«СВИДЕТЕЛЬСТВУЕМ СТРАДАНИЯМИ» (2)
Издательская обложка первого отдельного издания мемуаров А.А. Вырубовой. 1923 г.
Подлинный Распутин. Каким он был? (продолжение)
Одной из первых в 1922 г. опубликовала свои мемуары Анна Александровна Вырубова.
К тому времени она давно уже возвратила себе девичью фамилию Танеева. Но тут - увы - она не могла последовать совету Царицы, писавшей 20 декабря 1917 г. ей из занесенного снегом Тобольска: «Я не буду говорить о Твоих страданиях. Забудь их с Твоей фамилией, брось это всё и живи снова».
Фамилия «Вырубова» на обложке была отнюдь не только коммерческим ходом. Разумеется, спрос на книгу, несомненно, влиял на материальное положение автора. Но известное многим русским эмигрантам имя автора оставляло еще и надежду как-то повлиять на изменение мнения на многие важные вещи со стороны тех, кого, несмотря на невзгоды, всё еще интересовала Русская история и Русское будущее. Их-то могло зацепить хорошо известное имя из недавнего прошлого.
Фотография А.А. Танеевой (Вырубовой) начала 1920-х годов.
«Те, кто ожидает от меня секретных и интересных разоблачений, вероятно, будут глубоко разочарованы, потому что то, что я расскажу, даже мало интересно. Да что могу сказать я, глупая женщина, когда весь мiр осудил его, и все, кто писал, все “видели своими глазами” или знали из “достоверных источников”? Весь мiр осудил его, подобно тому, как осудил раньше Нерона, Иуду или Пилата. Значит, писать уже более нечего, и для какой цели буду я стараться переменить мнение людей? Но ради исторической правды я должна сказать…»
Анна Александровна. 1923 г.
А.А. Вырубова обращалась к публике, сильно предубежденной против Г.Е. Распутина. Таково было, по ее словам, «стадное мнение русского общества». И пусть, с высоты сегодняшнего нашего знания многих реалий, она кое-что микшировала, упрощала (всегда ли и сама она была в состоянии всё как следует понять?), но при этом, несомненно, пыталась вызвать понимание, жалость, пробудить чувства добрые… А был ведь еще и террор среды. Она сражалась за Правду, за Тех, Кого любила, в одиночку (в полном окружении), без малейшей поддержки, в обстановке не только ненависти, но и тотального непонимания…
И всё же… «Если я пишу, - заявляла Анна Александровна, - то пишу для выяснения правды и для будущего суда истории…»
Обложка и титульный лист парижского альманаха «Русская летопись», в котором в 1922 г. были опубликованы мемуары А.А. Вырубовой «Страницы моей жизни».
В том же году отдельными изданиями они вышли в Париже и в 1923 г. в Берлине и Финляндии. Затем последовали переводы мемуаров на основные европейские языки.
Еще в счастливую дореволюционную и даже вовсе волшебную довоенную пору А.А. Вырубова, бывало, обижалась на то, что Государыня, насколько это было возможно, скрывала дружбу с ней. Но на то были весьма веские причины. Царица лучше других понимала силу ненависти окружавшей Трон великосветской черни и старалась, насколько это было в Ее силах, уберечь Свою подругу.
Для того, чтобы лучше уяснить положение дел во Дворце, о котором Вырубова пыталась в 1917 г. рассказать американке («Двор состоял из безчисленных маленьких группировок, у каждой были свои безчисленные сплетни, перешептывания, секреты и планы, большие и маленькие. […] Человек, живущий при Дворе и не участвующий в этих планах, - скорее исключение, чем правило»), обратимся к дневниковым записям обер-гофмейстерины Императрицы, княгини Е.А. Нарышкиной, относящимся как раз к тому периоду, когда, после переворота 1917 г., сдерживаемые этикетом, чувства обитателей Дворца вырвались наружу.
Учитывая позиции этой придвоной дамы, весьма характерны издатели ее воспоминаний, вышедших в 1930 и 1936 гг. за границей:
http://sergey-v-fomin.livejournal.com/209263.html
Знак фрейлины Императриц Марии Феодоровны и Александры Феодоровны, принадлежавший Анне Александровне Танеевой (Вырубовой). Был вручен ей 8 января 1903 г.
По словам княгини Е.А. Нарышкиной (11/24.3.1917), флигель-адъютант ЕИВ и личный секретарь Императрицы граф П.Н. Апраксин «больше не может выдержать и завтра уезжает. Он ходил прощаться с Императрицей и сказал, что Ей следует расстаться с Аней Выр[убовой]. Гнев и сопротивление. Держится за нее больше кого бы и чего бы то ни было. Нас спасает корь; но было бы опасно оставлять ее в нашем обществе после выздоровления».
(19.3/1.4.1917): «Я была так далека от них, что не знала близости их отношений. Я принимала ее за экзальтированную простушку, безусловно преданную своим покровителям. Думаю, что она всем руководила сознательно, и что ее влияние было так же сильно на Него [Государя], как на Нее [Государыню]. Во всем это есть оккультизм, мистика, внушение темных сил. С ней никакой компромисс невозможен. Мы совершенно ее игнорируем, но Они проводят у нее всё Свое время и Свои вечера. А к нам заходят от времени до времени, поболтать с усилием о незначительных вещах».
(22.3/4.4.1917): «Государь сказал Вале [князю В.А. Долгорукову], что Императрица чувствует Себя одинокой, вследствие отъезда [ареста] Ани и Ден. […] Понятна тревога об участи Ее подруги, но нельзя жаловаться на одиночество, надо плакать о великих бедствиях, накликанных ею. Я считаю, что достаточно доказала свою лояльность и верность».
Эти серьги с рубинами и бриллиантами Государыня подарила своей подруге Анне Вырубовой. В Финляндии Анна Александровна, принявшая монашеский постриг, отдала их своему духовнику валаамскому монаху о. Ефрему (Хробостову), а тот незадолго до кончины, последовавшей в 1947 г., - передал дар Царицы-Мученицы Ново-Валаамской обители, где они выставлены в монастырском музее.
(24.3/6.4.1917): «Она [Императрица] недовольна нашими девочками (фрейлинами), что они не бывали у Ани во время ее болезни корью. Я ответила: это потому, что они считали, что она принесла Вам много зла. Рассердилась. “Она Мне всю жизнь отдала, это нехорошо с их стороны; Я не могу им этого простить”».
Не верится, что всё это вышло из-под пера аристократки (княгини в замужестве и урожденной княжны Куракиной), человека верующего (говеющей и причащающейся, читающей «Добротолюбие», восхищающейся действительно чудесными «Откровенными рассказами странника»)!
Дарственная надпись А.А. Вырубовой на своих мемуарах, опубликованных в «русской летописи» неустановленному лицу: «Глубокочтимому отцу диакону от автора на добрую память».
Сила зависти и ненависти к А.А. Вырубовой у этих аристократок были столь велики, что вопреки не только правилам хорошего тона, но и элементарной человеческой справедливости, они брали на веру любой (ничем не подтвержденный) слух, лишь бы втоптать имя ненавистной им подруги Государыни в грязь, не замечая, что при этом они мечут комья грязи и в сам предмет ревности. Именно поэтому, между прочим, дневники обер-гофмейстерины были напечатаны в газете Милюкова, с думской трибуны открыто обвинявшего Царицу в измене.
(28.3/10.4.1917): «Говорят, что найденные у Ани бумаги очень компрометирующего свойства и… имеют отношение к военному шпионажу и к достижению мира. Если это правда, то это государственная измена, которая заслуживала бы самой строгой кары».
Надпись А.А. Вырубовой на экземпляре воспоминания, подаренных ею Университетской библиотеке Гельсингфорса. 29 апреля 1942 г. Предоставлено Руди Де Кассерес (Хельсинки).
Всё это, в конце концов, привело княгиню Е.А. Нарышкину к решению покинуть находившихся под арестом Царственных Мучеников.
Однако даже революционный комендант Александровского Дворца, друг Керенского полковник П.А. Коровиченко, которого Е.С. Нарышкина характеризовала весьма своеобразно для княгини («этот человек, который желает добра; убежденный республиканец, он верит, что “мощность движения приведет к лучшему”, энтузиаст идей и добытой свободы»), узнав о ее желании оставить Царскую Семью, пытался ее урезонивать (26.4/9.5.1917): «В такой острый и опасный момент мой отъезд будет использован, неправильно истолкован и повлечет за собой новые безпорядки. Если это так, то я всю жизнь себя буду потом упрекать, что подлила еще одну каплю в ту чашу ненависти, которая может из-за этого перелиться».
Перевод на финский язык воспоминаний А.А. Вырубовой вышел в городе Пори под названием «Воспоминания о Русском Дворе и революции» тиражом в 500 экземпляров.
Даже высылка Царственных Мучеников в Сибирь не смягчила освободившуюся от исполнения своих обязанностей обер-гофмейстерину. Сквозь плач («Проплакала всё утро») - но не о себе ли, не об утерянном ли ею положении? - слышится всё же прежнее, неистребимое: «Выяснилось окончательно: Их везут в Тобольск. […] Государь очень побледнел и похудел. Императрица владеет Собой и продолжает надеяться! Несмотря ни на что, рада ехать в домашнюю сферу их “dear friend” [Распутина]. И Аня - святая, перед которой следует поклониться. Ничего не изменилось в Ея mentalite! […] Газеты сообщают о благополучном прибытии в Тобольск в субботу. Какая это должна быть ужасная дыра!»
Титульные листы английского перевода мемуаров А.А. Вырубовой, вышедших в 1923 г. в лондонском и нью-йоркском издательствах.
«Жизнь моей сестры, - свидетельствовал брат Анны Александровны С.А. Танеев, - с самого начала революции была сплошной мукой. Она принуждена была скрываться у разных людей. […] Возникает вопрос, в чем же была трагическая вина Анны Вырубовой? Ответ окончательный - ее безграничная преданность Царской Семье. В преданности моей сестры помимо ее искренней любви и привязанности присутствовало еще понимание обязанности каждого русского гражданина по отношению к Монарху и Его Семье, понимание, что Монарх и Его Семья - символ всей страны и что всё остальное должно быть вокруг Их. Если человек совершенно убежден в правоте своих поступков, это создает в душе покой и неуязвимость для чужой критики. Моя сестра, несмотря на все пройденные страдания и унижения, освободила душу свою от всякой злобы, упреков до самых последних дней своих и обрела свободу».
Но и после этого ее не оставляют в покое…
Брат А.А. Вырубовой Сергей Александрович Танеев со своей будущей супругой Тинатин Ильиничной, княжной Джорджадзе, в лазарете у раненой во время железнодорожной катастрофы сестры.
«Моя сестра, - продолжает С.А. Танеев, - в своих мемуарах говорит: “Я слышала, что я родилась в Германии и что меня выдали замуж за русского морского офицера, чтобы затушевать мою национальность. Я читала, что я сибирская крестьянка, привезенная для восхваления Распутина”. Подобная небылица проникла даже в мемуары фон Бюлова. Он пишет, что Анна Вырубова была женщина “класса Распутина”. Подобные сплетни о моей сестре показывают полное незнание или злостную ложь. Опровергнуть это можно только генеалогическими данными, что я проделал в конце моих воспоминаний. Главные обвинения были, что по своему происхождению она не имела права быть при Дворе, второе (во время войны), что она была немецкого происхождения и принимала во внимание интересы врагов. Эти ложные обвинения подхватывали политиканы и даже некоторые люди из общества, которые в своей ненависти забывали, что знали ее с детства. Всё это привело к убийству Распутина, сибирского мужика, группой аристократов, утопавших в роскоши и ищущих возбуждающих эмоций».
В 1978 г. вышло посмертное издание «Неопубликованных воспоминаний А.А. Вырубововой - книги со сложной и до сих пор не до конца ясной судьбой. Публикация в обратном переводе с английского К.Г. Линтваревой появилось в двух номерах (№№ 130-131), издававшегося в Нью-Йорке «Нового журнала».
В тексте воспоминаний имеются указания автора на время их создания: «Я прожила семнадцать лет в этой любимой нами Финляндии до самой смерти матери в прошлом году» (Кн. 130. С. 102); «Я пишу эти строки почти через двадцать лет после смерти Николая II» (Кн. 131. С. 173). В том и другом случае речь идет о 1938 годе.
Финская версия этих мемуаров А.А. Вырубовой (с весьма запутанной историей) вышла в 1987 г. в Хельсинки в издательстве «Otava».
Недавно книга эта, частично переведенная на русский язык Людмилой Хухтиниеми, была издана Обществом памяти игумении Таисии: «Анна Вырубова - фрейлина Государыни». Под ред. Ирмели Вихерюури. СПб. 2012.
Не жалели грязи для Анны Александровны и в Советской России.
Вот какие байки распространял, например, прославленный «хранитель Пушкинского Лукоморья» Семен Степанович Гейченко (1903-1993): «Когда я писал о Николае (Государе Императоре Николае Александровиче. - С.Ф.), Вырубова прислала мне свой дневник из Чехословакии [sic!]. Не тот, поддельный, которым хвалился Алексей Толстой, а настоящий. Ее таскали в ЧК на Литейный и в Гороховую. И однажды солдат из нашего конно-гренадерского полка Глинка, служивший в ЧК, вел ее этим маршрутом. И приказ был гнать ее почти раздетую по Невскому на веревке кнутом. И он ехал и гнал, а народ видит, что женщину какую-то мучают, пошли на него и отняли беднягу. Я знал это и потом писали ей: так ли? Она говорила - так, и спрашивала о Глинке: “Это из каких Глинок?” - “Из никаких, - говорил я ей. - Он только однофамилец”».
Приводящий эти клеветнические россказни усиленно прославляемого в 1970-1980-х гг. «советского интеллигента», члена КПСС и Героя соцтруда Семена Гейченко известный современный литературный критик Валентин Курбатов, пусть и увлеченный своим долголетним собеседником, не мог всё же не отметить «“cтранность” многих рассказов» своего визави и «их “опасную свободу” от исторической точности».
Продолжение следует.