ТАРКОВСКИЕ: ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ (часть 96)
Коллекция подарков Русскому народу:
В жертву Интернационалу.
«Топот с Севера»
«Счастливую и великую родину любить не велика вещь. Мы ее должны любить именно когда она слаба, мала, унижена, наконец глупа, наконец даже порочна. Именно, именно когда наша “мать” пьяна, лжет и вся запуталась в грехе, - мы и не должны отходить от нее... Но и это еще не последнее: когда она наконец умрет и, обглоданная евреями, будет являть одни кости - тот будет “русский”, кто будет плакать около этого остова, никому не нужного и всеми плюнутого. Так да будет...»
Василий РОЗАНОВ.
«Редкого терпения люди! Я не склонен ни к преувеличениям, ни к преуменьшениям национальных достоинств русского человека, но то, что я видел, что привык видеть с малых лет… […] …Не приведи судьба никому на земле столько вынести. Не надо. Они не сознают этого. Да и сам я начал понимать это много лет спустя».
Василий ШУКШИН.
Начиная уже с первых строчек романа «Псалом» «вектор зла» обозначен весьма точно:
«…Самый опасный, тяжелый топот с Севера».
Он вполне соответствует ветхозаветной парадигме, весьма простодушно порой воспринимаемой православными.
Какими Горенштейн представляет русских?
«Славянин молчалив в мучительном гневе, копит ненависть к решающему моменту. […] Славянин молчалив в гневе, но в решающий момент он может исторгнуть дикий крик своих предков, с которыми они во времена великого переселения народов разбойничали в Карпатах, мечтая обосноваться не на Днепре, а на Дунае…»
Коллекция подарков Русскому народу:
«Наше время - наши песни». (Марк Шагал. Скрипач.)
Позднее - уже будучи в эмиграции - он прибавляет еще несколько мазков к картине Русской истории…
(1991): «Русские сильно изменились после татаро-монгольского нашествия. Если говорить о монголоидном типе русского, то это прежде всего - неуважение к труду и затем - опора на массу. - А что этому противостоит? - Преодоление неуважения к труду и опоры на массу. Главное - вырваться из массы. Опереться на меньшинство. Выделить себя как индивидуальность. Не стараться идти в толпу, в ряд. […]
Это монголоидность, московитство. У Новгорода этого не было. Новгороду не надо было учиться у Запада, он сам самостоятельным был, и люди были такими. Новгород работал, имел, был индивидуалист, собственник. Важное качество - уважение к себе.
При этом надо понимать, что высокими моральными качествами собственник не обладает. - И всё же собственность дает независимость. Собственная земля, собственный товар, собственный талант.
Русское государство никогда не умело поддержать собственника, начиная с Ивана Грозного, и даже раньше. Убрать независимых людей и опереться на холуев…»
(1995): «Решающую роль в судьбе России сыграла победа Москвы над Новгородом. Разрушив Новгород, она фактически продолжила военно-кочевой монголоидный образ жизни».
(1992): «Во времена Петра произошло роковое преступление, которое лишило монархическую Россию законности передачи власти. Потом пошли сплошные перевороты: Екатерина II, которая организовала путч против законного государя, до нее Елизавета - убийство Павла, 14 декабря - сплошные путчи. Как можно вообще существовать государству на сплошных путчах?»
Это «ордынство», «московитство», «холуйство», «цареубийства, совершенные Венценосцами», с одновременным возвеличиванием «Господина Великого Новгорода», «независимого собственника»… Сколько приходилось слышать это от тех, кто еще вчера был с тобою рядом…
Коллекция подарков Русскому народу:
«Кто там машет красным флагом?» (Борис Кустодиев. Большевик.)
А вот какими в романе «Псалом» предстают сами Русские люди - творцы нарисованной Горенштейном картины Русского мiра:
«…Сидели и сидят на завалинках, на скамеечках у маленьких домиков или у подъездов многоэтажных домов часовые нации, корявые корни народа, широкоплечие, крытые до лба пуховыми платками старухи, бывшие роженицы ширококостных сыновей. Крепки их азиатские скулы, кверху подняты ноздри коротких носов, давно уж нет материнской ласки в бесцветных глазах, да и сентиментальное ли дело - караулить… “Мы, - говорят они безмолвно, одним лишь видом своим скуластым, коротконосым, - мы русские… А вы откель будете?”»
«…Видит Андрей женщину, шавочку лет около сорока, может, и моложе, но постаревшую от частых родов и недоносков. Лицо не крестьянское и не городское. Мелкое. Среднее. Щеки красные, вернее, с нездоровой краснотой, нос мал и кверху. Не женственна, груди отвисли. Такие набожны. И эта набожна. Такие верят слухам и правительству, если правительство свое, русское».
Коллекция подарков Русскому народу:
Похоронная команда Российской Империи.
Одно-единственное доброе слово припасено у Фридриха Наумовича русскому человеку: «Добрая старая женщина Чеснокова». Но адресовано оно, как он пишет, «сектантке, староверке». И не просто раскольнице. «…То ли староверка, то ли субботница», - пишет он о ней.
«И перекрестилась не щепотью, которой только соль из солонки брать, а двумя перстами, по-людски [sic!]».
Одна из главных её добродетелей заключалась в том, что она постоянно читала «попахивающую старушечей жизнью» Библию (подразумевалось, конечно, что Ветхий Завет) и уважительно относилась к Дану-Антихристу.
Итак, «социально близкими» Горенштейну оказались староверы, которые в его представлении - еще один примечательнейший маркер! - сливаются с субботниками (т.е., попросту говоря, с жидовствующими).
На эти «странные сближения» нам уже приходилось однажды обращать внимание:
http://www.pravaya.ru/look/3222
Коллекция подарков Русскому народу:
Цареубийство.
Далее обращается Горенштейн к русской интеллигенции - к той ее не столь уж великой части, которая стремилась приблизиться к своему народу, понять и выразить его нужды.
«Термин “народность” на Руси, - читаем в романе, - давно уже стал идолом. Смысл его давно уже канонизирован славянофильской интеллигенцией: народность - это простонародье. Есть у славянофилов и Библия своя, которую они изучают с тщательностью монахов-фанатиков, которой безоговорочно верят, которой кичатся и которую противопоставляют в спорах Библии иудеев. Библия эта - русская деревня.
- У вас Библия, а у нас русская деревня, вот она, наша Библия. Вам нашей Библии не понять».
Коллекция подарков Русскому народу:
Атака на Церковь. (Илья Глазунов. Разрушение храма. Фрагмент.)
Нашлось одно «доброе», прямо-таки медовое, словцо у Горенштейна и для современных ему русских писателей-деревенщиков, произведения которых он относил к разряду «церковно-березовой лирики».
На этот счет мы имеем неоспоримый документ - весьма откровенно написанный им отзыв на смерть Василия Макаровича Шукшина, с которым он не раз встречался еще в Москве, в том числе, кстати говоря, и в квартире Андрея Арсеньевича Тарковского, где создатель «Калины красной» одно время (при первой еще супруге кинорежиссера - Ирме Рауш) был частым гостем.
Что касается горенштейновского отзыва «Вместо некролога на смерть Василия Шукшина», то сам автор опубликовать его так и не решился. Сделал это его сын уже после смерти Фридриха Наумовича.
Коллекция подарков Русскому народу:
«Расказачивание».
Но вот и он сам, «отзыв» этот, целиком, без каких-либо сокращений:
«Что же представлял из себя этот рано усопший идол? В нем худшие черты алтайского провинциала, привезенные с собой и сохраненные, сочетались с худшими чертами московского интеллигента, которым он был обучен своими приемными отцами. Кстати, среди приемных отцов были и порядочные, но слепые люди, не понимающие, что учить добру злодея - только портить его.
В нем было природное безкультурье и ненависть к культуре вообще, мужичья, сибирская хитрость Распутина, патологическая ненависть провинциала ко всему на себя не похожему, что закономерно вело его к предельному, даже перед лицом массовости явления, необычному юдофобству.
От своих же приемных отцов он обучился извращенному эгоизму интеллигента, лицемерию и фразе, способности искренне лгать о вещах ему незнакомых, понятиям о комплексах, под которыми часто скрывается обычная житейская пакостность.
Обучился он и бойкости пера, хоть бойкость эта и была всегда легковесна. Но собственно тяжесть литературной мысли, литературного образа и читательский нелегкий труд, связанный с этим, уже давно были не по душе интеллигенту, привыкшему к кино и телевизору. А обывателю, воспитанному на трамвайно-троллейбусной литературе типа “Сержант милиции”, читательская веселая праздность всегда была по душе. К тому же умение интеллигента подменять понятия пришлось кстати. Так самонеуважение в свое время было подменено совестью по отношению к народу.
Коллекция подарков Русскому народу:
«Смотри-ка, Вась, какая мразь на Кремль Московский взобралась!»
Ныне искренняя ненависть алтайца к своим отцам в мозгу мазохиста преобразилась в искренность вообще.
И он писал, и ставил, и играл так много, что к концу своему даже надел очки, превратившись в ненавистного ему “очкарика”.
На похоронах этого человека с шипящей фамилией, которую весьма удобно произносить сквозь зубы, играя по-кабацки желваками, московский интеллигент, который Анну Ахматову, не говоря уже о Цветаевой и Мандельштаме, оплакал чересчур академично, на этих похоронах интеллигент уронил еще одну каплю на свою изрядно засаленную визитку. Своим почетом к мизантропу интеллигент одобрил тех, кто жаждал давно националистического шабаша, но сомневался - не потеряет ли он после этого право именоваться культурной личностью.
Те, кто вырывал с корнем и принес на похороны березку, знали, что делали, но ведают ли, что творят те, кто подпирает эту березку своим узким плечом?
Не символ ли злобных темных бунтов, березовую дубину, которой в пьяных мечтах крушил спинные хребты и головы приемным отцам алтаец, не этот ли символ несли они?
Впрочем, террор низов сейчас принимает иной характер, более упорядоченный, официальный, и поскольку береза дерево распространенное и символичное, его вполне можно использовать как подпорки для колючей проволоки под током высокого напряжения.
Коллекция подарков Русскому народу:
«Наш дорогой товарищ Троцкий!»
Но московский интеллигент, а это квинтэссенция современного интеллигента вообще, московский интеллигент неисправим, и подтвердил это старик, проведший за подпорками отечественных деревьев и отечественной проволоки много лет, а до этого читавший философов и прочих гениев человечества - вообще известный как эрудит. “Это гений, равный Чехову”, - сказал он о бойком перышке (фельетонном) алтайца, который своими сочинениями заполнил все журналы, газеты, издательства. Разве что программные прокламации его не печатали. Но требовать публикацию данного жанра - значит предъявлять серьезные претензии к свободе печати.
И когда, топча рядом расположенные могилы, в которых лежали ничем не примечательные академики, генералы и даже отцы московской интеллигенции приютившие некогда непутевого алтайца, когда, топча эти могилы, толпа спустила своего пророка в недра привилегированного кладбища, тот, у кого хватило ума стоять в момент этого шабаша в стороне, мог сказать, глядя на все это: “Так нищие духом проводили в последний путь своего беспутного пророка”».
Коллекция подарков Русскому народу:
«Уходили мы из Крыма…»
Возвратимся, однако, вновь к роману, автор которого, как мы уже об этом писали в прошлом посте, почему-то вдруг проявлял какую-то нарочитую, до болезненности, заботу о русской духовности.
«…Трудно русскому человеку, - сокрушается Горенштейн, - верить в Бога… Если б предложили ему что-либо путное в безверии, в атеизме, счастлив бы он был… Поначалу казалось, нашлась замена, и счастлив он был, но не долго… Еще быстрей минуло… И опять возвращается, а куда? Может ли русский верить при таких просторах и такой истории? В Бога - нет, так хотя бы “в распятого за мы [sic!] при Понтийском Пилате”. […] Русский атеизм проиграл, но выиграла ли от этого русская вера…»
При таком раскладе, по горенштейнову мнению, «лучше уж атеизм, если нет сил верить в Господа, чем идолопоклонство. Лучше здоровый, материнский атеизм. Но […] подлинный атеизм доступен весьма немногим. И испокон веков в стране этой и в народе этом было так же мало атеистов, как и мало верящих в Господа. И были либо равнодушные псалмопевцы, либо неистовые идолопоклонники.
И сказал Дан себе: “Пророки ваши пророчествуют ложь, и священники ваши господствуют при посредстве их, и народ любит это”».
В таких обстоятельствах, понятное дело, ничего не остается, как пророчествовать самому, что Горенштейн и делает:
«В компаниях с религиозными спорами сейчас много говорят о том, что атеизм проиграл и начинается религиозное возрождение. Хорошо, допустим, атеизм проиграл, но выиграла ли от этого в России религия? Ничему не научившись, возрождается она с прежним юродством вместо чувства, с тяжелоголовыми спорами о Христе и с простонародьем, которое о Христе не спорит, но ждет от него того же, что и от грузина Сталина, от турка Разина или иного русского атамана. И если суждено России в будущем попытаться спастись через национально-народное сознание, то не материалистическим и атеистическим оно будет. Национально-религиозную будет носить личину русский фашизм-спаситель».
Коллекция подарков Русскому народу:
«Раскулачивание». (Картина Ильи Глазунова.)
Ну, при такой-то страшной угрозе со стороны «Империи зла» всему остальному мiру ничего иного, пожалуй, и не остается, как лишить народ ее населяющий жизненной силы, отобрав у Русских и их землю заодно с вожделенными недрами.
Конечно, для этого насильственного отъема нужны основания. И они - кто бы в этом сомневался - тут же находятся: не существует, мол, никакой земли, дарованной Господом какому-либо народу. Всё это-де людские выдумки!
«Подлинная родина человека - это не земля, на которой он живет, а нация, к которой он принадлежит. Нет ни русской, ни еврейской, ни английской, ни турецкой, ни иной какой-нибудь земли. Вся земля Господня, и Господь - единственный коренной житель на земле. И подлинное право на тот или иной кусок Господней земли дают не исторические завоевания, не исторические перемещения, не факт многовекового владения, а то, сделала ли нация кусок Господней земли плодотворными и порядки на нем справедливыми или, подобно гоголевскому Плюшкину, гонит нация обширные пространства Господни, попавшие к ней в руки. Жестоко спросит Господь с такой нации за Имущество Свое. Но воздаст Господь нации, хранящей Имущество Господне».
«Имущество Господне» они безоговорочно считают своим имуществом, как единственные законные дети отца своего. И потому, конечно же, «нет ни русской, ни еврейской, ни английской, ни турецкой, ни иной какой-нибудь земли». Есть одна-единственная их земля - та, что им приглянулась, которая им потребна.
Коллекция подарков Русскому народу:
Воинствующее богоборчество.
Подобные откровения Горенштейна приводят прямо-таки в восторг Элину Гиршевну Васильеву, профессора из Даугавпилса:
«Пространство России (советской России) - это развал государства. Его символом становится строительство Вавилонской башни. “Уже более четырех веков строится в России Вавилонская башня. Библия предупреждает: возьмет башня всю силу, весь талант, всю страсть, но достроена не будет, и прахом станет сила и талант, как это случилось в Вавилоне” (Горенштейн).
Избранничество еврейского народа связано с обретением своего государство, что возможно через Исход, Исход из проклятого пространства, Исход в его Библейском понимании.
Символом избранничества еврейского народа становится строительство Храма.
Российское пространство - реальный фон пяти притч, строительство Вавилонской башни реально осязаемо.
Строительство Храма обращено в будущее, именно с ним связан истинный мессианский промысел. Идея мессианства сопряжена с концепцией будущего. Прошлое и будущее вступают в своеобразный диалог - спор друг с другом.
В точке пересечения прошлого и будущего рождается настоящее. На протяжении всего романа сохраняется ощущение настоящести происходящего».
Продолжение следует.
В жертву Интернационалу.
«Топот с Севера»
«Счастливую и великую родину любить не велика вещь. Мы ее должны любить именно когда она слаба, мала, унижена, наконец глупа, наконец даже порочна. Именно, именно когда наша “мать” пьяна, лжет и вся запуталась в грехе, - мы и не должны отходить от нее... Но и это еще не последнее: когда она наконец умрет и, обглоданная евреями, будет являть одни кости - тот будет “русский”, кто будет плакать около этого остова, никому не нужного и всеми плюнутого. Так да будет...»
Василий РОЗАНОВ.
«Редкого терпения люди! Я не склонен ни к преувеличениям, ни к преуменьшениям национальных достоинств русского человека, но то, что я видел, что привык видеть с малых лет… […] …Не приведи судьба никому на земле столько вынести. Не надо. Они не сознают этого. Да и сам я начал понимать это много лет спустя».
Василий ШУКШИН.
Начиная уже с первых строчек романа «Псалом» «вектор зла» обозначен весьма точно:
«…Самый опасный, тяжелый топот с Севера».
Он вполне соответствует ветхозаветной парадигме, весьма простодушно порой воспринимаемой православными.
Какими Горенштейн представляет русских?
«Славянин молчалив в мучительном гневе, копит ненависть к решающему моменту. […] Славянин молчалив в гневе, но в решающий момент он может исторгнуть дикий крик своих предков, с которыми они во времена великого переселения народов разбойничали в Карпатах, мечтая обосноваться не на Днепре, а на Дунае…»
Коллекция подарков Русскому народу:
«Наше время - наши песни». (Марк Шагал. Скрипач.)
Позднее - уже будучи в эмиграции - он прибавляет еще несколько мазков к картине Русской истории…
(1991): «Русские сильно изменились после татаро-монгольского нашествия. Если говорить о монголоидном типе русского, то это прежде всего - неуважение к труду и затем - опора на массу. - А что этому противостоит? - Преодоление неуважения к труду и опоры на массу. Главное - вырваться из массы. Опереться на меньшинство. Выделить себя как индивидуальность. Не стараться идти в толпу, в ряд. […]
Это монголоидность, московитство. У Новгорода этого не было. Новгороду не надо было учиться у Запада, он сам самостоятельным был, и люди были такими. Новгород работал, имел, был индивидуалист, собственник. Важное качество - уважение к себе.
При этом надо понимать, что высокими моральными качествами собственник не обладает. - И всё же собственность дает независимость. Собственная земля, собственный товар, собственный талант.
Русское государство никогда не умело поддержать собственника, начиная с Ивана Грозного, и даже раньше. Убрать независимых людей и опереться на холуев…»
(1995): «Решающую роль в судьбе России сыграла победа Москвы над Новгородом. Разрушив Новгород, она фактически продолжила военно-кочевой монголоидный образ жизни».
(1992): «Во времена Петра произошло роковое преступление, которое лишило монархическую Россию законности передачи власти. Потом пошли сплошные перевороты: Екатерина II, которая организовала путч против законного государя, до нее Елизавета - убийство Павла, 14 декабря - сплошные путчи. Как можно вообще существовать государству на сплошных путчах?»
Это «ордынство», «московитство», «холуйство», «цареубийства, совершенные Венценосцами», с одновременным возвеличиванием «Господина Великого Новгорода», «независимого собственника»… Сколько приходилось слышать это от тех, кто еще вчера был с тобою рядом…
Коллекция подарков Русскому народу:
«Кто там машет красным флагом?» (Борис Кустодиев. Большевик.)
А вот какими в романе «Псалом» предстают сами Русские люди - творцы нарисованной Горенштейном картины Русского мiра:
«…Сидели и сидят на завалинках, на скамеечках у маленьких домиков или у подъездов многоэтажных домов часовые нации, корявые корни народа, широкоплечие, крытые до лба пуховыми платками старухи, бывшие роженицы ширококостных сыновей. Крепки их азиатские скулы, кверху подняты ноздри коротких носов, давно уж нет материнской ласки в бесцветных глазах, да и сентиментальное ли дело - караулить… “Мы, - говорят они безмолвно, одним лишь видом своим скуластым, коротконосым, - мы русские… А вы откель будете?”»
«…Видит Андрей женщину, шавочку лет около сорока, может, и моложе, но постаревшую от частых родов и недоносков. Лицо не крестьянское и не городское. Мелкое. Среднее. Щеки красные, вернее, с нездоровой краснотой, нос мал и кверху. Не женственна, груди отвисли. Такие набожны. И эта набожна. Такие верят слухам и правительству, если правительство свое, русское».
Коллекция подарков Русскому народу:
Похоронная команда Российской Империи.
Одно-единственное доброе слово припасено у Фридриха Наумовича русскому человеку: «Добрая старая женщина Чеснокова». Но адресовано оно, как он пишет, «сектантке, староверке». И не просто раскольнице. «…То ли староверка, то ли субботница», - пишет он о ней.
«И перекрестилась не щепотью, которой только соль из солонки брать, а двумя перстами, по-людски [sic!]».
Одна из главных её добродетелей заключалась в том, что она постоянно читала «попахивающую старушечей жизнью» Библию (подразумевалось, конечно, что Ветхий Завет) и уважительно относилась к Дану-Антихристу.
Итак, «социально близкими» Горенштейну оказались староверы, которые в его представлении - еще один примечательнейший маркер! - сливаются с субботниками (т.е., попросту говоря, с жидовствующими).
На эти «странные сближения» нам уже приходилось однажды обращать внимание:
http://www.pravaya.ru/look/3222
Коллекция подарков Русскому народу:
Цареубийство.
Далее обращается Горенштейн к русской интеллигенции - к той ее не столь уж великой части, которая стремилась приблизиться к своему народу, понять и выразить его нужды.
«Термин “народность” на Руси, - читаем в романе, - давно уже стал идолом. Смысл его давно уже канонизирован славянофильской интеллигенцией: народность - это простонародье. Есть у славянофилов и Библия своя, которую они изучают с тщательностью монахов-фанатиков, которой безоговорочно верят, которой кичатся и которую противопоставляют в спорах Библии иудеев. Библия эта - русская деревня.
- У вас Библия, а у нас русская деревня, вот она, наша Библия. Вам нашей Библии не понять».
Коллекция подарков Русскому народу:
Атака на Церковь. (Илья Глазунов. Разрушение храма. Фрагмент.)
Нашлось одно «доброе», прямо-таки медовое, словцо у Горенштейна и для современных ему русских писателей-деревенщиков, произведения которых он относил к разряду «церковно-березовой лирики».
На этот счет мы имеем неоспоримый документ - весьма откровенно написанный им отзыв на смерть Василия Макаровича Шукшина, с которым он не раз встречался еще в Москве, в том числе, кстати говоря, и в квартире Андрея Арсеньевича Тарковского, где создатель «Калины красной» одно время (при первой еще супруге кинорежиссера - Ирме Рауш) был частым гостем.
Что касается горенштейновского отзыва «Вместо некролога на смерть Василия Шукшина», то сам автор опубликовать его так и не решился. Сделал это его сын уже после смерти Фридриха Наумовича.
Коллекция подарков Русскому народу:
«Расказачивание».
Но вот и он сам, «отзыв» этот, целиком, без каких-либо сокращений:
«Что же представлял из себя этот рано усопший идол? В нем худшие черты алтайского провинциала, привезенные с собой и сохраненные, сочетались с худшими чертами московского интеллигента, которым он был обучен своими приемными отцами. Кстати, среди приемных отцов были и порядочные, но слепые люди, не понимающие, что учить добру злодея - только портить его.
В нем было природное безкультурье и ненависть к культуре вообще, мужичья, сибирская хитрость Распутина, патологическая ненависть провинциала ко всему на себя не похожему, что закономерно вело его к предельному, даже перед лицом массовости явления, необычному юдофобству.
От своих же приемных отцов он обучился извращенному эгоизму интеллигента, лицемерию и фразе, способности искренне лгать о вещах ему незнакомых, понятиям о комплексах, под которыми часто скрывается обычная житейская пакостность.
Обучился он и бойкости пера, хоть бойкость эта и была всегда легковесна. Но собственно тяжесть литературной мысли, литературного образа и читательский нелегкий труд, связанный с этим, уже давно были не по душе интеллигенту, привыкшему к кино и телевизору. А обывателю, воспитанному на трамвайно-троллейбусной литературе типа “Сержант милиции”, читательская веселая праздность всегда была по душе. К тому же умение интеллигента подменять понятия пришлось кстати. Так самонеуважение в свое время было подменено совестью по отношению к народу.
Коллекция подарков Русскому народу:
«Смотри-ка, Вась, какая мразь на Кремль Московский взобралась!»
Ныне искренняя ненависть алтайца к своим отцам в мозгу мазохиста преобразилась в искренность вообще.
И он писал, и ставил, и играл так много, что к концу своему даже надел очки, превратившись в ненавистного ему “очкарика”.
На похоронах этого человека с шипящей фамилией, которую весьма удобно произносить сквозь зубы, играя по-кабацки желваками, московский интеллигент, который Анну Ахматову, не говоря уже о Цветаевой и Мандельштаме, оплакал чересчур академично, на этих похоронах интеллигент уронил еще одну каплю на свою изрядно засаленную визитку. Своим почетом к мизантропу интеллигент одобрил тех, кто жаждал давно националистического шабаша, но сомневался - не потеряет ли он после этого право именоваться культурной личностью.
Те, кто вырывал с корнем и принес на похороны березку, знали, что делали, но ведают ли, что творят те, кто подпирает эту березку своим узким плечом?
Не символ ли злобных темных бунтов, березовую дубину, которой в пьяных мечтах крушил спинные хребты и головы приемным отцам алтаец, не этот ли символ несли они?
Впрочем, террор низов сейчас принимает иной характер, более упорядоченный, официальный, и поскольку береза дерево распространенное и символичное, его вполне можно использовать как подпорки для колючей проволоки под током высокого напряжения.
Коллекция подарков Русскому народу:
«Наш дорогой товарищ Троцкий!»
Но московский интеллигент, а это квинтэссенция современного интеллигента вообще, московский интеллигент неисправим, и подтвердил это старик, проведший за подпорками отечественных деревьев и отечественной проволоки много лет, а до этого читавший философов и прочих гениев человечества - вообще известный как эрудит. “Это гений, равный Чехову”, - сказал он о бойком перышке (фельетонном) алтайца, который своими сочинениями заполнил все журналы, газеты, издательства. Разве что программные прокламации его не печатали. Но требовать публикацию данного жанра - значит предъявлять серьезные претензии к свободе печати.
И когда, топча рядом расположенные могилы, в которых лежали ничем не примечательные академики, генералы и даже отцы московской интеллигенции приютившие некогда непутевого алтайца, когда, топча эти могилы, толпа спустила своего пророка в недра привилегированного кладбища, тот, у кого хватило ума стоять в момент этого шабаша в стороне, мог сказать, глядя на все это: “Так нищие духом проводили в последний путь своего беспутного пророка”».
Коллекция подарков Русскому народу:
«Уходили мы из Крыма…»
Возвратимся, однако, вновь к роману, автор которого, как мы уже об этом писали в прошлом посте, почему-то вдруг проявлял какую-то нарочитую, до болезненности, заботу о русской духовности.
«…Трудно русскому человеку, - сокрушается Горенштейн, - верить в Бога… Если б предложили ему что-либо путное в безверии, в атеизме, счастлив бы он был… Поначалу казалось, нашлась замена, и счастлив он был, но не долго… Еще быстрей минуло… И опять возвращается, а куда? Может ли русский верить при таких просторах и такой истории? В Бога - нет, так хотя бы “в распятого за мы [sic!] при Понтийском Пилате”. […] Русский атеизм проиграл, но выиграла ли от этого русская вера…»
При таком раскладе, по горенштейнову мнению, «лучше уж атеизм, если нет сил верить в Господа, чем идолопоклонство. Лучше здоровый, материнский атеизм. Но […] подлинный атеизм доступен весьма немногим. И испокон веков в стране этой и в народе этом было так же мало атеистов, как и мало верящих в Господа. И были либо равнодушные псалмопевцы, либо неистовые идолопоклонники.
И сказал Дан себе: “Пророки ваши пророчествуют ложь, и священники ваши господствуют при посредстве их, и народ любит это”».
В таких обстоятельствах, понятное дело, ничего не остается, как пророчествовать самому, что Горенштейн и делает:
«В компаниях с религиозными спорами сейчас много говорят о том, что атеизм проиграл и начинается религиозное возрождение. Хорошо, допустим, атеизм проиграл, но выиграла ли от этого в России религия? Ничему не научившись, возрождается она с прежним юродством вместо чувства, с тяжелоголовыми спорами о Христе и с простонародьем, которое о Христе не спорит, но ждет от него того же, что и от грузина Сталина, от турка Разина или иного русского атамана. И если суждено России в будущем попытаться спастись через национально-народное сознание, то не материалистическим и атеистическим оно будет. Национально-религиозную будет носить личину русский фашизм-спаситель».
Коллекция подарков Русскому народу:
«Раскулачивание». (Картина Ильи Глазунова.)
Ну, при такой-то страшной угрозе со стороны «Империи зла» всему остальному мiру ничего иного, пожалуй, и не остается, как лишить народ ее населяющий жизненной силы, отобрав у Русских и их землю заодно с вожделенными недрами.
Конечно, для этого насильственного отъема нужны основания. И они - кто бы в этом сомневался - тут же находятся: не существует, мол, никакой земли, дарованной Господом какому-либо народу. Всё это-де людские выдумки!
«Подлинная родина человека - это не земля, на которой он живет, а нация, к которой он принадлежит. Нет ни русской, ни еврейской, ни английской, ни турецкой, ни иной какой-нибудь земли. Вся земля Господня, и Господь - единственный коренной житель на земле. И подлинное право на тот или иной кусок Господней земли дают не исторические завоевания, не исторические перемещения, не факт многовекового владения, а то, сделала ли нация кусок Господней земли плодотворными и порядки на нем справедливыми или, подобно гоголевскому Плюшкину, гонит нация обширные пространства Господни, попавшие к ней в руки. Жестоко спросит Господь с такой нации за Имущество Свое. Но воздаст Господь нации, хранящей Имущество Господне».
«Имущество Господне» они безоговорочно считают своим имуществом, как единственные законные дети отца своего. И потому, конечно же, «нет ни русской, ни еврейской, ни английской, ни турецкой, ни иной какой-нибудь земли». Есть одна-единственная их земля - та, что им приглянулась, которая им потребна.
Коллекция подарков Русскому народу:
Воинствующее богоборчество.
Подобные откровения Горенштейна приводят прямо-таки в восторг Элину Гиршевну Васильеву, профессора из Даугавпилса:
«Пространство России (советской России) - это развал государства. Его символом становится строительство Вавилонской башни. “Уже более четырех веков строится в России Вавилонская башня. Библия предупреждает: возьмет башня всю силу, весь талант, всю страсть, но достроена не будет, и прахом станет сила и талант, как это случилось в Вавилоне” (Горенштейн).
Избранничество еврейского народа связано с обретением своего государство, что возможно через Исход, Исход из проклятого пространства, Исход в его Библейском понимании.
Символом избранничества еврейского народа становится строительство Храма.
Российское пространство - реальный фон пяти притч, строительство Вавилонской башни реально осязаемо.
Строительство Храма обращено в будущее, именно с ним связан истинный мессианский промысел. Идея мессианства сопряжена с концепцией будущего. Прошлое и будущее вступают в своеобразный диалог - спор друг с другом.
В точке пересечения прошлого и будущего рождается настоящее. На протяжении всего романа сохраняется ощущение настоящести происходящего».
Продолжение следует.