СВОБОДНАЯ РУССКАЯ ПРЕССА О ЦАРЕУБИЙСТВЕ (3)
Фрагмент одного из плакатов, выпускавшихся белыми:
https://humus.livejournal.com/5794423.html
«Сибирская Речь». Омск. 1919. 4/17 июля. № 152. С. 2-3.
Сканы этой газетной статьи были получены не так давно от одного из посетителей нашего ЖЖ (khebeb); посланы в ответ на одну из наших публикаций.
Сопровождавшие ее комментарии заставили меня кое-что вспомнить, в т.ч. отмеченное когда-то в наших публикациях.
См. комменты к по́сту:
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/286603.html
Подумав, я не захотел оставить это втуне, решив поделиться с читателями некоторыми фрагментами воспоминаний и ассоциаций, кажущимися мне почему-то важными…
Именно в связи с этой предстоящей публикацией я решился сделать то, чего не делал ранее: дать полную расшифровку статьи, компенсирующую некачественные сканы.
Об авторе ее мы расскажем в следующем по́сте. Пока же обратим внимание на место ее публикации.
Ежедневная газета «Сибирская Речь» издавалась Омским комитетом партии «Народной свободы» и была, как писали современники, «рупором сибирских кадетов, стоящих на правых позициях». Выходила она с мая 1917-го вплоть до конца 1919 года. Тираж газеты достигал порой пяти тысяч экземпляров.
Архив газетных номеров см.:
http://privalsystems.ru/viewtopic.php?t=243298
А вот и сама эта странная и, одновременно, гнусная статья, вызывающая устойчивое желание вымыть после ее прочтения руки, тщательно вытерев их полотенцем (орфография подлинника):
Екатеринбург. Дом Харитонова (справа) и Ипатьевский дом (слева).
ДОМ ИПАТЬЕВА
С одной стороны площади - собор, с другой - Харитоновский дом и сад, нажитый на фальшивые деньги, с дорожками, сбегающими лирой к озеру, над которым высятся могучие пихты, классические ротонды, где происходили купеческие оргии, дом с колоннадой, это плотное трехэтажное искаженное отображение царскосельских растреллиевских окаменевших грез, и с третьей стороны словно врос в землю, ушел туда, приземистый, плотный дом Ипатьева, где в ночь на 17-е июля 1918 года, был застрелен Юровским бывший император Всероссийский Николай II.
На этой Екатеринбургской площади, под холодным лунным небом, словно нарочно были сосредоточены три момента нашей истории, перепутаны в кошмарном сочетании. Словно кто-то смеется над русскими и Русью, оглушительно хохочет, и хочет оскорбить нас невероятием безстыдства и цинизма.
В рассказе Мюнхгаузена - на морозе звуки застывали в почтовом рожке, в рассказе Короленко, также на морозе застыли души у двух путников; которые не подвернули к погибавшему в снегах; лишь в тепле заиграл рожок, лишь после чаю поняли путники то, чего не поняли по дороге - и бросились на безполезную помощь. Так в морозе современности застыло сердце наше; мы стали нечутки к окружающему и только когда оттаем, поймем, что совершилось в эти тяжелые годы.
Совершилось многое. Помнится, в одном юмористическом журнале в 1905 году был помещен такой рисунок: силуэты Людовика XVI, Карла I с датами их жизней и силуэт Николая Второго с вопросительным знаком.
История вписала любопытному юмористу: 1918.
Николай II… Слишком сложна эта фигура в нашем сознании, слишком она овеяна черными тенями придворных камарилий… Поклонникам самых усовершенствованных «заграничных» форм правления можно было бы сказать парадоксом, что царствование Николая II и было их вывернутым на русский лад английским принципом - «царствует, но не управляет», - как вывернутыми оказались в Харитоновском доме грезы Растрелли, как вывернута на наших русских солдатах элегантная английская форма. Царь Николай не управлял, он был окружен разгулом личных интересов, интриг, сплетен, безответственных влияний. Его именем распоряжались все, кто мог, подходя к нему всеми путями. Его царствование было безтолковщиной, смешением святости и распутства, героической войны и лихоимства, смешного и великого, как эта Екатеринбургская площадь с ее церковью, домом фальшивомонетчика и кровавым комиссаром… И разве не величайший парадокс истории, что никто иной, как Пуришкевич начал революцию, убив Григория Распутина.
Да, всё это правда. Но логический юморист, начертав свою пропорцию в силуэтах, не предусмотрел многого. Судом были казнены и Людовик и Карл… В сердцах тех людей, которые подняли руку на них, горел священный огонь негодования и из уст исходили речи справедливого обличения. Гильотина, казнившая короля, так, как казнила она проститутку - была демократичная, всеобщая, тяжелая и острая. Беснование черни, оскопившей свои жертвы, не захлестнуло королей, и голова Людовика скатилась в общую корзину, а Кромвель смотрел в лицо своему мертвому противнику.
Но когда же оттает сердце наше, чтобы оно могло понять, что произошло. Мы все читали телеграммы, материалы следствия. Мы знаем, в каких условиях жил царь Николай II в Екатеринбурге. Мы знаем, какой длинный ряд издевательств, с мая до июля, предшествовали тому, что, наконец, случилось. Если всё это было равною местью, то месть и мстившие гнусны не менее делавших. Методы одни! Какая разница между палачами! И тем гнуснее было всё это, что издевательства эти были сосредоточены на бывш. царе, как на выразителе всего, что было сделано русским народом до сей поры. А ведь сделано, по справедливости, куда больше, нежели теперь!
А какая разница в смерти! Голове Николая II не дали скатиться в демократическую корзину, как голове «гражданина Людовика Бурбона». По английским сведениям, убийству предшествовало изнасилование царских дочерей; лавры Распутина не дали спать пролетариям. И как он, так и рабоче-крестьянское правительство через блуд шли к делу, к «солнцу социализма».
Вся картина эта гнусна до такой степени, что нет возможности говорить об ней. Но характерно вот что. Когда союзники потребовали Вильгельма к суду - то Гинденбург, вождь войска «революционной» Германии, предложил свою шею взамен своего кайзера. Где русские Гинденбурги? Где сознание святости бывшего дела, где любовь и безкорыстная работа своему народу? Их нет. Увы!
Пишущий эти строки не принадлежит к сторонникам монархии. Но неужели та присяга, которую давали столь многие - так мало значила? Или мы не понимаем, что это значит? Но когда же оттает сердце наше?
Александр Блок писал в своих «Скифах» к Западу:
…Мы повернемся к вам тогда
Своею азиатской рожей!
И этот азиатский лик - всюду. С одной стороны площади - церковь. С другой - дворец на фальшивые деньги. В нем ныне кафешантан. С третьей - дом, где ночью комиссаром Абрамом Юровским пристрелен русский царь, видевший как были изнасилованы его дочери…
Как у Ремизова - в кабинете у купца: на одной стороне копия нестеровской «Св. Руси», а на другой - клетка с обезьянами.
Но откуда же возьмется, наконец, чистый пафос национального дела, криница чистая, из которой можно напиться! Не из кооперативов же, распределяющих хлеб и селедку! Откуда же?
Глухо…
В июле, месяце 1918 года ночью, темно было на Дворцовой набережной. Под ноги попадались какие-то снаряды. За Петропавловской черной крепостью был малиновый пожар и Нева была черною с малиновыми прослойками… Словно в ней сливалась кровь Шлиссельбурга и Зимнего Дворца.
В. ИВАНОВ.