ТАРКОВСКИЕ: ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ (часть 62)
Доктор Снаут и Крис Кельвин (Юри Ярвет и Донатас Банионис).
Прибалтийские знаменитости
«Игра коротка. Чудо безконечно».
Лучиан БЛАГА.
«Он умеет из ничего сделать нечто».
Сергей ГЕРАСИМОВ об Андрее Тарковском.
Отдельно следует сказать о двух актерах из Прибалтийских республик, которых Андрей Тарковский пригласил сниматься в «Солярисе»: литовце Донатасе Банионисе (1924-2014) и эстонце Юри Ярвете (1938-1995).
Ни тот, ни другой не знали русского языка на уровне, достаточном, чтобы обойтись без дубляжа. По словам присутствовавшей во время съемок картины Ольги Сурковой, «все забавлялись тем, как Ярвет старался произнести слово “непосредственнее”. “Непосредственнее, непосредственнее”, - повторял он на все лады».
Донатаса Баниониса в картине озвучивал Владимiр Заманский, Юри Ярвета - Владимiр Татосов.
Всё это ни в коей мере не мешало обоим актерам сниматься в кино (Банионис сыграл в 76 фильмах, Ярвет - в 59 ) и получить высокие звания народных артистов СССР (первому его присвоили в 1974 г., второму - в 1975-м).
Таков был в то время «разгул русификации» и «национальный гнет» в СССР, о которых без устали трубили на Западе в сопровождении хора подпевал из среды интеллигенции прибалтийских и иных республик.
И Банионис, и Ярвет были театральными актерами. Один играл в Паневежском драматическом театре, другой - в Эстонском драматическом.
Особую популярность в стране им принесло участие в популярнейшем политическом детективе «Мертвый сезон», снятом Саввой Кулишом в 1968 году. Донатас Банионис снимался в главной роли советского разведчика Ладейникова, а Юри Ярвет создал запоминающийся образ профессора О`Рейли.
В фильме Григория Козинцева «Король Лир» 1970 года они как бы поменялись местами. Главную роль несчастного короля исполнил Юри Ярвет, герцога Олбенского - Донатас Банионис.
Собственно, этими биографическими совпадениями сходство этих двух актеров и ограничивалось.
По сути это были два совершенно разных человека.
Ярвет и Банионис. Рабочий момент съемок.
Андрей Тарковский сразу почувствовал это. Чтобы лучше понять, о чем речь, обратимся к записям Ольги Сурковой:
«Лариса [супруга режиссера. - С.Ф.] привезла его [Ярвета] из Ленинграда, где он снимался в главной роли в козинцевском “Короле Лире”.
Тарковский, кажется, почти трогательно влюбленным в Юри Ярвета, но с Донатасом Банионисом, исполнителем роли Криса, главного героя картины, его отношения в процессе съемок складываются не лучшим образом. “Хватит, Донатас, выступать, надо быть попроще”, - упрекает Тарковский Баниониса, который буквально нарасхват у корреспондентов.
Андрей считает, что слава Баниониса мешает тому расслабиться и органично войти в образ, став послушной глиной в руках режиссера, по-детски довериться ему. […]
Тарковский смеется: “Донатас ужасный зануда. Обожает поговорить ‘за искусство’. А я с ним не разговаривал и двух минут - он этого никак не может пережить. Всё приставал ко мне, чтобы я показал ему снятый материал, а я этого не хочу. Потом он все-таки посмотрел малюсенький кусочек и тогда отстал от меня, заявив: Делайте как хотите!”
Актерам, привыкшим работать в классической, академической манере, с Тарковским нелегко. Он не любит рассуждать о “сверхзадаче” сцены, о логически вычерчиваемой судьбе персонажа. Он любит актеров-детей, послушных, возбудимых, которые легко впадают в нужное ему состояние, не настаивая на “умных” разговорах о главной идее снимаемого фильма.
Таким актером он считает Толю Солоницына, которого любит, как своего собственного ребенка, и разговаривает с ним неизменно нежно и чуть снисходительно. Таким актером он считает Николая Гринько, тоже его постоянного актера и любимца.
Андрей Тарковский, Анаталий Солоницын и Донатас Банионис на съемках «Соляриса».
На этой картине Тарковский восторгается Юри Ярветом, который только что прославился на всю страну в роли короля Лира, а в жизни оказался человеком очень естественным, органичным, глубоко чуждым всякого позерства, к которому, увы, так часто бывают склонны известные актеры. […]
Андрей спрашивает Ярвета, курит ли тот. “Нет, уже полгода не курю”, - отвечает Ярвет. Маша задает более провокационный вопрос: “А пьете?” Все хохочут. “Пью много, - отвечает Ярвет. - Но через два месяца пить не буду”. Все очень заинтересованы: “Почему?” - “А потому что тогда вы меня спросите: ‘Почему это у вас, Юри Евгеньевич, так много денег?’ А я куплю тогда себе серебряные ложки и… как это по-русски? Качалку!” Все хохочут еще более радостно, а Ярвет говорит: “А вообще, это мой последний фильм. Клянусь!”
Шутки разряжают напряжение на площадке. Только Банионис, как всегда, серьезен. Он сидит один и напряженно о чем-то размышляет. Наконец в веселый гомон вкрапливается его знакомая фраза, плод новых размышлений: “Андрей Арсеньевич, а я вот думаю…” Но Тарковский перебивает его, не желая “умных” разговоров: “Ярвет - гениальный человек! Всё, что делает Ярвет, гениально!”
Ярвета он, действительно, обожает. […]
“Вот Ярвет молодец! Он волнуется только тогда, когда текста не знает, - смеется Тарковский, - а в остальном ему до фени у кого сниматься”».
Всё описанное, однако, отражало не столько отношение режиссера к актеру, сколько демонстрировало процесс его воспитания, доведения, так сказать, до нужной кондиции.
Возможно, отчасти, это отражает понимание Андреем Тарковским главных героев своего фильма: «Хари умная, а Крис - истерик».
Донатас Юозасович Банионис был ведущим актером Паневежского драматического театра, слава которого гремела в то время на всю страну.
«…Вот уже много лет, - писала в 1971 г. известный театральный критик Н.А. Крымова, - на каждую премьеру в Паневежис отправляются автобусы театральных коллег из всей Прибалтики. И не только Прибалтики - слух дошел и до Москвы, создалась уже своеобразная легенда о Паневежиеском театре и его руководителе Юозасе Мильтинисе».
Именно в этом театре, основанном в 1940 г. помянутым режиссером Юозасом Мильтинисом (1907-1994) на базе Каунасской театральной студии, с 1941 г. и служил Банионис.
В написанных и опубликованных в конце жизни воспоминаниях актер так вспоминал о своем участии в картине Андрея Тарковского:
«Меня пригласили на пробы “Соляриса”. Я приехал в Москву. Не знаю, был ли у меня конкурент на роль Криса Кельвина, по крайней мере, мне об этом не говорили, а я и не спрашивал. Мы снимали пробы около месяца. […]
Я уже слышал о фильме “Андрей Рублев”, который в те годы был запрещен и лежал “на полке”. […]
Уже делались пробы к “Солярису”, а мне безумно хотелось посмотреть “Андрея Рублева”. Об этом фильме ходили разные слухи, - кто-то его хвалил, а кто-то ругал.
Мне приходилось общаться с людьми искусства, которые говорили, что “Андрей Рублев” - плохая картина, что в ней слишком много натурализма, что никуда не годен и сценарий. Это еще более подогревало мое любопытство, ведь мало ли чего люди наговорят.
Я попросил, чтобы мне дали возможность увидеть фильм. Но посмотреть его можно было лишь тайно. Меня отвели в маленький зал, где просматривается отснятый материал. Там могут сидеть только несколько человек. Мне дали ключи от комнаты и велели запереть дверь. “Если будут спрашивать, что смотришь, говори - отснятый материал, - предупредили меня. - И не хвастайся, что смотрел «Андрея Рублева»”.
Фильм меня ошеломил. Я не знал сюжета картины. Да и историю России представлял плохо, не знал имен многих русских царей и князей. Не знал даже, кто был Андрей Рублев. Всё это было чуждо для меня.
Впечатление сложилось с учетом сегодняшнего знания и того, как мы сейчас видим жизненный путь Рублева-художника. Это рассказано с такой невероятной художественной силой!
Впечатление было огромное, с самого начала. И в течение всего просмотра оно все усиливалось и усиливалось. Особенно потрясла языческая “Ночь Ивана Купалы”.
Правда, последняя новелла - “Колокол” - мне понравилась меньше. А игра актера Анатолия Солоницына была замечательной. Фильм показался странным, но интересным. Я говорю “странным”, так как он не был похож ни на один виденный мною фильм. Это серьезное художественное произведение о творце. […]
Картина Тарковского обладает глубинным смыслом. Сегодня это особенно важно, когда в фильмах нет никакой философской мысли, а глубокого осмысления днем с огнем не сыщешь. Только лишь “действие, действие, действие…”. Посмотришь картину, и ничегошеньки не остается - никакой мысли.
А в том далеком 1970-м (когда еще не был утвержден на роль Криса Кельвина) я попросил, чтобы второй режиссер “Соляриса” Петров взял киноленту “Андрей Рублев” и привез в ее Паневежис.
В те годы киностудии требовали разрешение на съемку актера в фильме, подписанное руководителем театра. Мне очень хотелось, чтобы картину посмотрел Мильтинис.
Все это также должно было состояться тайно. И вот привезли мы ленту в Паневежис. В зал для просмотра я пригласил Ю. Мильтиниса и нескольких актеров - всего человек двадцать. Меня, конечно, прежде всего, интересовало мнение режиссера. Как он оценит картину? Возможно, мне что-нибудь скажет.
Но, посмотрев фильм, он молча ушел. […]
Видимо, он не ждал такого ощущения от русского фильма. Да он особенно русским кино и не интересовался. Русские фильмы в большинстве случаев пропагандировали “социалистический реализм” и победу социализма […] А это было совсем другое. На следующий день мой учитель сказал мне: “Восхитительно! Можешь ехать и сниматься у Тарковского. Подписываю разрешение”».
Этот, ничем не лучший соцреализма, литовский национализм, который - подчеркнем это - Банионис не чувствует и не замечает, так же, как и неприятие им киноновеллы «Колокол», говорят о многом...
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Мемуарный этот текст, если в него, конечно, внимательно вчитаться, в дальнейшем может поведать о глубоко запрятанных, утаенных чувствах некогда уязвленного человека, не могущего, однако, не считаться с величиной того, к чему ему довелось прикоснуться...
«Потом, - рассказывает Банионис, - мы уехали снимать в Подмосковье, в Звенигород. Недалеко от Саввино-Сторожевского монастыря был построен домик у пруда - дом отца Криса Кельвина. Здесь мне - актеру психологической школы - работать стало трудно.
Андрей требовал того, что для меня было непривычным, когда я снимался у В. Жалакявичюса, Р. Вабаласа, у К. Вольфа или С. Кулиша. Обычно мы создавали психологические образы, исследовали человеческие взаимоотношения, искали интонации, анализировали внутреннее состояние героя. Операторы старались снимать тебя таким, какой ты есть в данном образе. Особенно Й. Грицюс, для которого главное было снять так, как я играю. Для него важна была моя игра, та внутренняя жизнь, которую передаю я, актер.
У А. Тарковского все оказалось по-другому. Признаюсь, мне было трудно, очень трудно. В глубине души я даже чувствовал разочарование. Как же мне играть? Андрей говорил: “Ты стой здесь, смотри в ту точку, сосчитай до трех и тогда поверни голову”. Повернуть надо было именно так, а не иначе, сколько-то секунд находиться в движении, на поворот давалось тоже определенное количество секунд - и ни на секунду больше или меньше. Говорить можно было лишь через столько-то секунд и столько секунд - молчать…
Я постоянно мысленно отсчитывал: раз, два, три… “Плохо, - говорил Андрей, - слишком быстро считаешь”. А в другой раз наоборот - слишком медленно. И я опять про себя: раз, два, три…
Я не знаю, как оправдывались женщины-актрисы, возможно, им удавалось быстрее сосредоточиться. Мне же казалось, что я постоянно позирую. У меня возникло ощущение (конечно, из-за непонимания стиля режиссера Тарковского), что мне необходимо создать какой-то “поэтический” образ. Я чувствовал явное затруднение, и это меня сильно стесняло.
На “Мосфильме” мы ходили смотреть отснятый материал. Красивые цветные образы: вот разговор с отцом, а вот мой герой идет к пруду, вот он возвращается…
Мне очень понравилось - я увидел поэтичность в этих отснятых кусочках. Постоянная необходимость вести счет мешала мне сосредоточиться во время работы, но в кадре не было видно, размышляю я о чем-то или просто считаю: раз, два, три…
Таков был замысел режиссера. Гениальный замысел».
Ряд существенных уточнений Баниониса разбросаны по многочисленным его интервью, которые журналисты брали у него в разное время.
«Признаюсь, я и сам первое время чувствовал дискомфорт. Мне все казалось, что я играл как-то не так».
«Когда мы снимали последние кадры - возвращение Криса Кельвина к отцу, - случилось непредвиденное. Ночью стало морозить, и пруд замерз. А ведь был только ноябрь. Все казалось странным, словно нам помогала сама природа. А в начале фильма Крис смотрел, как течет вода, слушал, как шумят травы… И думалось: зачем летать в космос, когда здесь, на Земле, такая красота…»
Встык с этим вспоминаются слова композитора Эдуарда Артемьева: «…Кадр знаменитый, где Крис накануне отлета берет горсть земли, где колышется трава - вот там много звуков, не только ручья, но и оркестра».
Однако некоторые высказывания Баниониса, откровенно говоря, ставят нас в тупик.
К примеру, такое: «В конце фильма Крис Кельвин возвращается на Землю и идет к отцу просить прощения».
Слова свидетельствуют не только о том, что актер, сыгравший роль, абсолютно не понимал, что он играет, но и о том, что, посмотрев впоследствии фильм - и не один раз, - он так и не осознал, о чём он…
Это, конечно, не «возвращение Криса на Землю», а свидетельство того, что Океан пошел на контакт с человеком, создав в его воображении иллюзию, доказательство чему ошибка Океана: невозможный в реальной жизни льющий с потолка дома дождь, который видит заглядывающий в окно Крис (подобно цельному платью Хари, которое невозможно снять, не разрезав его).
Кто же это? Неужели
сын задумал возвратиться?
. . . . . . . . . . . . . .
Он пришел и вновь уходит
по снегам луною прямо.
Лучиан БЛАГА.
Это непонимание актера (причем, как мы помним, упорно претендовавшего на осмысление материала) поражает, но, с другой стороны, оно дает нам представление о талантливости режиссера, а также верности его метода работы с актерами, многими не понимаемого, а нередко подвергающегося даже критике.
Вот, кстати говоря, высказывание самого Андрея Тарковского, сделанное им в 1971 г., то есть как раз в период съемок «Соляриса»: «Актеры глупы. В жизни еще и разу не встретил умного актера. Ни разу! Были добрые, злые, самовлюбленные, скромные, но умных - никогда, ни разу».
Несколько слов следует сказать и о Юри Ярвете.
Родителей он не помнил. Знал, что отец родом был из Лотарингии (то ли француз, то ли немец), мать - русская. До 19 лет его звали Георгием Кузнецовым. В 1938 г., когда в Эстонию, как и ныне, накрыла волна национализма, он получил имя, под которым в дальнейшем и приобрел известность: Юри Ярвет.
Воспитывался он в приемной эстонской семье, утратив со временем свой родной язык.
Путь его на сцену начался со спортивной гимнастики. До войны он даже завоевал звание чемпиона Таллина. В 1941 г. поступил в танцевальную группу Таллинского рабочего театра.
Потом была война. В 1941-1942 гг. Юри Евгеньевич служил солдатом резервного полка 7-й стрелковой дивизии Эстонской ССР пока его не перевели в танцевальную группу эстонских художественных ансамблей, находившихся в эвакуации в Ярославле.
После освобождения Эстонии работал в разных театрах республики. Ко времени начала съемок «Соляриса» он служил в Эстонском драматическом театре.
Юри Ярвету одинаково удавались трагические и комические роли. Он сам писал скетчи и интермедии, в качестве эстрадного актера выступал на телевидении.
«Я чувствовал, - говорил он о себе, - что могу сыграть любую роль. В драматургию всегда можно что-то привнести…»
Вершиной его мастерства стала роль короля Лира в одноименной картине Григория Козинцева. Специалисты охарактеризовали Ярвета как лучшего короля Лира за всю историю послевоенных постановок этой трагедии Шекспира в СССР. Фильм получил награды на международных фестивалях в Чикаго, Тегеране и Милане.
Именно эта картина привела Юри Ярвета на съемочную площадку «Соляриса».
Сохранившаяся переписка режиссеров позволяет понять, как это происходило.
Первое упоминание содержится в письме Андрея Тарковского Григорию Козинцеву от 5 февраля 1969 г.: «Как Ваши съемки? Надеюсь, благополучно. А раз у Вас такой Лир (Вы говорили об актере), то просто замечательно».
Вскоре после того, как супруга А.А. Тарковского Лариса Павловна приезжала посмотреть и пригласить Юри Ярвета на пробы в «Солярис», Г.М. Козинцев писал Андрею Арсеньевичу (конец января 1970 г.): «Ваша жена пришлась мне очень по душе. И пусть она - ничуть не стесняясь - обращается ко мне по любому поводу, мне будет только приятно быть ей полезным. И в группе у меня уже все знают, что она у нас - желанный гость».
«С Ярветом я встречался, - писал 29 августа 1970 г. Андрей Тарковский, - и, по-моему, актер он попросту гениальный».
«Мне приятно, - писал в ответном письме Григорий Козинцев, - что Ярвет пришелся Вам по душе. Я его полюбил, и с таким отличным артистом никогда еще не имел дела; он и человек благородный.
Только настаивайте, чтобы он сам говорил. Наймите ему фонетика (к сожалению, я догадался сделать это уже только в конце), он вполне может научиться говорить почти без акцента. Мне кажется, что он вообще всё может».
Дело, однако, было не в одном лишь акценте, а часто в понимании, вернее порой полном непонимании Ярветом русского языка.
Как-то во время съемок «Соляриса» Андрей Тарковский попросил его переиграть один из эпизодов погрустнее. Актер сыграл всё как надо, и уже после прошедшей съемки спросил режиссера: «А что такое погрустнее?»
Что же касается самого фильма Григория Козинцева «Король Лир», то Андрей Тарковский его не принял.
Конечно, учитывая возраст Григория Михайловича и всегда подчеркиваемую им готовность помочь молодому режиссеру (не из чистого, разумеется, альтруизма), Андрей Арсеньевич выражался весьма деликатно.
Но всё же вот что вышло из-под его пера: «Мне вообще очень трудно судить о многом по поводу “Лира”, т.к. у каждого из нас есть свой Лир, который кажется нам наиболее верно прочитанным. Для меня “Лир” на экране весь должен был бы строиться на буре - на ее приближении, духоте, зное - изматывающем и жестоком, на том, как она, наконец, обрушивается на землю и уносится, освободив персонажи и зрителя от тяжести и совпав с катарсисом. Потому что, как мне кажется, в “Лире” важен процесс, и буря его приблизила бы до зрителя буквально физиологически».
Г.М. Козинцев, конечно, всё понял, написав в ответ: «Спасибо за откровенное письмо. Я, к счастью, никогда не считал, что людям, к которым я хорошо отношусь, обязательно должны нравиться мои фильмы».
После «Соляриса» Юри Ярвет вплоть до 1993 г. продолжал сниматься в фильмах, состоя до 1992 г. в труппе Эстонского драматического театра.
В 1982-1987 гг. он возглавлял правление Театрального общества Эстонии, а в 1984-1989 гг. был депутатом Верховного Совета СССР.
Донатас Банионис также проявил себя на общественно-политическом поприще. В 1974-1979 гг. он также был депутатом Верховного Совета СССР. Кроме того, будучи членом КПСС с 1960 г., он был выдвинут в члены ЦК компартии Литвы.
Что же касается работы в театре, то после смерти Ю. Мильтиниса в 1994 г. бразды правления Паневежским драматическим театром перешли к Донатасу Банионису.
Вскоре, однако, этот некогда известный театр превратился в обычный провинциальный, а сам Паневежис, по словам литовского режиссёра Эймунтаса Някрошюса, «перестал существовать как культурный центр»
Что ж, как говорится, sic transit gloria mundi (Так проходит мiрская слава).
Первым в путь всея земли 5 июля 1995 г. отправился Юри Ярвет. Похоронили его в Таллине на Лесном кладбище.
Донатас Банионис пережил коллегу на целых двадцать лет.
Скончался он в возрасте 90 лет от инсульта. Похоронен на Антакальнисском кладбище в северо-восточной части Вильнюса.
За пять лет до этого, в связи с 85-летием, Донатас Банионис был награжден российским Орденом почета.
Среди нескольких фильмов, ставших «настоящим событием и по праву заслужили любовь зрителей разных поколений», Президент России Д.А. Медведев в поздравительной телеграмме отметил и фильм Андрея Тарковского «Солярис».
Продолжение следует.