ТАРКОВСКИЕ: ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ (часть 152)
Испытание войной (продолжение)
На ваш вопрос ответить не умея,
Сказал бы я: нам беды суждены-
Мы виноваты в том, что мы - евреи,
Мы виноваты в том, что мы - умны.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мы часто плачем, очень часто стонем.
Но наш народ, огонь прошедший, чист.
Недаром «жид» - почти всегда синоним
С великим словом, словом «коммунист».
Михаил РАШКОВАН.
1947 г.
Говоря о румынской оккупации Транснистрии, нельзя обойти стороной судьбы еврейства, населявшего не только само губернаторство (включая Одессу), но также Бессарабию, Буковину и, отчасти, собственно Румынию.
С темой этой - «не по учебникам» - впервые я столкнулся еще в конце 1970-х, когда мне пришлось жить и работать в Молдавии.
Помню, как меня поразили тогда слова пожилой женщины, всю свою жизнь прожившей в большом селе на берегу Днестра, учившейся здесь в 1930-х в школе, прятавшейся в отрытой щели от обстрелов в 1944-м, валявшейся в тифу и едва выжившей, заботами которой потом во многом крепла ее семья, росли, получив высшее образование, ее дети…
Именно эта женщина, которую, узнав, я глубоко уважал за ее веру, честность и справедливость, отвечая однажды на мой вопрос, сказала:
- А всех их туда свезли, - и она махнула в сторону левого берега реки. - Как говорят, потом из них сделали мыло…
Последнее, разумеется, плоды совместного (в данном случае) советско-западного агитпропа.
Но не это меня поразило, а то, как это было сказано: ни малейшего привкуса злорадства или мстительности, но, одновременно, и без сочувствия. То есть вполне в духе сказанного некогда древнеримским историком Тацитом: Без гнева и пристрастия.
Поразило и - заставило задуматься…
ПРИГОВОРЕННЫЕ К ИСЧЕЗНОВЕНИЮ:
Кишинев. Александровская улица у Епархиального дома. 1930-е годы.
Из доступных в то время исследований советских историков мало что можно было понять. Лишь позднее, в годы перестройки, стала, хотя и частично, известна мотивация противоположной (румынской) стороны.
Агитационные материалы 3-й и 4-й румынских армий (плакаты и листовки) провозглашали:
«Румынская и немецкая армии борются против коммунизма и евреев, а не против русских солдат и русского народа».
«Война была спровоцирована евреями всего мiра. Боритесь с провокаторами войны!»
«Румынские и немецкие войска не мстят населению. Они сражаются, чтобы уничтожить коммунизм и еврейский Кагал».
«Тот, кто борется за коммунизм, борется за покорение всех народов коммунистами и евреями».
«Коммунистам, евреям и предателям народа нет места в Бессарабии и Северной Буковине! Пускай убираются, пока не поздно!»
https://razboiulpentrutrecut.wordpress.com/2015/01/12/%d0%be%d0%ba%d0%ba%d1%83%d0%bf%d0%b0%d1%86%d0%b8%d1%8f-%d0%be%d0%b4%d0%b5%d1%81%d1%81%d1%8b-%d1%80%d1%83%d0%bc%d1%8b%d0%bd%d1%81%d0%ba%d0%be%d0%b9-%d0%b0%d1%80%d0%bc%d0%b8%d0%b5%d0%b9-%d0%b8-%d1%83/
ПРИГОВОРЕННЫЕ К ИСЧЕЗНОВЕНИЮ:
Кишинев. Кондитерская «Замфиреску» на Александровской. 1930-е годы.
Это была altera pars, но каково содержание в ней правды и могла ли она вообще быть в пропагандистских материалах, да еще во время войны?
Столь же контрпродуктивно - при существующем накале противостояния и крайней заинтересованности спорщиков - прибегать к свидетельствам отдельных лиц и даже документов. Каждый из них тут же снабдят нашлепками «антисемит», «человеконенавистник», «фашист» и всё снова возвратится на круги своя.
Похоже, есть только один более или менее подходящий способ: обратиться к свидетельствам самих евреев.
Ибо, как говорил Господь: «от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься» (Мф. 12, 37).
ПРИГОВОРЕННЫЕ К ИСЧЕЗНОВЕНИЮ:
Ученицы одного из кишиневских лицеев для девочек. 1930-е годы.
Для понимания самой сути причин этого противостояния много дает «Автобиография» известного советского филолога и литературоведа Моисея Семеновича Альтмана (1896-1976), написанная в конце 1970-х годов.
Это, хотя и краткое, но весьма важное свидетельство.
Вот оно:
«В Улле все население (примерно около двух тысяч человек) было только еврейское. Русские в Уллу наезжали только на рынок по воскресеньям. И вообще русские у евреев не считались “людьми”.
Русских мальчиков и девушек прозывали “шейгец” и “шиксе”, т.е. “нечистью”. Напомню, что и Белая Церковь у евреев называлась “мерзкая тьма”.
Для русских была даже особая номенклатура: он не ел, а жрал, не пил, а впивался, не спал, а дрыхал, даже не умирал, а издыхал.
У русского, конечно, не было и души: душа была только у еврея, а по субботам даже две души. […]
Христа бабушка называла не иначе как “мамзер” - незаконнорожденный.
А когда однажды на улицах Уллы был крестный ход и носили кресты и иконы, бабушка спешно накрыла меня платком: “Чтоб твои светлые глаза не видели эту нечисть”.
А все книжки с рассказами о Богородице, Матери Христа, она называла презрительно “матери-патери”».
В приведенном отрывке речь идет о Витебской губернии, но так было и в Малороссии, и в Бессарабии, и в принадлежавшей в то время Австро-Венгрии Буковине, и в Старом Королевстве (Румынии) - всюду, где талмудизм всегда и неизменно противостоял Христианству.
Русский ли то был, малоросс, молдаванин, румын - всё едино…
Конечно же, всё это было глубинным самосознанием, которое - из чувства самосохранения - не раскрывалось перед посторонними (последние об этом - о простодушие! - часто даже и не догадывались).
Однако что́ из этого произрастало (да и не могло не произрасти!) - хорошо известно.
Именно отсюда, между прочим, то совершенно исключительное место, которое они занимали в богоборческом движении, антицерковной деятельности, в изощренных гонениях на Православную Церковь, будь то Россия, Бессарабия или Румыния.
Могут, пожалуй, возразить: а не занимались ли этим и другие: молдаване, русские, украинцы, румыны? - Разумеется, были и таковые.
Разница - и существенная - заключалась, однако, в том, что одни занимались этим, будучи обманутыми или заблуждаясь сами, а другие - по коренному своему естеству.
Приведу один конкретный пример, свидетелем, которому, отчасти, был сам…
В Криулянах, где я какое-то время жил и работал, стояла когда-то каменная церковь Архангела Михаила, построенная в 1814 году. После 1944 г. храм закрыли, а при Хрущеве, во время антирелигиозной кампании, в 1960-1961 гг. и вовсе разрушили с помощью солдат.
Большую роль при этом сыграла председатель местного совета Варвара Игнатьевна Дрыгайло. Я ее очень хорошо помню. Личной жизни у нее не было почти никакой, все интересы - в общественном деле. Тестя моего, Ивана Георгиевича Гузуна она почему-то очень любила, называла «сынком».
И вот, дожив до перестройки, она ходила от дома к дому, просила у людей прощения и была среди тех, кто помогал восстанавливать разрушенный не без ее участия храм. В конце концов, церковь восстановили. 1 ноября 2008 г. ее освятил Митрополит Кишиневский Владимiр.
Зададут, может быть, и другой вопрос: а что́ много было таких случаев? - Нет, конечно, но приведенный пример напоминает, на мой взгляд, о возможности и органичности такого покаяния. Подобное обращение, хотя, разумеется, и редкое, в общем-то неудивительно. А вот вообразить себе на этом месте тех, других, согласитесь, просто невозможно.
Одно из дел о депортации из Бессарабии. Февраль-апрель 1941 г.
О массовом, а не единичном участии евреев в гонениях на Православную Церковь, свидетельствовали опять-таки они сами.
При посещении в 1922 г. Америки Горький встретился с уроженцем Российской Империи, еврейским писателем Шоломом Ашем (1880-1957). Последний, будучи обезпокоенным слухами о «растущем антисемитизме в России», сказал:
«“Все евреи без исключения считают, что было бы величайшей бедой, которая привела бы к страшной резне, если бы, не дай бог, власть перешла в другие руки. Огонь антисемитизма пылает в России как никогда и стоит только пошатнуться большевицкой цитадели, как будет принесено в жертву все еврейское ее население”.
Горький согласился и ответил, что напрасно еврейские большевики участвуют в осквернении русских святынь:
“Русский мужик хитер и скрытен. Он тебе на первых порах состроит кроткую улыбку. Но в глубине души затаит ненависть к еврею, который посягнул на его святыни. [...] Еврейские большевики должны были оставить эти дела для русских большевиков [...]. Ради будущего евреев в России надо предостеречь еврейских большевиков: держитесь подальше от святынь русского народа! Вы способны на другие, более важные дела”».
То есть в полном соответствии с тем, как один из предтеч «научного социализма» Сен-Симон велел своему слуге каждое утро будить себя: «Вставайте, граф. Вас ждут большие дела!»
В отдаленные районы СССР на поселение. Фрагмент экспозиции «Музея советской оккупации», открытого в Кишиневе 26 марта 2016 г.
Сегодня любят порассуждать о том, что евреи, мол, как и все прочие народы «имеют право на своих негодяев», или, что такие - как Троцкий - революционеры, одинаково чужды-де и верующим иудеям-талмудистам.
Однако, если оставить эту, лишь поверхностно связную, логику, и обратиться к достоверно известным фактам, то как раз именно такая жизнь, какую описал в своей «Автобиографии» Моисей Альтман, воспитывавшийся в хасидской семье и получивший еврейское религиозное образование в хедере, закономерно порождала всех этих разрушителей «старого мiра».
Недаром публикаторы этого ценного свидетельства подчеркивали, что тем самым они «восполняют важный пробел в отечественной мемуаристике - оно позволяет по-новому взглянуть на духовную жизнь и религиозный уклад еврейских местечек, выходцы из которых, получив в большинстве [sic!] случаев столь же ортодоксальное [sic!] воспитание, как и М.С. Альтман, сыграли впоследствии значительную [sic!] роль в истории Советского государства и его культуры».
И действительно, вот как складывался дальнейший жизненный путь Альтмана: в 1917-1919 гг. он активно участвовал в «триумфальном шествии советской власти» по Украине, а в 1920 г. был уже в иранском Энзели, где создавал Персидскую ССР.
Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.
Павел КОГАН.
1940-1941 гг.
Раскопки во дворе кишиневского НКВД. 1941 г.
Эти и некоторые другие снимки см.:
http://adevarul.ro/moldova/actualitate/istoricul-mihai-tasca-descoperit-zece-oameni-impuscati-nkvd-1941-fost-aruncati-gropile-var-7_50b352907c42d5a663a37f68/index.html#
«Я предвидел победу большевиков, - вспоминал Альтман, - и еще до окончания их войны выпустил газетный листок, где это населению предвещал. “Мы пришли!” - писал я в этом листке. И вот когда большевики одолели, они, прочтя листок, изумились и, узнав, что автором оповещения их прихода был я, назначили меня, безпартийного, редактором уже официальной газеты (“Известий Черниговского губисполкома”). И жизнь моя потекла по новому руслу.
Я фанатично уверовал в Ленина и “мiровую революцию”, ходил по улицам с таким революционным выражением на лице, что мирные прохожие не решались ходить со мной рядом. И, вспоминаю, когда “мы” (большевики) взяли Одессу, я ходил по улице, от радости шатаясь как пьяный. […] В городе на меня смотрели с некоторым страхом и уважением».
А теперь самое время от «духовных основ» перейти к конкретике фактов.
В этом нам поможет книга воспоминаний «Евреи, неевреи и т.д.», вышедшая в 1987 г. в Тель-Авиве. Автор ее Цви Кэрэм. Подлинное имя его неведомо, автор укрылся за псевдонимом. Зато, при внимательном чтении текста, мы можем узнать кое-что о нем самом.
Мемуарист - уроженец Кишинева. Перед войной был студентом историко-филологического факультета Бухарестского университета, состоял членом Всеобщей конференции студентов-евреев Румынии (сионистского и, одновременно, коммунистического оттенка).
В 1940 г. он один из руководителей кишиневской комсомольской организации, летом 1941 г. - боец «истребительного батальона», затем переводчик советской военной администрации. В 1972 г. уехал в Израиль.
Такая биография, а также выход самой книги в Тель-Авиве делает это свидетельство весьма ценным.
Но вот и сами выдержки из этого интереснейшего документа эпохи:
«…16 июня 1940 года […] Скорый поезд “Воссоединение” (“Униря”) уходил в двенадцать часов. […] …Перрон был битком набит сотнями выходцев из Бессарабии, Буковины и не меньше было там жителей коренной Румынии - все с чемоданами, узлами.
Люди были молчаливы, все вдруг “заболели”, или “отправлялись на свадьбы”, “именины”, или вдруг “решили все ехать на дешевые фрукты Бессарабии”. В действительности же все мы - и я, и Рувин, и все-все остальные - из разных источников узнали, что вскоре Бессарабия и Буковина будут оторваны от Румынии, и поэтому каждый по своим причинам, ради своих целей “сматывался”. […]
Подавляющее большинство пассажиров поезда “Воссоединение” были евреи! […]
Лето сорокового года выдалось великолепное. Кишинев утопал в зелени. Центр - у городских часов, у Епархиального дома - сиял всеми цветами радуги от тысяч цветов на бульваре, на площади Митрополии. […]
…Евреи в те дни в основном ликовали: какая радость, какое торжество - “Ди бридер кумэн!”. [“Братья идут” (идиш).] […]
Мы, группа юных друзей, шатались по Николаевской улице (ныне - Фрунзе) и глазели на отступление румынских войск.
По краям тротуара шагали солдаты в касках держа винтовки наперевес. Внезапно В. Белоцерковский выскочил из какой-то подворотни с длинной палкой, обернутой чем-то. Это было красное знамя, которое следовало перенести в другое место. Все мы знали, что румыны стреляют без предупреждения, при малейшем подозрении во враждебности.
И все же я решился на самый глупый шаг моей жизни: взял флаг, пронес его несколько шагов, упрятал за ближайшей водосточной трубой и сел рядом в ожидании возможности передать его дальше. Если бы румыны меня увидели “в действии”, расстреляли бы тут же на месте и глазом не моргнув! […]
Опознание жертв НКВД. Кишинев. 1941 г.
Я отозвался согласием на участие в каком-то собрании, куда “нас вызывают”. […]
Там уже была целая толпа красных, розовых, а главное - безцветных сторонников. Рыжая, только что появившаяся из тюрьмы - неизвестно какими путями, Розенберг сообщила скороговоркой, где и когда получить оружие для участия в “отрядах самообороны” (???). Это была глубоко продуманная советская провокация - “самооборона граждан против отступающих с грабежами румын!”.
Ничего подобного румыны не делали! Они, бедные, бежали без оглядки, покидая все в страхе перед двумя колоссами, наступавшими им на горло и уже предрешившими в Берлине их судьбу (соглашение Молотов - Риббентроп). Просто Советам понадобилась эта выдумка с грабежами и самообороной граждан в качестве дополнительного “аргумента”, в их кампании дезинформации. […]
Приказ самозваных начальников гласил: “Разоружать отступающие группы румын, при сопротивлении - стрелять!” […] Прошло немного времени, и большинство перечисленных “начальников” были отправлены в “Архипелаг ГУЛАГ”: они тоже слишком много знали… […]
Итак, мы были “местной” обороной.
Вот идет группа: унтер-офицер и два солдата. Нас было трое, идем медленно, винтовки наперевес, по Александровской улице, у самого входа в “Национальный театр”, ныне кино “Патрия”. Впереди шагает Муня (не помню фамилию). Немного отставая - Г-вич; сзади, у обочины тротуара - я. Румыны, как видно, только что вышли из парка (ныне - Пушкинский). “Стой! Мы патруль самообороны. Сложить оружие, стоять на месте!”
Я весь дрожу - это всё к добру не приведет! […] Унтер-офицер смотрит на нас взглядом, полным возмущения и ненависти. Один солдат бормочет под нос: “Мы мирные люди, что делать - приказано уходить в сторону Унген, вот мы и уходим. Уходим со своей земли, ничего не берем, как будто забыли о нас...” […]
К вечеру в том же “штабе” сыпались донесения о боевых “подвигах”: у такого-то офицера сорвали погоны, такому-то по морде дали - “чтоб знал”. А на Жуковской улице солдаты открыли огонь по “патрулю самообороны” - одного “самооборонца” не то ранили, не то убили. Не хотели без ропота принять унижение. Ушли все, человек пять, в сторону Дурлештского леса. […]
...Потом, 27 июня […] “Двадцать два года мы вас ждали! Двадцать два года!”
На всех улицах, перекрестках бессарабские евреи, полные восхищения и любопытства, толпились вокруг групп красноармейцев, ловко подсылаемых командованием - “агитировать”. Вопросы сыпались как из пулемета: “А у вас есть?.. А у вас делают?.. А у вас можно?..” Местные русские, румыны больше смотрели, слушали.
Красноармейцы, как правило, ничего не спрашивали, все отвечали да разъясняли. В их речи то и дело слышны были повторения: “буржуи”, “эксплуатация”, “вас освободили”, “империалисты”, “Подождите, и у вас будет, еще не то увидите!” Через годы жизненной практики мы поняли коварное, двойное значение того, что нам тогда говорили...
А во встречах с “освободителями” многие слышали лишь то, что хотели услышать […]
Советские люди в большинстве своем продолжали беззастенчиво “толкать свои байки”. Необходимо отметить - от истины никуда не денешься - незавидную роль многих евреев в преступной деятельности по дезинформации. Хотя многие из них прошли все ужасы режима, почти не было семьи без пострадавших, в особенности после печального 37-го года, они без зазрения совести лгали своим же родичам, приезжая в гости, иной раз после десятков лет разлуки! Это была пора Оргий Лжи, фальсификаций и настойчивого промывания мозгов!..»
Но вот наступила осень 1940-го.
«В течение нескольких часов - с двенадцати ночи до позднего утра - сотни, тысячи семей были подняты с постелей, с больничных коек, взяты на улицах, на вечеринках, нередко из объятий возлюбленных и отправлены грузовиками на вокзал, где их ожидали длиннющие порожняки скотских вагонов. Там же, на вокзале, отделили женщин от мужчин.
Душераздирающие сцены разрушения семей оставляли безразличными каменные сердца “ребят” Сталина-Берии. Уже к вечеру город был полностью парализован. Каждого охватил дикий страх за себя, за своих, к тому же еще и глубокое чувство безпомощного возмущения. […]
Как теперь уже известно, большая часть сосланных погибла медленной, мучительной смертью от голода, холода и непосильного труда…»
Эскпозиция «Музея советской оккупации» в Кишиневе.
Но кто же всё это проделывал?
«Узя Т-н был очень красивым молодым человеком, сыном почтенных родителей, одним из активистов упомянутой мною студенческой федерации в Бухаресте (Яссах). Он отличался фанатизмом и любил изображать из себя некоего сверхчеловека. […]
В Бухаресте он добрался до третьего курса юридического факультета и считал себя юристом. Советы сразу распознали в нем нужного человека и нашли ему место в подготовляемой бойне. Ведь “освобожденные” земли надо было “очистить от нежелательных элементов” […]
Он, оказывается, заседал в пресловутых “тройках”.
В 1944 году ко мне в руки случайно попали десятки длиннющих списков бессарабцев из захваченных архивов Сигуранцы. Возвратившись в Бессарабию в 1941-м, румыны их, как видно, нашли в архивах НКВД Кишинева.
В этих списках люди всех национальностей с указанием лишь фамилии, имени, отчества, года рождения, адреса, под шифром "СС" (“совершенно секретно”). Снизу красным карандашом буква “Р” (первая буква от “расстрелять”) и подпись - советник юстиции У. Т-н.
Уже один перечень имен своей суммарностью доказывал неопределенность, явную надуманность “вины” жертв. […] Среди жертв были священники и лавочники, крестьяне и офицеры, портные, полицейские и чиновники».
Одна из жертв, обнаруженная во дворе Кишиневского НКВД. 1941 г.
Вполне соответствующим всем этим деянием было и отношение местного населения, хотя и не допущенного к секретным документам, но прекрасно знавшего, кто всем заправлял.
Июль 1941 года.
«…Дубоссары на самом Днестре. Мы - еще войско (по виду). Здоровенный колхозник в кепке с длиннющим козырьком спокойно смотрит на обычную для тех дней картину бегущих толп - гражданских, военных, полувоенных, обязательно вперемешку с костлявым скотом.
Один из солдат спрашивает направление на Первомайск - у нас там были назначены сборы, которые, конечно, в указанный срок не состоялись. По какой улице, мол, идти, спрашивает братва колхозника.
Он хладнокровно отвечает: “Жыды уси тикают, як бисы, ось по тому шляху. А куды ви, хлопци? Чи вы заодно с жыдамы?” […]
На подходе к местечку Троицк на обочине дороги старушка задумчиво смотрит на всё ту же сцену - шагающий народ. Рядом с нами несколько бойцов с автоматами “ППШ” наготове ведут арестованных бойцов без оружия, без поясов.
Бабка, полукрича, обращается к конвоирам: “Куды, жыды погани, сынив нашых женете?!”»
Мемориальный камень «В память жертв советской оккупации и тоталитарного коммунистического режима». Установлен в Кишиневе в ночь на воскресенье, 27 июня 2010 г. Сооружен на месте демонтированного в 1991 г. памятника Ленину. До этого здесь поочередно стояли: памятник Императору Александру I (1914), Королю Фердинанду I (1939), Г.И. Котовскому (1940), Господарю Штефану Великому (1942), Ленину (1949).
И напоследок еще одна картинка из мемуаров Цви Кэрэма.
Всё то же лето 1941-го. Оглушительный артналет с первыми многочисленными жертвами.
«Дружок солдат Леня […] вдруг посмотрел на меня (именно в это мгновение прекратился ад) и сказал с какой-то особой ноткой ненависти в голосе да по-украински, хотя мы на всем пути переговаривались по-русски: “Ось до чого нас допэрли ваши еврейськы дила!”...
Дальше он пошел один…»
Продолжение следует.