ДОСТОЕВСКИЙ: ЖЕСТОКИЕ УРОКИ (4)
Старо как мiр
«Дума подумает, а у Бога уже всё есть».
Григорий РАСПУТИН-НОВЫЙ.
«Только теперь, когда мы побороли свободу, стало возможным помыслить в первый раз о счастии людей. Человек был устроен бунтовщиком; разве бунтовщики могут быть счастливыми?»
«Легенда о Великом Инквизиторе».
«…Не понимаю, как это во Франции могли случиться все эти маленькие шалости... ну вот в конце прошлого [XVIII] столетия. Пошалили и воротились к прежнему духу; […]
…Но красноречие, красноречие, о - это камень преткновения для парижанина. Он все готов забыть из прежнего, все, все, готов вести самые благоразумные разговоры и быть самым послушным и прилежным мальчиком, но красноречия, одного только красноречия он до сих пор никак не может забыть. […]
Наполеон III это понял […] и мало-помалу завел красноречие.
Для сей цели в законодательном корпусе содержится шесть либеральных депутатов, шесть постоянных, неизменных настоящих либеральных депутатов, то есть таких, что, может быть, их и не подкупишь, если начать подкупать, и, однако ж, их все-таки шесть, - шесть было, шесть есть и шесть только и останется.
Больше не прибудет, будьте покойны, да и не убудет тоже.
И это прехитрая штука на первый взгляд. Дело-то, однако ж, гораздо проще в действительности и обходится при помощи suffrage universel [всеобщего избирательного права].
Разумеется, чтоб они очень-то не заговаривались, приняты все надлежащие меры.
Но поболтать позволяется. Ежегодно в нужное время обсуживаются важнейшие государственные вопросы, и парижанин сладко волнуется. Он знает, что будет красноречие, и рад.
Разумеется, он очень хорошо знает, что будет только одно красноречие и больше ничего, что будут слова, слова и слова и что из слов этих решительно ничего не выйдет. Но он и этим очень, очень доволен. И сам, первый, находит все это чрезвычайно благоразумным.
Речи некоторых из этих шести представителей пользуются особенною популярностью. И представитель всегда готов говорить речи для увеселения публики.
Странное дело: ведь и сам он совершенно уверен, что из речей его ничего не выйдет, что все это только одна шутка, шутка и больше ничего, невинная игра, маскарад, а между тем говорит, несколько лет сряду говорит, и прекрасно говорит, даже с большим удовольствием.
И у всех членов, которые слушают его, даже слюнки текут от удовольствия. “Хорошо говорит человек!” - и у президента и у всей Франции слюнки текут.
Но вот представитель кончил, а затем встает и гувернер сих милых и благонравных детей.
Он торжественно объявляет, что сочинение на заданную тему “Восход Солнца” было отлично развито и обработано почтенным представителем. Мы удивлялись таланту почтенного оратора, говорит он, его мыслям и благонравному поведению, выраженному в этих мыслях, мы наслаждались все, все...
Но хотя почтенный член и вполне заслужил в награду книжку с надписью: “За благонравие и успехи в науках”, несмотря на то, господа, речь почтенного представителя по некоторым высшим соображениям никуда не годится. Надеюсь, господа, что вы совершенно со мною согласны. Тут он обращается ко всем представителям, и взгляд его начинает сверкать строгостью.
Представители, у которых текли слюнки, немедленно с неистовым восторгом рукоплещут гувернеру, а между тем тут же благодарят и трогательно жмут руки и либеральному представителю за доставленное удовольствие, просят доставить им это либеральное удовольствие с позволения гувернера и к следующему разу.
Гувернер благосклонно позволяет; сочинитель описания на “Восход солнца” удаляется, гордый своим успехом, представители удаляются, облизываясь, в недра своих семейств и вечером от радости гуляют под ручку с эпузами [женами] в Палерояле, прислушиваясь к плеску струй благодетельных фонтанчиков, а гувернер, отрапортовав кому следует обо всем, объявляет всей Франции, что все обстоит благополучно.
Иногда впрочем, когда начинаются дела поважнее, заводят и игру поважнее. В одно из собраний приводят самого принца Наполеона.
Принц Наполеон вдруг начинает делать оппозицию, к совершенному испугу всех этих учащихся юношей. В классе торжественная тишина. Принц Наполеон либеральничает, принц не согласен с правительством, по его мнению, надо то-то и то-то.
Принц осуждает правительство, одним словом, говорится то самое, что (предполагается) могли бы высказать эти же самые милые дети, если б гувернер хоть на минутку вышел из класса.
Разумеется, и тут в меру; да и предположение нелепое, потому что все эти милые дети до того мило воспитаны, что даже и не пошевелятся, если б гувернер даже на целую неделю от них отлучился.
И вот, когда принц Наполеон кончает, встает гувернер и торжественно объявляет, что сочинение на заданную тему “Восход солнца” было отлично развито и обработано почтенным оратором. Мы удивлялись таланту, красноречивым мыслям и благонравию всемилостивейшего принца...
Мы готовы выдать книжку за прилежание и успехи в науках, но... и т.д., то есть все, что было сказано прежде; разумеется, весь класс аплодирует с восторгом, доходящим до неистовства, принца уводят домой, благонравные ученики расходятся из класса, как настоящие благонравные паиньки, а вечером гуляют с эпузами в Палерояле, прислушиваясь к плеску струй благодетельных фонтанчиков и т.д., и т.д., и т.д., одним словом, порядок заведен удивительный».
«Зимние заметки о летних впечатлениях».
