Сказ про Ивана
Жил был Иван-дурак. Работал счетоводом-компьютерщиком, и было у него две дочери. Любил он своих дочек до беспамятства и всячески их баловал. А те, красавицы белокурые, с голубыми как небо глазами, папу своего обожали и на любого другого папу не в жись бы не променяли. Мамы-то у них не было. Захворала как-то мама, да уехала к бабушке, надолго. Вернее, на всю жизнь. Так Иван дочкам и объяснил, а те, не глупые, всё поняли сразу, но виду не подали.
Жили они хорошо, но не в излишке. Никто в обиде не оставался. Жалование у Ивана хоть было не слишком большое, он всё равно, пущай и себе в убыток, дочерям подарки разные делал. То платья новые девочкам прикупит, то кукол заморских, то медвежат плюшевых. Но уж точно не за подарки дочки папу любили, хотя принимали их с охотой и радостью. Запрыгнут, бывало, Ивану на колени, обхватят за шею, целуют и в один голос приговаривают: "Любимый наш папочка!"
И сделался в ту зиму в конторе царской, где Иван наш работал по расчётной части, отчёт годовой, да ежеквартальный в одно и то же время. Уж так совпало. И приказал наместник никому из служащих не расходится, покуда не завершат они службу свою и со всеми бюрократическими проволочками не покончат. Бились и так и эдак, да не сходятся числа, а столбцы со строчками в разные стороны всё расползаются. Отчёты по формам разнятся, и цифры, будь они не ладны, сами собой скачут, как бесы.
Прошло три дня и три ночи - столько эта канитель продолжалась. А Иван наш уж больно ответственен перед самим собой был и исполнительным. И так и эдак изловчается, а всё без толку - не идут цифери. А в это самое время, его дочки дома дожидаются, с куклами играют, рисуют, читают, да иногда телевизор смотрят. Много-то не смотрят, а только мультики, и сколько по времени им положено. Покушают, что Иван заранее сготовил, да спать сами укладываются и по очереди друг дружке сказки на ночь рассказывают. Вот такие самостоятельные девочки. Умницы, словом. Тосковал по ним Иван сильно и несколько раз просился с работы, девочек проведать, мол, хоть и самостоятельные они, да всё ж боязно ему, как они там одни справляются. Только не пускало его начальство и заставляло делать эту пустую работу. Знал Иван, что пустую, и что до цифр тех никому в престольной и дела нет, да вслух он этого не говорил.
И вот уж дожидаться дочкам совсем чуть-чуть оставалось. Сошлись у Ивана к поздней ночи цифры, и наместник государственный их в последний раз сверяет. Улыбается, одобряет, да Ивана в обратный путь домой провожает, мол, дело сделано, иди Иван на все четыре стороны. И спешит Иван скорее к дочерям своим, да приезжает поздно слишком.
Случился в ту ночь пожар страшный в доме Ивановом. Сосед себя поджёг, да ещё пол подъезда спалил. Вестимо, ночью соседи все с кроватей вскочили и на улицу повыбегали, а Ивановы дочки даже проснуться не успели, так и сгорели заживо, в обнимку с медвежатами плюшевыми.
Горевал Иван, да дураком себя клял. Знал, что будь он дома, вытащил бы дочурок из огня. Горючими слезами обливался, да вернуть ничего не мог. Не ходил он на работу с неделю, и никто его найти не мог, а потом вдруг явился весь при параде. Умыт, побрит и выглажен. Пришёл к наместнику и попросил отставки. Да только начальник его отставки той не принял, а ответил, мол, дела государственной важности отлагательств не терпят и требуют немедленного их освоения. Сказал тогда ему Иван:
- Нет у меня теперь ни дел, ни важности, ни государства.
Достал пистолет, да в лицо начальнику прямо и выстрелил. Перекрестился и вышел вон. Останавливать его никто даже и не подумал.
Начальника жена хоронила. В гробу закрытом. Стоит и плачет, а рядом с обеих сторон прижались к ногам две их дочки, без отца нынче оставшиеся. Две меленькие голубоглазые красавицы, точь-в-точь, как у Ивана-дурака были.
Жили они хорошо, но не в излишке. Никто в обиде не оставался. Жалование у Ивана хоть было не слишком большое, он всё равно, пущай и себе в убыток, дочерям подарки разные делал. То платья новые девочкам прикупит, то кукол заморских, то медвежат плюшевых. Но уж точно не за подарки дочки папу любили, хотя принимали их с охотой и радостью. Запрыгнут, бывало, Ивану на колени, обхватят за шею, целуют и в один голос приговаривают: "Любимый наш папочка!"
И сделался в ту зиму в конторе царской, где Иван наш работал по расчётной части, отчёт годовой, да ежеквартальный в одно и то же время. Уж так совпало. И приказал наместник никому из служащих не расходится, покуда не завершат они службу свою и со всеми бюрократическими проволочками не покончат. Бились и так и эдак, да не сходятся числа, а столбцы со строчками в разные стороны всё расползаются. Отчёты по формам разнятся, и цифры, будь они не ладны, сами собой скачут, как бесы.
Прошло три дня и три ночи - столько эта канитель продолжалась. А Иван наш уж больно ответственен перед самим собой был и исполнительным. И так и эдак изловчается, а всё без толку - не идут цифери. А в это самое время, его дочки дома дожидаются, с куклами играют, рисуют, читают, да иногда телевизор смотрят. Много-то не смотрят, а только мультики, и сколько по времени им положено. Покушают, что Иван заранее сготовил, да спать сами укладываются и по очереди друг дружке сказки на ночь рассказывают. Вот такие самостоятельные девочки. Умницы, словом. Тосковал по ним Иван сильно и несколько раз просился с работы, девочек проведать, мол, хоть и самостоятельные они, да всё ж боязно ему, как они там одни справляются. Только не пускало его начальство и заставляло делать эту пустую работу. Знал Иван, что пустую, и что до цифр тех никому в престольной и дела нет, да вслух он этого не говорил.
И вот уж дожидаться дочкам совсем чуть-чуть оставалось. Сошлись у Ивана к поздней ночи цифры, и наместник государственный их в последний раз сверяет. Улыбается, одобряет, да Ивана в обратный путь домой провожает, мол, дело сделано, иди Иван на все четыре стороны. И спешит Иван скорее к дочерям своим, да приезжает поздно слишком.
Случился в ту ночь пожар страшный в доме Ивановом. Сосед себя поджёг, да ещё пол подъезда спалил. Вестимо, ночью соседи все с кроватей вскочили и на улицу повыбегали, а Ивановы дочки даже проснуться не успели, так и сгорели заживо, в обнимку с медвежатами плюшевыми.
Горевал Иван, да дураком себя клял. Знал, что будь он дома, вытащил бы дочурок из огня. Горючими слезами обливался, да вернуть ничего не мог. Не ходил он на работу с неделю, и никто его найти не мог, а потом вдруг явился весь при параде. Умыт, побрит и выглажен. Пришёл к наместнику и попросил отставки. Да только начальник его отставки той не принял, а ответил, мол, дела государственной важности отлагательств не терпят и требуют немедленного их освоения. Сказал тогда ему Иван:
- Нет у меня теперь ни дел, ни важности, ни государства.
Достал пистолет, да в лицо начальнику прямо и выстрелил. Перекрестился и вышел вон. Останавливать его никто даже и не подумал.
Начальника жена хоронила. В гробу закрытом. Стоит и плачет, а рядом с обеих сторон прижались к ногам две их дочки, без отца нынче оставшиеся. Две меленькие голубоглазые красавицы, точь-в-точь, как у Ивана-дурака были.