ТАРКОВСКИЕ: ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ (часть 98)
Обложка романа Фридриха Горенштейна «Псалом». Москва, «Азбука» 2012 г.
Отторжение
Какой кошмар! Всё та же повесть...
И кто, злодей, ее снизал?
Опять там не пускали совесть
На зеркала вощеных зал...
Опять там улыбались язве
И гоготали, славя злость...
Христа не распинали разве,
И то затем, что не пришлось...
Иннокентий АННЕНСКИЙ.
«Я положительно не знаю, что делать со сволочью, что населяет эту квартиру».
Михаил БУЛГАКОВ.
После знакомства - пусть и в самых общих чертах - с содержанием романа «Псалом», возникает вполне законный вопрос: как же его приняли читатели - за рубежом и у нас?
И вот, оказывается, люди самых разных политических взглядов, эстетических предпочтений и национальностей в подавляющем большинстве своем оказались единодушны.
Роман был чужд буквально всем.
Даже горенштейновский «гимнограф-биограф» Григорий Никифрович, скрепя сердце, вынужден был признать «инстинктивное отторжение» от него тех, кто познакомился с ним.
Сначала, по вполне понятным причинам, это произошло на Западе. Первопроходцами были русскоязычные читатели.
По свидетельству друга писателя Бориса Хазанова, прочитав «Псалом», многие «сочли автора злопыхателем-отщепенцем, ненавидящим родину».
По словам Фридриха Наумовича, после того, как «Псалом» вышел, ему стали звонить, причем «звонили с угрозами».
Славильщики Горенштейна пытаются объяснить это, ссылаясь опять-таки на недоступную для понимания большинства чрезвычайную гениальность автора.
Так, по мнению Мины Полянской, текст произведения «находится уже за границами человеческого понимания».
Пишут и о чрезвычайной смелости автора: «прямо называть и обсуждать вещи, о которых говорить трудно - или вообще не принято. Табу. Табу - о евреях. Дважды табу - еврей о России. Трижды - еврей о России, о православии. Горенштейн позволил себе нарушить все три табу, за что был неоднократно обвиняем и в русофобии, и в кощунстве, и чуть ли не в антисемитизме» (Наталья Иванова).
Фридрих Наумович был даже публично обвинен в «расизме» - факт, который та же Мина Полянская не может замолчать, отделываясь, однако, тем, что называет обвинение это «нелепым», относя это почему-то исключительно на счет «неосмотрительной публицистики» своего героя, хотя причины для этого, как мы это видели, обозревая «Псалом», были глубоко укоренены уже в самом этом романе.
Как бы то ни было, никто из лиц более или менее известных и авторитетных не решился открыто защищать роман без каких-либо существенных оговорок.
Тот же академик В.В. Иванов, напутствовавший первую публикацию романа в России, нахваливавший его и горячо рекомендовавший для чтения, вынужден был всё же оговориться, правда, как всегда, в конечном итоге, в пользу (кто бы сомневался!) автора: «Я не стану спорить с его преувеличениями, понятными [sic!] при запальчивости в любом споре». Причину этого он видит исключительно в том, что Горенштейн «одержим ненавистью к русскому антисемитизму (исторически, я на этом настаиваю, вполне оправданной, хотя в некоторых навязчивых повторениях в романе я нахожу и преувеличения)».
Выход романа на Западе сопровождало почти что тотальное гробовое молчание.
Речь шла не только о людях с ярко выраженной русской или советской ментальностью (что было понятно и вполне ожидаемо).
Объединились все: шестидесятники, диссиденты, русская эмиграция первой, второй и третьей полны (без различия политических и мiровоззренческих позиций) и западные интеллектуалы.
Мина Полянская вспоминала, как Горенштейн «метался по освещённой солнцем гостиной, которая летом сильно накалялась, и кричал: “Никто, никто не хочет обо мне написать, никто знать меня не хочет!”».
Не лучше обстояло впоследствии дело и в России.
После того, как в 1992 г. в Москве вышел трехтомник Фридриха Горенштейна, десять лет его книги в России не издавались, словно в рот воды набрала и литературная критика.
По мнению Виктора Ерофеева, московской еще поры знакомого Горенштейна, высказанному им в 1992 г., читатели романа «Псалом» получили от Фридриха «авторитарное слово, похожее на окаменевшее дерьмо».
Позднее, выступая в 2012 г. на вечере памяти Фридриха Горенштейна, тот же Виктор Ерофеев, существенно смягчив свои оценки и даже назвав роман «великим», тем не менее, заметил: «Фридрих был безпощадным писателем, и достаточно вспомнить его “Псалом”, роман, где он стравил две ментальности, российскую и еврейскую, и показал, как это страшно, вот эта непримиримая вражда, непонимание и разница мiровоззрений».
Собственно случилось то, что еще в Москве на Лубянке предсказал Горенштейну капитан КГБ, взявший на себя труд перед отъездом писателя заграницу, прочитать его произведения: «…В ближайшие сто лет здесь, у нас, они напечатаны не будут… Это трудно объяснить, но не будут».
Речь, понятно, шла не только о самом факте издания, а о возможности восприятия этого - воспользуемся определением горенштейнова друга - «окаменевшего дерьма».
Гораздо хуже для Фридриха Наумовича было, однако, то, что содержание романа оттолкнуло русскоязычных издателей на Западе.
Явно рассчитывая на публику, в интервью 1988 г. американскому слависту Джону Глэду Фридрих Наумович говорил, имея в виду «Псалом»:
«Есть люди, которые его ненавидят, но ничего не пишут об этом. Особенно среди русских националистов. Ведь этот роман эмиграция замолчала, пыталась замолчать, как и другие мои вещи. […] О “Псаломе” писали и левые, и правые газеты и журналы. Но в эмигрантской литературе - ни слова.
Джон Глэд: Может быть, это опять-таки то, о чем я говорил: это слишком необычно для советского читателя, а следовательно, и для эмигрантов. Может быть, западный читатель более открыт к такого рода произведениям?
- Ну, смотря какой западный читатель. Запад - это ведь не одно целое. Французский - да. И то, наверное, не массовый. А немецкий, может быть, и нет. Итальянские издатели сами обратились ко мне, а ознакомившись с этой книгой, удрали от нее. Я выступал в Нью-Йорке. Там собралось очень мало людей, часть аудитории была настроена враждебно, старики какие-то. И когда я начал читать “Псалом” - кусочек - они демонстративно вставали и уходили. Вообще против меня применяется замалчивание, как основной инструмент борьбы - и там и здесь. Знаете, замалчивание - это ведь лучше, чем обличение. Если невозможно замолчать, тогда начинают обличать. Здесь это смешно, потому что эмиграция сама висит в воздухе.
Джон Глэд: Но разве русская эмиграция делает погоду?
- Она делает погоду на первых этапах потому, что она связана со славистами, и через них книга попадает в издательства. Карл Проффер вывез какие-то мои произведения, но он их отказался печатать. И я решил так - либералы не опубликуют, отдам консерваторам - в “Посев”. Они тоже отказались от “Искупления”. А когда прочитали “Псалом”, я думаю, вообще начали волосы на себе рвать. Украинцы зарубежные купили эти две книги, прочитали и сказали, что это антиславянские книжки. Вообще настоящих любителей литературы, я думаю, немного».
Далее в том же интервью писатель дал кое-какую дополнительную информацию по поводу отношений уже чисто европейских издательств к его роману «Псалом»:
«В Германии пока издательства, очевидно, не принимают эту книгу потому, что кровавая история дана с позиций Библии. Эта тема распространяется не только на одно, но и на будущие поколения. В другой книге, которая написана уже здесь - “Попутчики”, - показаны немецкие зверства в большей степени, но насколько я понимаю, немецкие издатели возможно захотят ее издать. Во Франции она уже вышла».
Говоря о своих недоумениях в связи с непониманием его романа читателями и издателями, Горенштейн, конечно, лукавил.
Всё дело было в его неприкрытом агрессивном антихристианстве. Потому его и не могли воспринимать ни старая русская эмиграция, ни украинские националисты, ни большинство европейской интеллигенции. В этом смысле, кстати, весьма характерно более тесное сотрудничество его именно с издательствами Франции, страны, с давних пор известной своим безбожием. (Францию Фридрих Наумович называл своей «второй литературной родиной».)
В действительности, конечно, Фридрих Наумович всё прекрасно понимал.
«Одна из причин, по которой эта книга не воспринимается многими, - признавался он в одном из интервью, - это то, что она выявляет ложный путь христианства, во многом противоположный Иисусу Христу, Иисусу из Назарета».
Однако писать об этой совершенно ясной для всех, знакомых с романом, причине до сих пор не принято. Предпочитают рассуждать о чем угодно, даже об «антигуманизме» писателя (Юрий Векслер и Виктор Ерофеев), только бы не касаться «неудобной» темы.
Однако, какой попоной ни укрывай, рожки да копытца выдают всё же сущность.
«Я считаю, - откровенничал Фридрих Наумович, - что в основе человека лежит не добро, а зло. В основе человека, несмотря на Божий замысел, лежит сатанинство, дьявольство, и поэтому нужно прикладывать такие большие усилия, чтобы удерживать человека от зла».
Исправить всё, по мысли автора романа, должен был Антихрист.
Принять такой ход истории, пусть даже и либералам-западникам, было затруднительно.
«Недавно был в Москве, - жаловался как-то одному из своих собеседников Горенштейн, - прошёлся по книжным магазинам. Там на полках лежат любимцы вашей интеллигенции: Довлатов, Окуджава, Битов. А меня нет! Меня издавать не хотят. Говорят, спрос маленький, тираж не окупится».
И еще одно высказывание на ту же болезненную для него тему: «Войнович как-то при случае на вопрос читателей, почему в России не издают Горенштейна, ответил: “Горенштейна не покупают, потому и не издают, а меня покупают, потому издают”. Примерно так же ответил Евгений Попов (не сговариваясь, в другое время и в другом месте): “Нет читательской потребности!”».
Урок, тем не менее, не пошел впрок.
Упорные сторонники продвижения романа «Псалом» в России продолжают именовать его «недооцененным», «непрочитанным», призывают снова и снова издавать его и читать.
Именно эти наблюдающиеся в последнее время, уже после смерти Горенштейна, попытки продвижения этого произведения на отечественный книжный рынок заставило нас познакомиться с ним (дело, прямо скажем, не из приятных) для того, чтобы разобраться, с чем мы, собственно, имеем дело.
На вопрос, стоит ли распространять такую книгу, отвечу: учитывая сложившееся положение вещей (свобода слова и рынка etc.), это, похоже, неизбежно. Хорошо бы только, если рядом, на полках тех же книжных магазинов, находилось противоядие: книги С.А. Нилуса, А.С. Шмакова, В.В. Шульгина, Г.Г. Замысловского, протоиерея Тимофея Буткевича, ксендза Иустина Пранайтиса. Не иначе!
Но разве это допустят?..
Продолжение следует.