Между молотом и наковальней
«…“Героический роман” действительно вырос из “аллегории”, и войны его по-прежнему восходят к “внутренней войне”, где добро - на одной стороне, а всевозможные силы зла - на другой. В реальной (внешней) жизни люди одинаково принадлежат к обоим лагерям, что означает весьма и весьма разношерстные союзы орков, зверей, демонов, простых честных людей и ангелов. При этом, однако, очень важно, кто твои вожди и не подобны ли они оркам сами по себе и ради чего всё это делается».
Джон Р.Р. ТОЛКИЕН.
«Я не надеюсь, что мои соображения могут в близости помочь выходу из болезненного размыва нашей жизни. …Я пишу лишь как один из свидетелей и страдателей безконечно жестокого века России».
Александр СОЛЖЕНИЦЫН.
У нас есть недавняя история. В 1918 - 1922 годах во многих местах России тысячные крестьянские толпы шли с вилами (или даже только с иконами, и эти случаи описаны в литературе) на красные пулемёты как на силу, враждебную своему народному существованию, - и крестьян убивали тысячами же.
А 1941-45 годы? Вот когда впервые - в масштабе многомиллионном и полностью на глазах всего мiра - коммунизм действительно оседлал русский национализм, убийца оседлал полуубитого - и в Америке, и в Англии не только никого это не устрашило, - но вызвало единодушный восторг всего западного мiра, и «России» простили её неблагозвучное название и всякую недобрую память прошлого, её впервые безоглядно полюбили (парадоксально: когда она перестала быть сама собой) - и ликовали и аплодировали: потому что такое оседлание тогда спасало западный мiр от Гитлера.
И не упрекали, что это «величайшая опасность», хотя на самом деле это и была величайшая опасность. Тогда Запад даже и мысли не допускал, что у русских могут быть какие-нибудь иные чувства, кроме коммунистических.
А что испытывали тогда подсоветские народы на самом деле? А было вот как. Прогремело 22 июня 1941 года, прослезил батька Сталин по радио свою потерянную речь, - а всё взрослое трудящееся население (не молодёжь, оболваненная марксизмом), и притом всех основных наций Советского Союза, задышало в нетерпеливом ожидании: ну, пришёл конец нашим паразитам! теперь-то вот скоро освободимся. Кончился проклятый коммунизм!
Литва, Латвия, Эстония встречали немцев ликованием. Белоруссия, Западная Украина, потом первые русские области встречали немцев ликованием.
Но нагляднее всех показала настроение народа Красная армия: на виду у всего мiра, на фронте в 2000 километров шириной, она откатывалась - хотя пешком, но с автомобильной скоростью. Ничего нельзя придумать убедительнее этого голосования ногами - одних мужчин расцветного боевого возраста.
Всё численное превосходство было на стороне Красной армии, превосходная артиллерия, немало танков, - но армии откатывались неуподобляемо, невиданно для всей русской и всей мiровой истории. За короткие первые месяцы в плен сдались около 3 миллионов солдат и офицеров!
Вот было настроение народа (народов), испытавших кто 24 года коммунизма, а кто - даже только 1. Для них весь смысл новейшей войны был - освобождение от коммунистической чумы.
Народ, естественно, стремился в первую очередь решить не европейскую задачу, а свою национальную - освободиться от коммунистов. […]
После 24 лет террора никакими силами, никаким убеждением не удалось бы коммунизму оседлать русский национализм для своего спасения, - если бы не оказалось (а под коммунистическим колпаком нет внешней информации, и мы заранее не знали), что с запада на нас катится другая такая же чума, да ещё со специальной антинациональной задачей: русский народ частью истребить, а частью обратить в рабов.
И первое, что немцы делали: восстанавливали уже разбежавшиеся колхозы для лучшей эксплуатации крестьянства.
Так наш народ попал между молотом и наковальней. И из двух лютых врагов пришлось выбирать того, который говорит на твоём языке. Так и произошло оседлание нашего национализма коммунизмом.
На несколько лет коммунизм как забыл и оглох к своим лозунгам и теориям, как забыл марксизм, а всё твердил о «славной России» да ещё и восстанавливал Церковь. (Впрочем, лишь до конца войны.)
Так в этой злополучной войне мы своей победой только укрепили на себе ярмо.
«Чем грозит Америке плохое понимание России» (1980).