ТАРКОВСКИЕ: ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ (часть 143)
Румынские горцы с тульниками на похоронах погибших в Испании легионеров Иона Моца и Василе Марина. Бухарест. 11 февраля 1937 г.
«Безсмысленный и безпощадный» (окончание)
«Pe-un picior de plai, / Pe-o gură de rai …»
«На краешке земли, / У входа в рай…»
МИОРИЦА.
Реквиемом по Легиону Михаила Архангела, прозвучавшим в Бухаресте уже после обретения Антонеску полновластия, но при этом за два дня до объявления об упразднения Национального Легионерского Государства, явилась премьера драмы Мирчи Элиаде «Ифигения», состоявшаяся 12 февраля 1941 г., в среду.
Мирча Элиаде.
Супруга автора Нина Элиаде делилась с друзьями своими опасениями, что постановку власти вскоре могут запретить.
На первый взгляд, не совсем понятно, почему. Ведь в основе трехактной драмы Элиаде лежал хорошо известный классический сюжет. Заядлые бухарестские театралы наверняка видели хотя бы одну из «Ифигений»: либо древнегреческие (Эсхила, Софокла или Еврипида), либо столь же часто ставившуюся трагедию Расина.
Однако тот же зритель, пришедший посмотреть постановку Элиаде, имел и другой опыт: только что подавленного железногвардейского бунта - то есть способен был понимать и другие (не только классические) параллели.
«“Ифигения” Мирчи Элиаде, - записал в своем дневнике критик Петру Комарнеску, - была исполнена в комедийном театре (Национальный театр теперь находится на реставрации после повреждений вследствие землетрясения); самая большая заслуга тут Еврипида и Расина, если не считать сон Ифигении, а также ее слова, которыми Элиаде хочет обратить внимание на Кодряну».
Петру Комарнеску (1905†1970) - румынский литератор, эссеист и критик. Один из основателей (наряду с Мирчей Вулкэнеску) известного журнала «Criterion» (1934), в котором активно печатались авторы круга профессора Нае Ионеску.
«С другого берега» смотрел на драму видевший спектакль еврейский драматург Михаил Себастиан, привычно прикидывавшийся другом Мирчи Элиаде, на деле же (судя по дневнику) державший за пазухой кучу увесистых камней.
«Одна из самых больших неудач Национального театра», - читаем в его дневнике. И самое главное: «У меня было такое чувство, будто я принимаю участие в заседании “гнезда”» (именно так называлась первичная ячейка в Легионе).
Между тем, не имея ни малейшего представления о тайных мыслях своего «друга», Мирча Элиаде в предисловии к первому аргентинскому изданию своей драмы 1951 г. поминал его добрым словом: «Я с радостью, но также и с тяжелым сердцем публикую это юношеское произведение, которое в то время, когда оно писалось, очень нравилось моим друзьям Хайгу Актеряну, Михаилу Себастьяну, Константину Нойке и Эмилю Чорану. Двоих моих лучших друзей - Хайга Актеряна и Михаила Себастьяна - которых мы все любили на заре нашей молодости, больше нет среди нас. Им я посвящаю этот текст».
Опасения Нины Элиаде о запрете постановки, к счастью, оказались напрасными: в феврале-марте 1941 г. было дано десять спектаклей. Сам автор на них, правда, не присутствовал, находясь в то время вдали от Бухареста, за границей.
Освобожденный в октябре 1939 г. (еще при Кароле II), благодаря заступничеству тестя-генерала, из лагеря Меркуря-Чук, куда он был посажен за активную деятельность в Легионе, Мирча Элиаде был направлен в качестве сотрудника отдела печати и пропаганды в румынскую дипломатическую миссию в Лондоне. В английскую столицу он прибыл 15 апреля 1940 года.
Там он находился вплоть до февраля 1941-го, когда последовало новое назначение: атташе по печати и пропаганде в Румынское посольство в Португалии. На этом посту он оставался вплоть до августа 1945 г., когда, опасаясь репрессий на ставшей неожиданно «демократической» и «народной» родине, перебрался в Париж.
Что касается «Ифигении», то толчком для ее создания явилось пребывание Мирчи Элиаде в лагере.
Арестованный 14 июля 1938 г., в августе (из-за отказа подписать акт о сотрудничестве) он оказался в Меркуря-Чук, в превращенной в концлагерь старой сельскохозяйственной школе.
Там уже находился его Учитель - профессор Нае Ионеску, арестованный ранее, в ночь с 16 на 14 апреля 1938 г., вместе с руководителями Легиона.
Лагерь, по словам одного из сидельцев - поэта и драматурга Раду Джира, - должен был, по мысли его создателей, «психологически растереть в порошок; он должен был стать центром подготовки для процессов, которые готовились вне его. За семь месяцев, которые мы провели в Чуке, все мы, без исключения, были никем иным, как подопытными кроликами для садистских экспериментов Арманда Кэлинеску».
Одним из центров сопротивления стал профессор Ионеску.
По свидетельству того же Раду Джира, «Нае Ионеску подчинил лагерь своей власти чрезвычайной силой мысли, с которой он обычно рассматривал события, честью и благородством своей души, что он доказал, стойко перенося свою болезнь и постоянные придирки преследователей и всей страшной строгости лагеря».
О том же свидетельствовали все, без исключения, заключенные.
«Нае Ионеску, - вспоминал Мирча Элиаде, - всегда оставался самим собой: оптимистичный, блестящий, такой же, как на кафедре или в его бюро в редакции “Cuvîntul”. [...] Нае Ионеску [...] брился каждое утро, всегда носил чистую рубашку и свой легендарный галстук-бабочку. [...] Он объявил, что и в лагере он будет одеваться и вести себя так же, как в Королевском дворце, на улице и в университете, до тех пор, пока это будет позволено ему. […] Я не помню, чтобы хоть когда-нибудь видел его печальным, подавленным или утратившим мужество».
«Откровением лагеря, - писал сидевший там же Вирджил Ионеску, один из командиров Железной Гвардии, - был и остался Нае Ионеску. Давно мой старый друг вышел за рамки истинной позиции легионера. Мы все были поражены его стилем и душевной силой, с которой он переносил заключение; он понимал нас, интегрировавшись в нашу жизнь, даже если он не был легионером, а только хорошим другом. Теперь он как будто бы стал одним из самых подлинных легионеров, он приобрел глубокое уважение каждого из нас. В общей спальне, на дворе, всюду он был окружен легионерами, которые хотели слушать его образную и мудрую речь, особенно при анализе политических моментов».
«В концентрационном лагере, - свидетельствовал Хория Сима, - его поведение было безупречным. Он не теряет духовного равновесия ни на минуту. [...] Он, как и многие другие, мог бы избежать продления своего ареста, с помощью ходатайства при Дворе, оппортунистского высказывания или сдержанного поведения в лагере, тем более, что состояние его здоровья было не лучшим. Но он, наоборот, предпочел разделить судьбу других. Он не только не отказался от своих взглядов, он скорее стал центром сопротивления в концентрационном лагере».
Благодаря профессору Нае Ионеску и его ученикам Мирче Элиаде и Михаилу Полихрониаде, также заключенным в Меркуря-Чук, концлагерь превратился в «университет для легионеров». Ионеску прочел курс лекций по метафизике, Элиаде - по истории религий.
«Торжественная невозмутимость, с которой профессор Нае Ионеску делал свои университетские доклады, превращала, - по словам Раду Джира, - узников лагеря в интеллектуальную элиту и делала холодные стены простой общей спальни академией».
Так на практике осуществлялись чаяния многих легионеров о создании «новой аристократии духа».
«У нас есть возможность, - писал задолго до того, как очутился в лагере, Мирча Элиаде, - стать создателями самого важного превращения, которое когда-либо видела современная Румыния: создания новой аристократии. [...]
Новый человек, который, прежде чем он обнаружил послушание, нашел так же и свою собственную волю, собственную судьбу. Дисциплина и послушание помогли обрести ему новую честь и безграничное доверие к себе самому, к своему главе и к большей судьбе своей нации. [...] Легионерское движение снова ввело радость и педагогику борьбы с открытым лицом, честной борьбы. [...]
Поощрение мужественности и боевого духа - европейская аристократическая ценность - привело к другой трансформации в душе румынского Молодого поколения. Оно привело к осознанию исторической миссии, чувству, что мы появились на свет, чтобы осуществить неповторимую в истории нации революцию.
Легионер не живет сегодняшним днем. У жизни его есть более точный и более высокий смысл: христианская революция, благо румынской нации. [...] Благодаря этой новой возникающей сейчас легионерской аристократии к жизни пробудится румынское средневековье: сознание исторической миссии, чести, мужественности, презрения и безразличия к неспособным, подлецам, болтунам».
Таким образом, рука об руку с образованием шло воспитание.
Рядовые легионеры приобретали знания, культуру, расширяли свой кругозор.
Профессора закаляли свою волю, получая неоценимый духовный опыт.
Осуществлялось на деле то, к чему в клятве, произнесенной 12 февраля 1937 г. в храме Святого Илии в Горганах над гробами Иона Моцы и Василе Марина призывал элиту Легиона его Капитан: принося постоянную жертву, «жить в бедности», вести «аскетический образ жизни без роскоши и благосостояния».
Один из пунктов «Легионерской помощи» в Бухаресте.
В соответствии с этим духом Легион оценивался и в предисловии к книге Поля Гиро «Кодряну и Железная Гвардия» (1940), написанном жившими в Париже членами движения. По их словам, это была «школа духовного и морального воспитания, школа жертвы, страдания и бедности, инициация в любовь к ближнему и героическое принятие смерти».
О том же свидетельствовали и слова гимна, который знал каждый легионер:
Молодежь святого Легиона,
Строим церкви, страждем под замком,
В тяжких испытаньях, вне закона
Никадорам славу мы поем.
В вихрях ветра, северной зарею,
Все в лучах победного венца,
Мы встречаем лаврами героя
И последней пулей подлеца!
Манифестация легионеров.
«Вечером, - описывал обычный порядок в лагере Мирча Элиаде, - в завершение общей молитвы триста голосов спели внушительное “С нами Бог”.
На самом верхнем этаже была комната, которая была выделена для “неусыпающей молитвы”. На протяжении одного часа, как в течение дня, так и ночью, там сидел один заключенный и молился, или читал Писание, прерываясь только в то мгновение, когда входил тот, кто должен был его сменить за этим занятием.
В период между тремя и пятью часами утра, естественно, нужно было особенно стараться не заснуть, и многие товарищи просили, чтобы их в списке назначили как раз на это время.
В истории современного христианства пост, молитвы и слепая вера во всемогущество Бога редко были вознаграждены бо́льшей кровью. Позже, когда эта трагедия закончилась, я был поражен тем, что обнаружил ту же самую непреодолимую веру в немногих оставшихся в живых после этой бойни. [...]
Известной банальности, что, мол, румынский народ - нерелигиозен (это единственный христианский народ, у которого нет святых, о чем нам так долго напоминали), несколько тысяч румын в период с 1938 по 1939 год - в тюрьмах и лагерях, преследуемые или свободные - дали единственную в своем роде громкую отповедь».
Как справедливо заметил современный румынский социолог, профессор Илие Бэдеску, «не следует недооценивать малые величины в истории, тогда, когда речь идет о силе духа».
Стена жертв в тюрьме Сигету-Мармацией (Марамуреш).
«Это было настолько румынским делом… - высказывался уже в конце жизни о Легионе известный философ Василе Ловинеску (1905-1984). - Не существует более глубокого выражения румынской души!»
(Кстати говоря, именно Василе Ловинеску, автор знаменитой «Гиперборейской Дакии» (1936-1937), в 1940-1941 гг., при Национальном Легионерском Государстве занимавший пост градоначальника Фэлтичень, был одним из тех, кто в марте 1938 г. устроил встречу барона Юлиуса Эволы с Корнелиу Зеля Кодряну. Сделал он это при посредничестве своего брата Хории (1917†1983) - известного драматурга и легионера.)
Что же касается Мирчи Элиаде (также, между прочим, имевшего отношение к той исторической встрече), то именно безценный опыт, обретенный им в Меркуря-Чук, его переживания там, разговоры и размышления - всё это привело, в конце концов, к созданию драмы «Ифигения».
Скорее всего, именно это и есть та самая пьеса о Капитане, которую, по словам некоторых исследователей его творчества, он писал в 1938 г. в лагере и считающуюся до сих пор не найденной.
Потенциал для написания книги о Кодряну знакомые с Элиаде подмечали в нем и ранее. Так, поэт, филолог и легионер Василе Постеукэ (1912†1972), упоминая о встрече главы Легиона с итальянским философом, на которой также присутствовал будущий автор «Ифигении», писал:
«Я здесь не могу полностью передать всё, что доверил мне Мирча Элиаде (вероятно, он сам однажды где-то напишет об этом); я только замечу, что Эвола возвратился после беседы, длившейся десять-двенадцать часов, еще полностью находясь под воздействием чар духовной силы Капитана. [...] Я никогда не забуду те часы в Париже, когда Мирча Элиаде с его столь характерной благосклонностью и его спокойствием, его голосом, в котором резонировали звон колоколов и меланхолия “дойны”, сообщал об этом историческом событии, той встрече в Бухаресте. Он подтвердил мне все то, что я уже знал о вожде Легиона, однако, в том свете и с такими словами, которые были мне неизвестны до того момента».
Завершается этот рассказ важными словами: «Элиаде мог бы написать прекрасную книгу о Капитане».
Ученый и писатель создал, однако, не публицистическое произведение (как можно было бы предполагать), а обратился к драматургии, причем с ярко выраженными древними, «вечными» истоками.
Мирча Элиаде.
Хронология создания «Ифигении» выглядела, скорее всего, следующим образом.
Осень 1938 г. - первые наброски в Меркуря-Чук.
25 октября 1939 г. Мирчу Элиаде, из-за слабого здоровья, подкрепленного хлопотами родственников супруги, перевели на лечение в санаторий, который он покинул 25 ноября.
Через несколько дней, в ночь с 29 на 30 ноября, по приказу Короля, был вероломно убит Капитан с другими известными своими соратниками.
Именно тем временем (концом осени 1939 г.) и датируется обычно «Ифигения».
Тема «жертвы», по мнению тех немногих авторов, кто писал об этой драме Мирчи Элиаде (Юджин Вебер и Клаудио Мутти), отсылает нас, помимо античной своей основы, к известной народной балладе «Мастер Маноле».
http://sergey-v-fomin.livejournal.com/149761.html
http://sergey-v-fomin.livejournal.com/150213.html
От нее - к семинарам, которые в 1936-1937 гг. вел молодой религиевед в Бухарестском университете.
http://sergey-v-fomin.livejournal.com/150620.html
А от них - к книге 1943 г., речь о которой впереди.
«В нескольких вступительных замечаниях к своей пьесе “Ифигения” (Valle Hermoso, 1951), - пишет американский историк Юджин Вебер (1925-2007), - профессор Мирча Элиаде размышляет о том, насколько “жертва” - об этом он уже писал в своем вышедшем во время войны произведении “Комментарии к легенде о Мастере Маноле” (Бухарест, 1943) - представляет собой архаичную точку зрения.
Ифигения жертвует своей жизнью, чтобы освободить путь войску; Маноле, архитектор из древней румынской легенды, приносит в жертву свою супругу, чтобы церковь, которую он как раз строит, осталась стоять.
Человеческая жертва, которую приносят, чтобы что-то вроде здания было устойчивым и пережило бы долгие времена, соответствует мистическому переходу души из смертного человеческого тела в новое здание: этим не только дают душу зданию, но и сама жертва получает новое, сияющее и более прочное тело.
Для Маноле это тело было бы монастырем, который он строит. Для Ифигении это была бы война ее отца Агамемнона, а также его победа над Азией и Троей».
Однако «Ифигения» заставляет нас вспомнить не только о «Мастере Маноле», но и о другом, еще более древнем произведении - народной балладе «Миорица».
http://sergey-v-fomin.livejournal.com/149761.html
Одним из первых указал на это литературовед и долголетний издатель трудов Элиаде - Мирча Хандока (1929†2015).
В предисловии к первому изданию драмы в Румынии 1974 г. он обратил внимание на слова Ифигении:
«Как падают звезды к моей свадьбе! И шепот воды, и шелест елей и стенание уединенности...»
И последние слова, обращенные этой главной героиней к Агамемнону:
«Помнишь ли ты это - вечернее бракосочетание. Теперь, в этот момент, я буду невестой... Почему все внезапно молчат, и почему больше не слышны благозвучные песни дев? [...] Почему больше не слышны свадебные песни? Почему гости не плетут венки из чудесных цветов, и почему невеста осталась в печальной дневной одежде? [...] Принесите мне фату!»
«…“Смерть станет свадьбой” - это фольклорный мотив, “архаичный, уходящий своими корнями в доисторические времена”, - пишет итальянский ученый-традиционалист Клаудио Мутти. - Этот происходящий из праистории мотив - важная составная часть легионерской духовности».
Раду Джир у «Зеленого Дома». 1937 г.
Раду Джир (1905†1975), настоящее имя Раду Деметреску - поэт и драматург. Кроме «Святой юности легионера», был автором гимнов «Моцы и Марина» и «рабочих легионеров». В период Национального Легионерского Государства главный управляющий румынскими театрами. С 1941 г. Раду Джир начинает свой многолетний путь политзаключенного.
Тут кстати вспомнить и текст самого гимна Легиона «Святая юность легионера», написанного поэтом Раду Джиром:
Смерть и только смерть легионеру
Дарит свадьбы пышной торжество.
Гибнет он за Землю, Крест и Веру,
Мiр весь под ногами у него!
Не страшна нам злоба урагана
И тюрьма и пыток круговерть.
Если мы умрем за Капитана,
Будь благословенна эта смерть!
И это не единственное созвучие. Есть немало и других…
Деметриус (Думитру) Леонтиеш (1917†1976) - окончил юридический факультет Черновицкого университета. Активный участник легионерского движения. Член «Братства Креста» и элитного подразделения гардистов, находившихся на казарменном положении. В 1941 г. бежал в Германию, где жил до самой смерти. Продолжив свое образование, получил степень доктора экономических наук. Погиб в подозрительной автомобильной аварии вместе со священником Василе Зэпырцаном.
Еще один поэт-легионер, Думитру Леонтиеш, написал «Легионерскую Миорицу», в которой есть такие слова:
«Я сказал моей матери [...], что я путешествую по облакам с Никадорами и Децемвирами, ведь они тоже женихи [...]».
Думитру Леонтиеш на поминальной службе Иона Моцы и Василе Марина. Мюнхен.
Наиболее подробный разбор «Ифигении» Элиаде в связи с румынскими фольклорными мотивами, темой жертвоприношения и Легионерским движением содержится в современном исследовании итальянского ученого и издателя Клаудио Мутти «Мирча Элиаде и Железная Гвардия» (2009), частично переведенном на русский язык.
Клаудио Мутти (род. в 1946 г.)
«…Мотив победы через преодоление смерти, - пишет он, - появляется в “Ифигении”. Героиню не приносят в жертву тем же самым способом, как невесту Мастера Маноле, которую живой замуровывают в стену здания.
“Моя душа, - говорит она прямо перед жертвоприношением, - не останется запертой внутри стен дворца как окаменевшее тело. Моя душа переживет эти созданные людьми здания”.
Посмертная жизнь и победа Ифигении скорее предвещается во время потрясающего события. При взгляде на смертный костер, который сожжет ее тело, она говорит следующие слова:
“Смотри, моя могила не будет в земле! Душа Ифигении осуществит это, чтобы что-то из более высокой ценности, что-то из другого мiра восторжествовало и сохранилось! Душа Ифигении пробудит к жизни большую войну и такую удаленную мечту! Ты всегда найдешь меня в своих героических действиях, в своих самых драгоценных снах, о, Троя”.
В связи с этой жертвой Элиаде намекает на то, что “Ифигения продолжает жить в том ‘мистическом теле’, что мечта Агамемнона - это война против Азии, захват Трои”. […]
Во всем художественном выражении “Ифигения” Элиаде - в противоположность всем другим адаптациям этого материала - вдохновлена мифом, она единственная, которая вдыхает в миф новую жизнь верным и действенным способом.
Иначе и не могло быть, ведь, все же, этот румынский автор был свидетелем devotio [обречения себя на смерть (лат.) - С.Ф.] всего поколения, потому что он жил в атмосфере, наполненной духом самопожертвования, и мог лично собрать те объяснения, которые свидетельствовали о духовном “ифигеническом” настроении.
Стоит еще раз внимательно прочесть несколько отрывков его мемуаров: “...Кодряну верил в необходимость жертвы, он верил, что каждое новое преследование лишь очистит движение и сделает его сильнее. [...] Без сомнения Кодряну, как многие другие легионеры, умер в убеждении, что его жертва ускорит победу движения.
[...] Пую Гырчиняну повторял [...], что высшей целью движения больше не было индивидуальное освобождение с помощью возможной мученической смерти, а “возрождение нации” вследствие “насыщения пытками и кровавыми жертвами»”. […]
Вот такой была ситуация во время оживления мифа об Ифигении».
Гырчиняну (справа) рядом с легионером Иордаке Никоарэ, убитым в 1939 г. в лагере Меркуря-Чук.
Виктор Пую Гырчиняну - адвокат, доктор юридических наук, писатель. Один из командиров Легионерского движения. Автор написанной в 1938 г. работы «Легионерское видение реальности». Убит вместе 32 другими гардистами в лагере Васлуй в ночь с 21 на 22 сентября 1939 г. во время королевского террора. Брат его офицер Флорин Гырчиняну был также убит в том году в лагере Меркуря-Чук.
Говоря о воздействии драмы на зрителей и читателей, Клаудио Мутти подчеркивает:
«“Магическо-духовная” власть Элиаде над публикой - это та власть, которая издавна присуща этой трагедии: Она как раз и “вызывает горе и дрожь” и приводит “тем самым к очищению (катарсису) от таких состояний возбуждения”.
Таким образом, трагедия, которой приписывают очищающее благоговение, включается в духовную стратегию легионеров.
Тот конфликт, который Корнелиу Кодряну часто описывал словами и изображал в образах, соответствует настоящей и истинной “Великой Священной войне”».
Продолжение следует.