Г.Е. РАСПУТИН: ОБРАЗ И ВРЕМЯ (часть 2)
Один из самых ранних снимков Григория Ефимовича хорошего качества.
«В поддевке синей, пурговой…»
«Свою личную жизнь, - вспоминала Матрёна, - свои вкусы, свой уклад жизни отец нисколько не изменил после приближения к Царской Семье. Он ходил в русской рубашке, русских шароварах, заправляя их в сапоги, и в поддёвках».
«…В распутинском лексиконе, - подчеркивал князь В.Н. Шаховской, - слова “Вы” не существовало. Начиная с Царя и Царицы, он всем говорил “ты”. […] Он стремился не перенимать ничего городского, ничего европейского; он дорожил остаться в глазах у всех тем же серым сибирским мужиком…»
«Распутин был очень худ, - отмечала А.А. Вырубова, - с проницательными глазами и большой шишкой на лбу, под волосами, - молясь перед образами он всегда ударялся головой об пол».
«На первый взгляд он был простым русским крестьянином, - писала Ю.А. Ден, - но его глаза цепко держали в своей власти. Сверкающие стальные глаза, которые, казалось, видят тебя насквозь. Лицо бледное, худое, длинные волосы, тёмно-русая борода. Роста небольшого, а казался высоким. Одет по-мужицки: русские сапоги, рубаха навыпуск, длинная чёрная поддёвка».
«Я успел рассмотреть его, пока он снимал свою шубу, - вспоминал воспитатель Наследника П. Жильяр, видевший Григория Ефимовича лишь однажды. - Это был человек высокого роста, с измождённым лицом, с очень острым взглядом серо-синих глаз из-под всклоченных бровей. У него были длинные волосы и большая мужицкая борода; на нем в этот день была голубая шёлковая рубашка, стянутая у пояса, широкие шаровары и высокие сапоги».
«Поддёвка, драповое пальто, фетровая шляпа, - описывал его шталмейстер Н.Ф. Бурдуков, - а зимой шапка, несколько шёлковых рубах - вот весь гардероб Распутина».
«…Худощавый мужик с клинообразной тёмно-русой бородкой, с проницательными умными глазами, - читаем в мемуарах генерала П.Г. Курлова. - […] …По моему мнению, Распутин представлял из себя тип русского хитрого мужика, что называется - себе на уме - и не показался мне шарлатаном».
Эта фотография сравнительно хорошо известна. В русских газетах ее репродукция появилась в связи с покушением на жизнь Г.Е. Распутина летом 1914 г. Публикуемый нами снимок находится в собрании петербургского коллекционера И.Е. Филимонова.
Начальник Петроградского Охранного отделения ген. К.И. Глобачев, познакомившийся с Г.Е. Распутиным в 1915 г., вспоминал: «Он на меня произвёл скорее приятное впечатление: вид суровый, серьёзный, движения порывистые, голос мягкий, приятный, речь простая крестьянская, но умная […] Несомненно, это был человек сильной воли, способный подчинять себе волю других, но мне он казался заурядным неглупым мужиком». Крестьянином, «попавшим в случай».
«Одет Распутин был в длинную русскую рубаху, - рассказывал, будучи в эмиграции, незадолго до кончины флигель-адъютант ЕИВ Н.П. Саблин, - штаны заправлены в высокие сапоги, поверх рубахи - какой-то полукафтан, полузипун. Производила неприятное впечатление неопрятная, неровно остриженная борода. Был он шатен, с большими светлыми, очень глубоко сидящими в орбитах глазами. Глаза были чем-то не совсем обыкновенные. В них “что-то” было. Распутин был худой, небольшого роста, узкий, можно даже сказать, тщедушный».
«Высокий, стройный, с глубокими и строгими серыми глазами то зелёного, то голубоватого оттенка, - вспоминала дочь Матрёна, - он всегда носил род кафтана, который называется у нас “сибирка”, надевая его поверх рубахи, схваченной поясом. Выражение его лица, несмотря на строгость и некую суровость, пленяло и привлекало своей ласковостью. Всегда собранный и сдержанный, никогда не теряющий терпения, он умел слушать и понимать человеческую душу, всегда готовый услужить или утешить несчастных. Он жил совершенно отстранённо, не слишком заботясь о внешней жизни, не читая газет, которые, как он говорил, занимаются одними пустяками».
В одной из наших книг мы уже приводили показания камер-юнгферы Государыни Марии Густавовны Тутельберг, служившей при Императрице Александре Феодоровне со времени Ее замужества и до Екатеринбургской Голгофы. Вот каким она запомнила Царского Друга: «Сама я видела его за все время только один раз мельком. Я проходила по коридору и видела, что коридором шел (это было в Царском) простой мужик, в простых сапогах и русской рубашке. Лица его я не помню. Помню только, что у него были темные, блестящие глаза».
Знакомившаяся с рукописью нашей книги доктор филологических наук Н.А. Ганина записала на полях против этих слов: «В действительности светлые, но глубоко посаженные. Глаза Григория Ефимовича все описывают по-разному (“серые”, “голубые”, “синие”, “зеленые”, “темные”), тогда как общим для авторов воспоминаний является дополнительное указание на что-то необычное в этих глазах (“блестящие”, “пронзительные”, “проникающие под череп” и т.п.)».
Побывавший у Г.Е. Распутина на Гороховой корреспондент одной из столичных газет так передавал свои впечатления от первой с ним встречи: «И от деревенской рубахи, и от бороды клинышком, от кряжистой фигуры и сермяжного лица веет таким деревенским покоем и тишью, что в чопорном Петербурге она кажется карикатурной. […] Должно же быть что-то сообразно-сильное и яркое в этой натуре, властно, наперекор стихиям, завоевавшей исключительное внимание. […] Где разгадка этой силы, где “изюминка” этой натуры? Ординарная мужицкая фигура, простоватое лицо. Не то “десятский”, не то “ходок”. Одна из серых капель многоводного русского моря. Но что-то есть в лице останавливающее, зовущее: это глаза. […] Да, эти серые, пристально фиксирующие вас глаза, холодные и вместе с тем мягко призывные, излучающие теплоту и нежное участие, этот взгляд, проникновенно ясный, - словом, это не петербургское выражение глаз, останавливает внимание. А тут ещё голос мягкий, вкрадчивый, голос старого священника или участливого друга».
Предыдущий снимок, находящийся в Государственном музее политической истории России в Петербурге. Предоставлен архимандритом Тихоном (Затёкиным). На фото - дарственная надпись Г.Е. Распутина: «Простота выше аратора. Григорий».
А вот каким увидел Г.Е. Распутина человек также непредвзятый: «В 1915-м году, будучи в домовой церкви на Кирочной улице в Петрограде, прихожанами которой были исключительно представители высшего петроградского общества, я был поражён, увидев среди молящихся крестьянина с длинными волосами, разделёнными посредине головы прямым пробором, с длинной бородой, в высоких сапогах, в шароварах, в косоворотке с русскими вышивками навыпуск, перепоясанной домотканным узорчатым поясом. Когда наши взгляды встретились, я был поражён выражением глаз этого человека, которые, казалось мне, проникали во все тайники моей души, светились каким-то огнем, который сверлил меня насквозь. На мой вопрос: “Кто этот человек?” - я получил ответ, что это Распутин. Это была моя единственная мимолётная встреча с этим таинственным сибиряком, впечатление от которой сохранилось у меня на всю жизнь».
«…На человека неискушенного, - писал журналист А.И. Сенин после общения с сибирским старцем, - […] Григорий Распутин может произвести чарующее впечатление. Для меня же он явился большею загадкою, чем раньше».
Продолжение следует.