за кулис марионетками, специально хорошо освещенными огнями театральной рампы.
Трудно поверить, что это несомненное обстоятельство не понимает профессиональный разведчик К.К. Мельник (сын Татьяны Евгеньевны), когда заявляет: «На самом же деле продюсером лже-Анастасии был мой дядя Глеб. Он раскручивал эту польскую крестьянку, приехавшую в Америку из Германии, как голливудскую звезду. Глеб Боткин вообще был человеком небрезгливым и талантливым - рисовал комиксы, писал книги - плюс прирожденным авантюристом: если для Татьяны Боткиной Императорское прошлое являлось формой невроза, для Глеба - лишь расчетливой игрой» (http://www.itogi.ru/exclus/2011/29/167407.html).
Но в одном Константин Константинович, несомненно, прав: продюсер имелся. Однако им был отнюдь не Глеб, а его дядя - Сергей Дмитриевич Боткин (1869-1945), двоюродный брат Лейб-медика Е.С. Боткина и дипломата П.С. Боткина, о котором речь впереди. Именно его Глеб называет «главным защитником мадам Чайковской» (G. Botkin «The real Romanovs». P. 265).
Продолжение следует.