НЕ ОСТАВЛЯЮТ ЗАБОТАМИ
ГОД СОЛЖЕНИЦЫНА
«Целенаправленная ложь тоже создает своих демонов, искажая все: прошлое, вернее представление о нем, настоящее - в действиях и будущее - в результатах этих действий. Ложь - главное бедствие, разъедающее человечность, честные устремления и светлые мечты».
Иван ЕФРЕМОВ.
«План, одобренный Политбюро ЦК, предполагал: дискредитировать писателя на Западе и в глазах соотечественников; выявить и перекрыть каналы сообщения с друзьями в СССР; идентифицировать всех, кто с ним связан, и блокировать идущую от этих лиц информацию; распространять ложные сведения о сотрудничестве людей из окружения Солженицына со спецслужбами. Из разных адресов сюда направлялись письма протеста, подозрительные на вид посылки, анонимные угрозы; в журналистскую среду вбрасывались слухи - мол, могут украсть детей, поджечь дом. Ставилась задача вселить в А.И. чувство страха и нервозности, чтобы “отвратить Солженицына от его деятельности”.
В [цюрихский] дом на Штапферштрассе были внедрены офицеры чешской службы безопасности StB супруги Голуб. Валентина Голуб представилась чешкой, родившейся в России, в Рязани (землячка!), и после 1968 года сбежавшей в Швейцарию. Именно она предложила А.И. помощь чешской эмигрантской общины, и вскоре (“чувство постоянной вины перед чехами затмило осторожность”) фрау Голуб и её муж стали своими людьми в доме.
А.И. Солженицын в Цюрихе. Март 1974 г.
Согласно опубликованным на Западе документам из коллекции В.Н. Митрохина, бывшего архивиста КГБ (“Архив Митрохина”), госбезопасность стремилась забросить “Пауку” [такую кличку дали писателю чекисты. - С.Ф.] в сеть приманку, которую тот без колебаний бы проглотил. Голубам вменялось навязать А.И. в качестве переводчика и внедрить в “друзья и сотрудники” агента StB Томаса Ржезача (кличка “Репо”).
После того как внедрение произойдет, Андропов намеревался приступить к осуществлению “Плана ‘Паук’ № 5/9-1609”: дискредитировать и дестабилизировать Солженицына и его семью и обрезать его связи с диссидентами.
За писателем велось неотступное наблюдение, его пытались вывести из равновесия, выплёскивая потоки клеветы, которая регулярно воспроизводилась в западной прессе.
По версии Митрохина, только к середине 1975 года А.И. понял (ему намекнули из Чехословакии, а потом и швейцарская полиция), что вокруг него сплетена тонкая агентурная сеть, и принял свои меры, ибо швейцарская полиция не смогла обезпечить ему необходимую защиту. Согласно той же версии, “пристальное внимание”, каким писатель был окружён в Швейцарии, могло подтолкнуть его к отъезду в США.
Этот план, однако, удался Андропову далеко не во всех пунктах: Солженицын гораздо раньше, чем рассчитывали планщики, раскусил их замыслы, постепенно отодвинул чешскую пару от всех дел, ни разу не принял Ржезача у себя дома и вообще избежал с ним личного знакомства, как ни ходатайствовала за “прекрасного поэта” фрау Голуб (“Я допускаю, - писал А.И. про Ржезача, - что он и хозяев обманул: он и им ещё из Цюриха соврал, что задание выполнено, познакомился”). […]
Надпись у дома, в котором жил в первые месяцы своего изгнания А.И. Солженицын. В ней писатель просил репортеров не донимать его.
За действиями изгнанника напряжённо наблюдали. Вскоре после его высылки АПН отчитывалось в ЦК специальными мерами (тиражирование записок Решетовской и показаний Виткевича). “Работа по дискредитации ведётся в тесном контакте с КГБ… Всего за январь-февраль с.г. по линии АПН за рубеж направлено более 95 материалов” - в них Солженицын презрительно назывался эмигрантом с “несостоятельными политическими амбициями”.
Андропов докладывал: “Принимаются меры к локализации попыток Солженицына проводить враждебную деятельность, дальнейшей компрометацией его перед советской и мiровой общественностью, усилению наблюдения за лицами, оказывавшими поддержку Солженицыну в период его проживания в СССР”. […]
Позиция Третьей эмиграции тоже приятно будоражила госбезопасность. “Политическое кредо Солженицына, его мания величия, стремление представить себя в роли ‘высшего судьи’, ‘пророка’ явились причиной глубоких разногласий между ним и целым рядом лиц, выехавших в последнее время из Советского Союза на Запад (Синявский, Максимов, Некрасов)”. Эти лица воспринимались теперь на Лубянке как нечаянные, но драгоценные союзники, антисолженицынский авангард.
И всё же спокойно смотреть на “клеветническую кампанию в связи с публикацией пасквиля «Архипелаг ГУЛАГ»”, тем более пустить эту кампанию на самотек, Андропов не мог: Солженицын становился его навязчивой идеей.
Опрометчиво либеральная высылка писателя компенсировалась чрезвычайными мерами. «В целях нейтрализации враждебной деятельности Солженицына в 1974-1975 годах на Запад были продвинуты выгодные нам материалы и документы, в которых раскрывалось истинное лицо пасквилянта и классовые корни его ненависти к Советскому Союзу”, - докладывал шеф КГБ.
Солженицын с детьми во дворе цюрихского дома. 1974 г.
К наиболее выгодным и “резонансным» материалам Андропов относил признание Виткевича (“Меня предал Солженицын”; США), переводы книги Решетовской (“Мой муж - Солженицын”; Италия и Япония), статьи Н. Яковлева (“Продавшийся и простак”, “Архипелаг лжи”; США и Франция).
Шли в ход телевизионные интервью с Решетовской, Якубовичем, Каганом, Виткевичем, “знавшими Солженицына лично и в разное время разделявшими его взгляды”. Компрометирующие сведения (неверный муж и друг, тиран с дурным характером и манией величия) должны были привести к переоценке личности писателя, к “появлению и укреплению сомнений в правдивости и исторической достоверности его “сочинений”.
Целились, несомненно, в “Архипелаг” - и теперь женщина, своими руками переснявшая три тома машинописи на плёнку, объявляла их сборником лагерного фольклора. […]
В канун 200-летия Соединенных Штатов, 3 июля 1976 года, А.И., совершив процедуру официального въезда в страну не как турист, а как житель (поехал в Монреаль и оттуда в назначенном месте пересёк границу США), перебрался в Пять Ручьёв окончательно. […]
В КГБ отнеслись к новости по-своему. В “конторе” давно знали, что Н.Д. Солженицына (Светлова) всемерно содействует мужу в “сборе материалов для клеветнических пасквилей, их размножении и распространении”. Известна была и её роль в Русском общественном фонде. “Тот факт, - докладывал Андропов, - что она остаётся советской гражданкой, может быть использован супругами Солженицыными в крайне нежелательном для нас направлении, т.к. Солженицына в провокационных целях может обратиться с просьбой о въезде в Советский Союз”.
Записка Андропова “О лишении гражданства СССР Солженицыной Н.Д.” была поставлена на голосование, и 17 октября 1976 года Политбюро ЦК одобрило проект Указа Президиума Верховного Совета. Через два дня Указ вступил в силу. […]
Лесное уединение далось Але нелегко. Стройка, безлюдье, быт, который нужно было создавать с нуля, отдалённость всего и вся угнетали. Магазины и аптеки - не ближе 10 миль, значит, всюду только на машине, за любой мелочью, трудности языка, который пришлось заново осваивать им всем и прежде всего Мите [сын Н.Д. Солженицыной от первого брака. - С.Ф.] - с сентября он уехал в частную школу.
Обидно было читать, будто семья “хочет отдаться прелестям и соблазнам богатства”. “Мы выброшены с родины, у нас сердца сжаты, у жены слёзы не уходят из глаз, одной работой спасаемся - такой «буржуазный образ жизни»”.
Как-то раз в воротах появилась коряво написанная записка: “Борода-Сука За сколько Продал Россию Жидам и твоя изгородь не поможет от петли”. […]
«Творчество» нынешних продолжателей дела «Председателя», вполне достойное памяти гонителя.
На исходе первой вермонтской зимы, по совету губернатора штата, А.И. выступил на ежегодном собрании граждан Кавендиша. В спортзале Elementary School (школы, где позже будут учиться сыновья), который служил ученикам и столовой, и концертной площадкой, а городку - местом общих сборов, - он рассказал, что никогда не имел своего дома, не мог жить там, где требовала работа. Извинился за свой забор и просил не обижаться: он отгораживается не от соседей, а от непрошеных визитёров издалека.
И ещё просил не смешивать два понятия: “русский” и “советский”; не сопоставлять народ и его болезнь. “Коммунистическая система есть болезнь… Мой народ, русский, страдает этим уже 60 лет и мечтает излечиться. И наступит когда-нибудь день - излечится он от этой болезни. И в этот день я поблагодарю вас за ваше дружеское соседство, за ваше дружелюбие - и поеду к себе на родину!”
Собрание поняло и приняло нового соседа. […]
В своем доме около американского города Кавендиш (штат Вермонт). 1983 г.
Первый “спокойный год” оказался годом круговой обороны. Только отбился А.И. от фальшивого доноса “Ветрова” (“контора” надеялось на свою подделку как на бомбу, но получилась хлопушка), как была состряпана “сенсация” от Ржезача. Андропов лично следил за выходом русского издания книги и продвижением её за рубеж. Летом 1977-го Политбюро ЦК приняло специальное постановление “Об издании на русском языке книги Т. Ржезача о Солженицыне”.
Спустя год Аля запишет: “С 31 августа, как прислал Ржезач свою пакостную книгу, - Саня оторвался от «Р-17». 9 дней читал и тут же писал «Сквозь чад»”.
“Когда я пишу роман, - говорил ей Саня, - мне очень трудно, но я спокоен, ровен, вечером могу заниматься другим, - живу как человек. А это - мне писать легко, но сильно завожусь, не могу бросить до ночи - нервный заглот».
Людмила Сараскина. «Александр Солженицын». М. «Молодая гвардия». 2008.