К ПОНИМАНИЮ ЛИЧНОСТИ «LE PRINCE DE L`OMBRE» (40)
Трудные времена (окончание)
Тот же мотив, что и в письме М.К. Дитерихсу от 20 июня (которое мы приводили в прошлом нашем по́сте) содержится и в другом послании Н.А. Соколова, отправленном десять дней спустя (30.6.1922) - генерал-лейтенанту Н.А. Лохвицкому:
«Всё, что возможно было здесь сделать, сделано. Крайне необходимо нахождение судебного следователя по таким делам на В[остоке] России. Там существуют многие обстоятельства, требующие большой работы.
Здесь я имею возможность оставить опытное лицо, которое бы при случае с успехом могло бы заменить меня».
Под «опытным лицом» Николай Алексеевич, скорее всего, имеет в виду П.П. капитана Булыгина. Подтверждение тому мы обнаруживаем в одной из статей Павла Петровича, опубликованных им в 1928 г. в рижской газете «Сегодня» (№ 211), рассказывающей о разоблачении Лжеанастасии.
«В Сибири, - пишет он, - я стал помощником следователя Соколова, т.е. вернее, офицером, состоящим в его распоряжении, и через мои руки прошло всё следствие по делу убийства Царской Семьи. […] В 1920 г. я догнал Соколова в Париже и весной 1921 г. выехал по его приказанию в Берлин, где продолжал работать по его указанию. Там же впервые я встретился с “Незнакомкой”, о которой по приказанию Соколова я произвел самостоятельное дознание. […] Вопрос о самозванках не новый в истории следственной работы Н.А. Соколова: в Сибири мы их встречали не один раз, но это дело требовало особенно тщательного исследования, и таковое я и производил».
Генерал-лейтенант Николай Александрович Лохвицкий (1867-1933) с конца ноября 1920 г. находился в эмиграции в Китае. В марте 1921 г. во Владивостоке участвовал в работе Съезда несоциалистических организаций Дальнего Востока. В 1922 г. состоял членом Общества офицеров Гвардии во Владивостоке. В ноябре вместе с Земской Ратью ушел в Китай. В 1923 г. перебрался во Францию. Жил в Париже. Регулярно выступал перед соотечественниками с докладами. Главными его темами были: «Убийство Царской Семьи на Урале», «Русские национальные интересы на Дальнем Востоке». С 1927 г. возглавлял Общество монархистов-легитимистов и Совет по военным и морским делам при Великом Князе Кирилле Владимiровиче. Брат известной писательницы Н.А. Тэффи, был женат на Анне Николаевне (1875-1958), родной сестре генерала Н.Н. Головина. Скончался в Париже 5 ноября 1933 г. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
Но продолжим цитировавшееся нами письмо Н.А. Соколова генералу Н.А. Лохвицкому.
«…О положении порученных мне дел об убийстве Царской Семьи и иных Августейших Особ», пишет далее Николай Алексеевич, он считает «необходимым довести […] до сведения Русских людей, продолжающих борьбу с большевиками на Востоке России».
Что же именно следователь считал важным донести до тех, кто еще продолжал сражаться на последнем клочке Русской земли? - «Убийство всех Членов Дома Романовых, - пишет он, - является осуществлением одного и того же намерения, выразившегося в одном (едином плане) […]
За много лет до революции возник план действий, имеющий целью разрушение идеи Монархии. […]
Вопрос о жизни и смерти Членов Дома Романовых был, конечно, решен до смерти Тех, Кто погиб на территории России: непосредственным поводом для этого [1 нзб.] опасность Белого движения и, в частности, для судьбы Великого Князя Михаила Александровича, не только в Сибири, но и на Севере России (Архангельск).
Работа, имевшая целью гибель идеи власти Монарха, была направлена не только на носителей власти Монаршей, но и на других Членов Дома Романовых разными способами. Эта работа не прекращена и доныне».
Генерал М.К. Дитерихс в Никольск-Уссурийске. Лето 1922 г.
Тем временем положение в Приморье всё ухудшалось.
Оно и с самого начала было безнадежным. Один из активных деятелей Собора юрист С.П. Руднев (1872-1934) рисует в своих мемуарах удивительную по силе картину:
«В первых же заседаниях Собора было постановлено обратиться с особою грамотой ко всем Русским людям, и составление ее было поручено мне. […]
Мы мало рассчитывали на то, что грамота эта дойдет до населения так, как нам этого хотелось, знали также и то, что, и дойдя, призыв наш не даст желаемых результатов, но перед смертью, - а смерть наша была уже несомненна, так как только что появилось объявление японского военного командования об эвакуации Приморья к половине октября, - перед смертью, говорю, хотели дать знать о себе своим Русским людям, оставить память и завещание последних гибнущих белых на последнем кусочке Белой Великой России».
Грамота Приамурского Земского Собора Временному Приамурскому Правительству. Владивосток. 26 июля / 8 августа 1922 г.
Однако, по известной русской поговорке, глаза боялись, а руки делали.
В сентябре 1922 года в Никольск-Уссурийске прошло совещание епископов: Харбинского и Маньчжурского Мефодия, Читинского и Забайкальского Мелетия, Владивостокского и Приморского Михаила, Токийского и Японского Сергия, Камчатского и Петропавловского Нестора.
Владыки решили 22 октября 1922 года созвать во Владивостоке Дальневосточный Поместный Церковный Собор, на котором намечалось создать Высшее Церковное Управление для дальневосточных епархий. Ожидалось прибытие на него около 50 членов: архиереев, священников, участников Всероссийского Поместного Церковного Собора 1917-1918 годов, выборных от мiрян, военного духовенства и приходов.
За своё короткое существование в Приамурском Земском Крае вышло четыре эмиссии почтовых марок. Они представляли из себя надпечатки на прошлых выпусках марок Российской Империи, Омского правительства и Дальневосточной республики, выполненных церковнославянским шрифтом. Надпечатки производились в типографии Государственного банка во Владивостоке и находились в обращении вплоть до 25 октября 1922 г.
Решающую роль с падении Русского Приморья сыграло прекращение военных и иных жизненно необходимых поставок Японией, по категорическому требованию США.
В последнем указе Правителя края М.К. Дитерихса, датированном 17 октября, читаем:
«Силы Земли Приамурской Рати сломлены. Двенадцать тяжелых дней борьбы одними кадрами безсмертных героев Сибири и Ледяного Похода без пополнения, без патронов решили участь Земского Приамурского Края. Скоро его уже не станет. Он как тело - умрет. Но только как тело. В духовном отношении, в значении ярко вспыхнувшей в пределах его русской, исторической, нравственно-религиозной идеологии, - он никогда не умрет в будущей истории возрождения Великой Святой Руси.
Семя брошено. Оно сейчас упало на еще не подготовленную почву. Но грядущая буря ужасов советской власти разнесет это семя по широкой ниве Великой Матушки Отчизны. И приткнется оно в будущем через предел нашего раскаяния и по безконечной милости Господней к плодородному и подготовленному клочку Земли Русской и тогда даст желанный плод.
Я верю в эту благость Господню; верю, что духовное значение кратковременного существования Приамурского Края оставит даже в народе края глубокие, неизгладимые следы. Я верю, что Россия вернется к России Христа, России - Помазанника Божия, но что мы были недостойны еще этой милости Всевышнего Творца».
Обсуждение решения об оставлении Приморья. В первом ряду (слева направо) сидят генералы Г.А. Вержбицкий, М.К. Дитерихс и В.С. Молчанов. Октябрь 1922 г. Из книги генерала П.П. Петрова «От Волги до Тихого океана в рядах белых» (Рига. 1930).
Ранним утром 2 ноября генерал М.К Дитерихс со штабом Земской Рати перешел Русскую границу. В Китай ушло до 20 тысяч защитников Русского Дела в Дальней России.
Некоторое время Михаил Константинович вместе с генералами и офицерами жили в китайском лагере в Гирине. В 1923 г. он переехал в Шанхай, где служил сначала клерком, а затем главным кассиром во Французско-китайском банке.
Отъезд генералов М.К. Дитерихса и Г.А. Вержбицкого из Гирина. 1923 г.
Однако в конечном итоге генерал М.К. Дитерихс оказался прав. Действительно, само, хотя и краткое, существование Земского края оказало большое влияние на людей, его населявших.
Вот что, в изложении исследователя А.Ю. Хвалина, писал в 1929 г. по поручению европейских монархистов в записке «Общее политико-стратегическое положение на Дальнем Востоке с русской национально-патриотической точки зрения» капитан 2-го ранга Б.П. Апрелев:
«Японская империя, сыграв роль тарана для новых смут, должна исчезнуть с лица земли, как исчезли Империи Российская, Австро-Венгерская и Германская. В связи с этим, используя противоречия между борющимися за господство державами, можно было бы предпринять попытку создания на Дальнем Востоке малого Великого Княжества, похожего на Московское Княжество самого тяжелого периода татарского ига, которое отличалось бы глубокой религиозностью, высоким национальным сознанием, скупостью и бережливостью.
Это малое Великое Княжество должно будет нести тяжелый крест унижения, как несла его в свое время Москва. Великий Князь его будет унижен и перед японцами, которые ему должны покровительствовать, и перед иностранцами, и перед русскими, которые будут его, может быть, считать изменником, - но сила его, как и в старой Москве, должна заключаться в том, что у него будет полное основание верить в свой народ, который русский до мозга костей; его поддержит и Церковь Православная и вера в то, что наступят дни, когда все русские найдут общий дом, найдут потерянную ими Россию.
Постепенно, по мысли дальневосточных монархистов, [...] это небольшое Великое Княжество должно прирастать восточносибирскими и забайкальскими землями, став ядром будущего возрожденного Всероссийского Царства. Остро встает вопрос о возглавлении и властях Великого Княжества» (А.Ю. Хвалин. Восстановление Монархии в России. Приамурский Земский Собор 1922 года. Материалы и документы. М. 1993. С. 96-97).
Капитан 2-го ранга Борис Петрович Апрелев (1888-1951) после окончания Морского корпуса (1907) служил на Императорской яхте «Штандарт», в Морском Генеральном Штабе (1913-1914). Во время Великой войны - офицер связи во Франции. В годы гражданской - помощник военного агента адмирала А.В. Колчака в Японии, Италии и Югославии. В эмиграции в Югославии, Париже, а затем в Харбине. Был сотрудником выходившего там православно-монархического и духовно-нравственного журнала «Хлеб Небесный», а также заведующим канцелярией Казанско-Богородицкого монастыря. В 1931 г. переехал в Шанхай, где служил во французской консульской полиции и заведовал архивом. С 1947 г. в США. Скончался в Сан-Франциско.
О том, насколько эта идея была живуча среди представителей дальневосточной монархической эмиграции, можно судить по появившимся, уже после японской оккупации Маньчжурии, печатным обращениям генерала М.К. Дитерихса.
После похищения в 1930 г в Париже чекистами председателя РОВС генерал А.П. Кутепова Михаил Константинович Дитерихс объявил себя главой Дальневосточного отдела РОВС, избрав себе помощником генерала Г.А. Вержбицкого. Заступивший на место А.П. Кутепова генерал Е.К. Миллер утвердил это назначение.
Время на Дальнем Востоке было горячее. Япония начала действовать в Маньчжурии. Казалось, вот-вот начнет осуществляться Русская мечта.
От имени Дальневосточного филиала РОВС генерал Дитерихс высказался в своем в поддержку внешней политики Японии, призвав русскую эмиграцию в Европе оказать ему всестороннюю помощь в подготовке решающей войны с советской властью. В специальной листовке-призыве «К белой русской эмиграции всего мiра» в 1931 г. Михаил Константинович уповал на скорое восстановление Самодержавной Монархии в России.
Генерал высказывал идею: через японцев, считавшихся вначале большинством эмигрантов естественными союзниками, добиться от СССР согласия на создание буферного государства.
Знак Дальневосточного отдела РОВС.
И действительно, в конце 1932 г. Японским императором Хирохито был одобрен разработанный генштабом японской армии план войны против СССР, намечавшейся на 1933 год.
«Нет сейчас русского ни за рубежом, ни тем более в пределах нашей родной страны, - писал тогда и архиепископ Нестор, - который не сознавал бы, насколько важно было бы сейчас для России, для всего нашего национального дела вооруженное столкновение советской России с любым достаточно сильным противником».
Написано это было уже после провозглашения 1 марта 1934 г. государства Маньчжоуго Маньчжурской империей (Маньчжудиго). То был день официального восшествия на Престол Императора Пу И, коронация которого состоялась 10 мая 1934 г., а 1 марта 1937 г. Маньчжудиго была объявлена наследственной монархией.
Михаил Константинович Дитерихс в эмиграции. Шанхай.
Ну, а сейчас с Дальнего Востока начала 1930-х вернемся на десять лет раньше в другой конец мiра - в Париж.
Там Николай Алексеевич Соколов, не зря ведь рвавшийся в Россию, туда, где догорала гражданская война, вел свои не менее жестокие сражения.
Благодаря своему бедственному материальному положению, следователь подвергался открытому совершенно безстыдному шантажу со стороны тех сил, которые в свое время выступали закопёрщиками свержения Самодержавия, приведшего к гибели Царской Семьи и других Членов Дома Романовых.
Уже не раз поминавшийся нами председатель Совещания бывших русских послов в Париже масон М.Н. Гирс, пользуясь правами, предоставленными ему Великим Князем Николаем Николаевичем, совершенно откровенно предупреждал Н.А. Соколова о последствиях, к которым может привести его неуступчивость и принципиальность.
При передаче Николаем Алексеевичем ему следственного производства 21 января 1921 г., по словам близкого знакомого следователя А. Ирина, «Гирс настоятельно советовал Соколову не продолжать далее следствия, мотивируя свой совет соображениями различного свойства, как-то: юридическими - Соколов, ведь, со смертью адмирала Колчака, потерял свои полномочия; нравственными - находясь на территории Франции, неудобно заниматься производством следствия, имеющего политический характер; фактическими - Соколов, дескать, безсилен принудить к даче показаний тех лиц, которые откажутся их давать, и т.д.
Затем Гирс назначил Соколову ежемесячное содержание в размере 1.000 франков.
Однако Соколов продолжал дальнейшую работу».
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/225854.html
Михаил Николаевич Гирс (1856-1932).
«Приняты были все меры, - вспоминал князь Н.В. Орлов, - чтобы помешать Соколову вписать правду в великую книгу Истории. Он жил на меленькую пенсию. Ему грозили, в случае, если он напишет свои свидетельства, отнять от него эту маленькую ренту, так горько заработанную.
- Исполнили ли угрозы?
На это князь Орлов только пожал плечами…» («Царский вестник». Белград. 1931. № 130).
Были и иные сходные (также заинтересованные в молчании следователя) силы.
Тот же А. Ирин свидетельствовал: «Другим пунктом следствия, вызвавшим взрывы страстей, интриг и противодействия, был пункт, говоривший о роли евреев в убийстве Царской Семьи. Еще до приезда Соколова в Париж, евреи, через посредство продажных людишек, пытались прокричать на весь мiр, что к екатеринбургскому преступлению евреи никакого касательства не имеют.
Вот почему приезд Соколова в Европу был очень опасен для еврейского кагала и неотложной задачей для него являлась необходимость если не подорвать вовсе доверие к работе Соколова, то по возможности ослабить впечатление, могущее быть от оглашения некоторых обстоятельств цареубийства.
Застрельщиком еврейской пропаганды явился Тельберг, бывший министром юстиции Омского правительства после Старынкевича. Воспользовавшись первоначальными рапортами Соколова, которые он оставил у себя, Тельберг, приехав в Америку, громогласно заявил о полной еврейской невиновности в деле цареубийства. Сигнал, подданный Тельбергом из Америки, был подхвачен в Париже.
По приезде Соколова в столицу Франции, его посетили лидеры российского умеренного еврейства - Пасманик и Слиозберг.
Они долго нащупывали возможность превратить Шаю Голощекина, Янкеля Юровского, Сафарова и подобных им псевдонимов в русских людей. Однако попытка эта оказалась безплодной: следователь оперировал с неопровержимыми доказательствами той непреложной истины, что убийство Царской Семьи было задумано, руководимо и приведено в исполнение при руководящем и непосредственном участии евреев.
Даниил Самуилович Пасманик (1869-1930).
Оставив Соколова в покое, как неисправимого фанатика, твердо стоявшего на почве данных следствия, евреи прибегали к печати - агитации. “Последние Новости” усиленно вдалбливали в умы своих читателей мысль о невиновности евреев. В этой же газете выступил в защиту евреев известный уже нам б[ывший] министр юстиции Старынкевич. Извращая факты и подтасовывая события, он утверждал, что Царскую Семью убили мадьяры, латыши и татары, о чем, дескать, свидетельствуют надписи на стенах царской тюрьмы и участие лиц с татарской фамилией, как например Сафаров.
Нам нужно было бы только пожалеть экс-министра юстиции Старынкевича, читая его наивные бредни, если бы он не отдавал себе ясного отчета в том, что он пишет и какую цель он преследует. Принимая же во внимание все эти обстоятельства, на нашу долю выпадет печальная необходимость с грустью констатировать, что среди русских политических “деятелей” встречаются нередко личности типа Старынкевича…
Эти господа утверждали, что главным виновником цареубийства был Ленин. Нет, в этом вопросе ни Ленин, ни Дзержинский не виновны. Весь заговор об убийстве Царской Семьи и Членов Императорской Фамилии, в Москве, был сосредоточен всецело в руках Янкеля Свердлова, непосредственными исполнителями распоряжений которого были его сородичи: Шая Голощекин… и Янкель Юровский.
Сказанного уже достаточно, чтобы понять, какую бешеную интригу вокруг Соколова плели евреи. К сожалению, я должен сказать, что эта интрига оказала свое действие…»
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/225854.html
Генрих Борисович (Ханох Борухович) Слиозберг (1863-1937) - масон 33-го градуса.
Не в силах отрицать дело в целом, его не раз пытались (делают это и до сих пор!), насколько это возможно, обезценить, а саму личность следователя опорочить. (Это, между прочим, прослеживается даже в некоторых комментах к этой нашей публикации…)
В беседе 30 декабря 1930 г. с французским журналистом де Отеклоком Гирс заявил: «…Эти документы являются частью обширного следственного дела, касающегося исчезновения Русской Императорской Фамилии, дела еще не законченного» («Царский вестник». Белград. 1931. № 130).
Неожиданную, на первый взгляд, солидарность с Гирсом проявили, как мы уже видели и убедимся далее, Великий Князь Николай Николаевич, вдовствующая Императрица Мария Феодоровна и Ее окружение, монархист Н.Е. Марков и …большевики.
Современные критики Н.А. Соколова судят по его книге, потому что само дело в полном его объеме до сих пор так и не опубликовано и не обследовано, как положено, на предмет его фальсификации во время нахождения его в разных руках. Выходившие до сих пор сборники составлялись людьми с разными подходами, несущими на себе к тому же отпечаток их личных взглядов.
В связи с этим хотелось бы привести мнение, высказанное составителем одной из таких книг - заслуженным юристом России В.И. Прищепом, имевшим доступ к делу во всей его полноте:
«Не хотелось, чтобы критические замечания о тех или иных упущениях следствия понимались как упреки Соколову в предвзятости. Вообще-то он был объективен в сборе доказательств, не отвергал их, наоборот, стремился сохранить в деле, копировал и размножал для подшивки в разные папки.
Другое дело, что толковал их в рамках своих версий, но это законное право следователя на собственное мнение, тем более при высказывании его не узкому кругу специалистов, а в качестве автора книги для широкой публики. …Документы следствия Соколов отражал в книге довольно полно. Отступления от материалов, как правило, имели логическую причину».
Валерий Иванович Прищеп - полковник юстиции в отставке, заслуженный юрист РФ. Служил в органах военной прокуратуры. Составитель вместе с А.Н. Александровым книги «Расследование цареубийства. Секретные документы» (М. 1993).
А вот слова самовидца, одного из ближайших сотрудников следователя во время русского и заграничного этапов расследования - капитана П.П. Булыгина:
«Я свидетель - я единственный свидетель - работы Соколова как в Европе, так и в Сибири. Я единственный живой свидетель поистине титанического труда следователя по особо важным делам, проводимого им почти под вражеским огнем. Я знаю невообразимую сложность задачи Соколова. Он сам считал, что это выше его сил, поэтому в феврале 1919 г. просил Колчака “назначит дополнительных следователей, потому что работа была выше физических сил одного человека”. Тем не менее, ему пришлось работать одному. Я осознал, насколько непосильна была его задача, и пытался помочь ему любым способом.
Я был свидетелем моральных, физических и финансовых попыток давления на моего покойного начальника. В мутных водах политической жизни и в Сибири, где мы сражались за Национальное Государство, и в Европе, где расследование продолжалось после 1920-го года, было много известных людей и группировок от политики, которые пытались повлиять на Соколова, пытались извратить истину.
Когда-нибудь ученые, которым придется разгадывать эту запутанную историю наших дней, поймут, скольким они обязаны Соколову. Оставив в стороне собственные интересы, собственные симпатии и антипатии, он провел свой утлый челн между Сциллой и Харибдой в спокойные воды исторической истины».
Это лучший ответ тем, кто сегодня, «через губу», рассуждает о том, что Соколов оказался «не самым лучшим выбором», что он-де «изрядно затянул следствие» и т.д. Слишком хорошо мы понимаем, от кого в действительности исходят подобные наветы…
Слова П.П. Булыгина подтвердил и француз, бывший мэр Сальбри Дюран - свидетель последних месяцев жизни Николая Алексеевича.
Вспоминая о Н.А Соколове, он рассказывал французскому журналисту: «…Он казался съедаемым невыносимым тайным горем. Но он не говорил о причине. Это был человек очень честный. - Господин Дюран подумал и потом добавил: - Может быть, слишком честный» («Царский вестник». Белград. 1931. № 130).
Заключим этот пост стихами капитана П.П Булыгина, написанными им в 1922 г. в Берлине:
Н.А. СОКОЛОВУ
Караульный начальник убит,
Разводящий без вести пропал:
Может тоже погиб иль бежал.
Брошен ты на посту и забыт.
Сжав винтовку усталой рукой,
Прислонившись к родному Кресту,
Одинок на печальном посту
Ты - безсменный - стоишь часовой…
Продолжение следует.