БИОГРАФИЯ В ГОЛОВНЫХ УБОРАХ (часть 1)
Очень часто задают вопросы о моей биографии. Различные варианты её присутствуют и на моём официальном сайте, фрагментарно о многом уже было написано на моём блоге.
Как-то, разбирая фотографии, обратил внимание, что с самого детства и до сих пор очень много фотографий, где я в том или ином головном уборе. И ещё давно подумалось: не сделать ли такой своеобразный фоторепортаж, который можно было бы назвать "Биография в головных уборах".
И вот, собственно говоря, сейчас хочу реализовать эту идею. Прошу не судить строго.
Итак, автобиография:
Родился я 14 февраля 1953 года в Пушкине, пригороде Ленинграда. Позже, когда я уже был взрослым и, например, учился в институте или работал в геологических экспедициях, очень часто отвечая на вопрос: сколько мне лет или когда я родился, - я "круто" отвечал: "Я три недели под Сталиным жил!" .
Если вы посмотрите на число и месяц рождения, то поймёте, что это правда.
Родители мои познакомились в военные годы в Новгородской области в городе Чудово. Мама из новгородских крестьян. Её родители (мои, соответственно, дедушка и бабушка) жили в деревне Большая Любунь Новгородской области. Деда звали Фёдор Никитич Варламов, а бабушку - Дарья Ильинична (девичью её фамилию не знаю).
Родители отца (а отец у меня из Смоленской области) были смоленскими крестьянами. Деда звали Емельян Еремеевич Миронов, а бабушку - Марина Дорофеевна Миронова. Деда расстреляли в 1937 году как кулака. Хотя никакой он был не кулак, а просто имел крепкое хозяйство: четырёх сыновей, которые работали в поле, да четырёх дочерей, которые также работали на подхвате.
Итак, родился я в феврале.
Родители жили в старинном доме-крепости с башнями, который представлял из себя квадрат, занимавший целый квартал, внутри которого находилось военное училище, где работали отец и мама. Отец был сверхсрочником. После войны он остался служить в армии. А мама, у которой был каллиграфический подчерк и природное чувство грамотности, работала инструктором партучёта - заполняла партийные, комсомольские билеты и учётные карточки. Помню, что почему-то все эти документы обязательно нужно было заполнять перьевой ручкой с чёрной специальной тушью.
Мама рассказывала, что из роддома (а в Пушкине роддом долгие годы был один в больнице имени Семашко) домой, на улицу Красной Артиллерии, её и меня отец вёз в розвальнях - это сани, запряжённые лошадкой.
Я был вторым ребёнком в семье. На пять лет раньше меня родилась моя сестрёнка Марина.
Летом нас с Маринкой отвозили к дедушке с бабушкой в Новгородскую область.
С дедом Федором, г. Боровичи Новгородской обл. 1956 год.
«С детства я уверенно и прямо смотрел на мир. На руках у деда»
Маринка почему-то с самого детства не любила и не пила ни молоко, ни любые молочные продукты. Я, естественно, следовал ею примеру. И вот бабушка Даша решила приучить меня пить молоко и делала она это педагогически талантливо.
Помню, наберёт в саду стакан малины, зальёт её молоком, даст мне чайную ложечку со словами: "Серёнька, вылавливай ложечкой малинку и ешь!" Я вылавливал. Молоко оставалось в стакане, но вместе с ягодой какая-то часть молока попадала в рот. И так бабушка делала каждый день, только малины становилось всё меньше, а молока, естественно, всё больше. И кончилось тем, что она давала мне стакан молока, а уже после этого давала малину. Так она и приучила меня пить молоко.
Правда, то молоко из детства было не парное (я уже тогда тёплое молоко не любил), но всё равно свежее, из погреба, холодненькое, не очень-то похоже на нынешнее из бутылок, да из пакетов.
Дом наш находился на окраине Пушкина.
Через дорогу от нашего дома были частные домики, а за ними было огромное-огромное поле. Мы любили ходить на это поле и загорать. Помню, в детстве мне купили сачок, с которым я гонялся за бабочками и мотыльками и ловил их.
А ещё мы собирали цветы.
Ну, Маринка - это понятно, а я, видимо, так как подражал сестре, тоже любил это делать. Вот редкая фотография….
Кстати, как оказалось, увы, единственная фотография моя с отцом. Хотя, забегая вперёд, умер он в 1979 году, когда мне было 26 лет.
С батей. Мне 4 года.
Детство у меня было бурное.
Был и тимуровский отряд, и набеги на яблоневые сады, строили мы свой штаб, который после окончания эпопеи тимуровской команды стал называться "каморкой". Дворовая команда у нас была шебутная. Очень часто и по разным поводам мы дурачились.
На этой фотографии как раз такой эпизод.
1967 г. Я, Толик и Яшка около каморки бывшего штаба.
«Мир не без добрых людей» - я это с детства узнал.
Я как будто бы милостыню прошу, а Колька Андрияхин по кличке "Яшка" подаёт мне булочку.
С детства мечтал стать геологом. Не знаю, откуда это у меня появилось, потому что в семье никого из геологии не было.
Но, когда я пошёл в первый класс и учительница стала опрашивать детей, кем они хотят стать, как она потом мне рассказала (сам-то я этого не помню), все мои будущие одноклассники отвечали так, как был задан вопрос, например: "Я хочу стать космонавтом" или "Я хочу стать актрисой", и только Серёжа Миронов встал и сказал: "А я буду геологом!" Ираида Сергеевна (это моя учительница), когда это мне рассказывала, вспоминала, что очень удивилась, что мальчик не мечтает: кем он предполагает или хочет стать, а уверенно заявляет, что будет геологом.
Забегая вперёд, в конце концов, я им и стал.
В школе 410 класс наш был дружный. Жили мы весело. Традиционные фотографии по окончании очередного учебного года делались в актовом зале на четвёртом этаже нашей школы. Естественно, там мы все были без головных уборов, поэтому в этой биографии этих фотографий не привожу.
* * *
В 9-ом классе мы с моим другом детства Толяном (Анатолий Николаевич Григорьев), с которым вместе мечтали стать геологами, узнали, что в Ленинграде есть Индустриальный техникум, где готовят по специальности "Геофизические методы поиска и разведки полезных ископаемых".
Что такое "геофизические" - мы не знали, но в названии специальности были заветные слова: "…поиск и разведка полезных ископаемых" - то, что нам было нужно.
Как сейчас помню, узнали мы это из справочника о техникумах Ленинграда где-то в конце декабря, под Новый год. То есть мы отучились в 9-ом классе уже полгода, а для того, чтобы поступить в техникум, нужны были "корочки" 8-летки, а они у нас были.
И тогда мы решили, что в 10-ый класс не пойдём, а летом будем поступать в техникум. Толян, приняв это решение, сделал всё по-взрослому: он ушёл из школы и пошёл работать, стал помогать семье.
А у меня был очень дружный класс и мне так нравились мои одноклассники (ну и, конечно же, одноклассницы), и я решил ещё полгода походить в родную школу. К сожалению, крови учителям попортил за это врёмя сильно. Они-то не знали, что я не собираюсь учиться в 10-ом классе, про это я никому не сказал, а школа для меня стала своеобразным клубом.
Я приходил только на те предметы, которые мне нравились, и вообще приходил для того, чтобы пообщаться с друзьями.
Летом мы с Толяном, действительно, подали документы и поступили на первый курс геофизического отделения Индустриального техникума. Группа у нас оказалась боевая. Впрочем, похоже, мы с Толяном в немалой степени её таковой и сделали. И по окончании первого семестра было принято решение отправиться в зимний туристический поход на лыжах.
Мы слышали, что в Карелии есть знаменитый водопад Кивач, по-моему, он находится на реке Суна. Тогда таких карт как сейчас не было - были туристические карты, в которых, как оказалось, не только масштабы были перевраны, но и любые нанесённые населённые пункты или реки не совпадали с реальностью (тогда все карты были строго секретными и, конечно же, для туристов рисовали некое подобие).
Мы с лыжами, рюкзаками доехали на поезде Ленинград-Мурманск до станции, по-моему, она так и называлась, "Суна". Когда мы выгрузились из поезда, а сделали это очень быстро, потому что поезд стоял буквально две минуты, мы увидели, что река под мостом, рядом со станцией, покрыта льдом (это-то не удивительно - стоял январь и морозы были под 30 градусов), но снега на льду не было. По льду можно было кататься на коньках, а на лыжах идти, мягко говоря, проблематично.
Но нас, юных геофизиков, ничего остановить не могло. Я предложил связать лыжи вместе, сделать из них нарты, впрячься, положить на нарты наш груз и волоком тащить до тех пор, пока не появится снег.
Редкая фотография того периода показывает наше изобретение в действии.
С трёх раз догадайтесь, кто из этих пятерых ваш покорный слуга? Всё правильно. Изобретатель этого транспортного средства конечно же должен был его и оседлать.
1968/1969 годы.
«Но, залетные!»
Но, если по правде, сел я туда, конечно же, только для того, чтобы сделать такое прикольное фото. А так мы все вместе тащили эту довольно тяжёлую поклажу.
На этой фотографии мы уже у костра.
Конечно же с нами была гитара. До водопада мы не дошли.
1969 год. Лыжный поход Район водопада Кивач, Карелия.
«Песни - хорошо, но вот поесть бы…»
Хотя, уже разбив, когда смеркалось, лагерь на одном из берегов, я, Толян и ещё одна девчонка всё-таки рванули налегке, желая найти и увидеть этот водопад. По карте, вернее по той схеме, получалось, что максимум мы от него километрах в пяти. Мы отмахали километров двенадцать. Уже совсем стемнело - водопада и признаков не было. Не солоно хлебавши, мы вернулись обратно.
А были мы нормальные студенты и, несмотря на спортивное начало нашего похода, для вечерних посиделок и песен под гитару у нас, что называется, с собой было. Рассказываю это потому, что потом произошла одна, к счастью, не трагическая история.
Мы нарубили лапника внутрь палатки, спальников у нас не было.
Кто-то сказал, что если набрать шишек и бросить их в костёр, доведя их до состояния тления, а потом положить в ведро и поставить в палатку, то шишки потихоньку будут тлеть и отдавать тепло. Но они, к сожалению, давали только дым. Наверное, это средство хорошо от комаров. Кстати, впоследствии в экспедициях в тайге мы так и делали.
Спали мы в бушлатах, валенках, шапках. И, несмотря на то, что за ужином немножко "согрелись" изнутри, конечно, все промёрзли.
А, кстати, кроме лапника, недалеко мы нашли стожок сена, натаскали ещё и сена в палатку и вокруг костра мы тоже накидали сена и лапника, чтобы теплее было сидеть и петь песни.
И вот ночью я проснулся, потому что совсем околел, вылез из палатки. Темно. Угли еле-еле мерцают. Я подумал, что если сейчас охапочку сена на угли бросить, то они загорятся и можно будет немножко погреться. Я, не долго думая, так и сделал, и стал моститься на лапнике рядышком, спиной к костру, чтобы прогреться.
Сено на углях вспыхнуло и тут я услышал страшный вопль и это сено подскочило вверх. Как оказалось, Толян ещё раньше меня вылез из палатки и лежал у костра, подвигаясь всё ближе к нему по мере того, как он угасал, а я его в темноте не увидел. К этому времени он приблизился лицом практически к углям, а я на него охапку-то сена и бросил.
Хорошо, что он был в шапке-ушанке, завязанной под подбородком, но брови и ресницы у него опалились. Правда, лицо ему не обожгло - слава Богу!
Если вы думаете, что он меня стал ругать или мы начали выяснять отношения, то вы ошибаетесь. После того как он накидал себе на лицо снега, он первый начал хохотать, а я за ним. На наш хохот стали вылезать все наши товарищи из палатки. Каждому из них мы пересказывали историю с костром.
И так хохотали мы часа два, пока не стало рассветать. Так что получилось, что не мытьём так катаньем мы согрелись, потому что когда смеёшься, становится очень-очень тепло.
* * *
А после Нового года я что-то захандрил, захотелось мне путешествий.
И где-то в феврале я бросил техникум и поехал путешествовать в Сибирь. Эту эпопею подробно описывать не буду, я об этом путешествии написал в своём блоге, кому интересно - можно почитать.
Летом следующего года я снова поступил в Индустриальный техникум, потому что Сибирь из меня дурь вышибла, опять на первый курс, после которого была первая экспедиция на Кольский полуостров.
А осенью я решил уйти в армию. В нашей группе были ребята после армии, и они говорили, что служить лучше со своим призывом.
Когда я пришёл к военкому и сказал: "Забирайте меня в армию!", первое, что я от него услышал, был вопрос: "Кого убил?" Я не понял. Дело в том, что, так как я учился в техникуме, у меня была отсрочка до окончания техникума, а я добровольцем пришёл. Ну, вот военком и решил, что я совершил какое-то преступление и хочу в армии спрятаться. А когда понял, что это не так, направил меня на медкомиссию.
И вот стою я в одних трусах перед комиссией, в которую входят и военком, и начальник милиции, и представители парткома, и райкома комсомола. А после медкомиссии всех направляли либо в стройбат, либо в радиотехнические войска. Я ещё подумал, что стройбат совсем как-то не интересно, а радиотехнические - это может и неплохо, потому что для будущего геофизика хорошо знать радиоаппаратуру вовсе не помешает. Но военком решил иначе, прочитав мою характеристику.
Приписное свидетельство мы получали, когда ещё учились в школе, а я в 9-ом классе был комсоргом класса, поэтому и характеристика была положительная.
Военком и говорит: "А если мы тебя в ВДВ пошлём?" К стыду своему эту аббревиатуру я тогда не знал. Я уточнил: "А что это?"
"Это, - объясняет военком, - надо с парашютом прыгать". Моё богатое воображение нарисовало картину меня летящего к земле с нераскрывшимся парашютом. Но я эту картину от себя отогнал и сказал: "Я готов!"
Впрочем, об этом я уже писал в своих воспоминаниях об армии.
* * *
И вот молодой курсант учебки в Гайжунае, в Литве, спустя месяц после призыва делает фотографию в настоящем берете десантника для того, чтобы эту фотографию послать маме.
Декабрь 1971, первый месяц в армии.
«До дембеля еще далеко»
Два года пролетели незаметно.
Но незаметно - это для тех, кто остался на гражданке, а в армии каждый день до дембеля тянется очень и очень долго. И вот уже перед дембелем в Кировабаде на стрельбище сделана эта фотография.
Октябрь 1973, Кировобад.
«Скоро дембель!»
Рядом со мной сидит парень, его фамилия, кажется, Наумов. Фамилию того, кто стоит на переднем плане - не помню. А на заднем плане прислонился к стене, по-моему, у него немецкая фамилия, Руппель.
* * *
После дембеля мама достала откуда-то шерстяной отрез и сшила мне в ателье модное, как мне казалось, пальто. В то время в моде были папахи из искусственного меха.
Вот на этой фотографии я в полном параде в первый год после армии.
1974, Пушкин.
«Кхе-кхе. Девушка, а как Вас зовут?»
Из армии я пришёл с чётким пониманием, что мне нужно уже учиться не в техникуме, а в Горном институте.
Но так как я ушёл из школы после девятого, а из техникума на втором курсе, среднего образования у меня не было. Поэтому я сказал себе, что летом 1974 года я должен обязательно поступать в институт. А для этого за полгода нужно окончить вечернюю школу. В 11-ый выпускной класс вечёрки меня не брали, рекомендовали начинать с 10-го. Но с 10-го, это значит, что ещё полтора года учиться. А у меня уже был свой план жизни после армии, и сворачивать с него я не собирался.
Я пошёл к своей бывшей классной руководительнице Ираиде Сергеевне, попросил её походатайствовать перед директором вечерней школы, чтобы меня взяли сразу в 11-ый класс, обещал не подвести. Ираида Сергеевна действительно пошла вместе со мной к директору вечерней школы, которую знала, и сказала: "Этот парень если дал слово, что будет учиться, значит будет. Я за него ручаюсь". И меня взяли в сменный класс.
На работу я устроился в то же самое училище, где работала мама - Пушкинское высшее командное радиоэлектроники ПВО страны. Работал я мастером производственного обучения. Звучит серьёзно, но на самом деле никого я не обучал, а просто работал то ли слесарем, то ли токарем в производственных мастерских. Кстати, тоже неплохо, потому что научился на станках работать и что такое лерка или мечик - я знаю.
Класс был сменный, то есть в нём можно было учиться и утром - у кого вечерняя смена, и вечером - у кого дневная. Я практически полгода каждый вечер ходил в школу (не пропустил ни одного дня занятий), но очень часто я был единственным учеником в классе может как раз потому, что остальные работали в вечернюю смену, не знаю. Учился очень старательно, учителя не могли на меня нарадоваться.
Некоторые предметы мне пришлось сдавать экстерном, вернее, биологию и астрономию сдавал догоняя, потому что эти предметы в вечерней школе проходили в 10-ом классе.
По итогам у меня в аттестате было две четвёрки, к тому же ещё похвальная грамота по математике, которая в тот год по новым правилам давала дополнительные полбалла при поступлении в институт. Эти полбалла мне очень пригодились, потому что только благодаря им я смог пройти по конкурсу и поступить на первый курс геофизического отделения Горного института.
* * *
Когда уже меня зачислили, меня неожиданно вызвали в комитет комсомола. В моей автобиографии, которую я писал, когда сдавал документы, кроме того, что я служил два года в ВДВ, было написано (и это было правдой), что в последний год службы я был избран народным заседателем военного трибунала Кировабадского гарнизона. А это - выборная должность, и долгое время до того, как я стал депутатом, во всех биографиях в графе "Выборная должность" я всегда писал, что был народным заседателем.
Кстати, ни разу ни в одном судебном заседании я не участвовал. Обходились, наверное, либо без заседателей, либо, по крайней мере, без меня. Но факт оставался фактом. Видимо, это произвело впечатление на комсомольцев из комитета комсомола, и они предложили меня поехать комиссаром на сельхозработы (а все первокурсники со всех вузов в сентябре ездили на картошку). Комиссаром я должен был быть в своей же группе РФ-74. Я согласился.
Когда мы ехали в автобусе в деревню Валетово, это под Сланцами (а ехать нужно было часа три с половиной), я, уже как комиссар, обошёл всех, в тетрадочку записал кто когда родился, у кого какие увлечения, кто каким видом спорта занимается и так далее. Потом подвёл некие итоги и для всего автобуса объявил результаты. Получилось, что я представил каждого и всем рассказал о каждом. Таким образом, мы за эти три с половиной часа перезнакомились.
Многие, например, любители футбола, уже видели своих будущих товарищей по команде. Кто-то увлекался театром, кто-то музыкой, кто-то песнями. По крайней мере, ещё в автобусе, когда я по очереди всех называл, этот человек вставал и все уже знали, как его зовут, откуда он приехал. И весь месяц в этой замечательной деревне Валетово шло настоящее сплочение нашей группы. Мы передружились. Многие перевлюблялись.
Я занимался и питанием, и помывкой в бане, и ругался с бригадирами, чтобы нам засчитывали положенное, занимался и бытом, и производством. Завёл традицию каждое утро и каждый вечер устраивать линейку с поднятием флага.
Деревня Велетово находилась на берегу озера Самро, поэтому и назвали наш отряд "Самро-74". Уже в конце колхозной эпопеи мы сделали такую групповую фотографию. Я, как комиссар, держу флаг. Кто-то помогает мне его натягивать, чтобы были видны буквы.
1974, ССХО «Самро - 74».
Я - комиссар
Заканчивали мы сельхозработы практически по снегу. Было очень холодно, работать не хотелось. А нам сказали, что нужно ещё два поля обработать. А работа была туповатая: после того как комбайн якобы выкапывал картошку из земли (а на самом деле только рыхлил почву), мы, студенты, должны были довыбирать её. Но у моих однокурсников уже не было никакого энтузма. Они сидели кучками на поле, курили, разводили костры, у которых грелись, и настроение было, мягко говоря, не рабочее.
Наш куратор, преподаватель физики, позвал меня и сказал: "Серёж, мы сидеть так можем сколько угодно, сходи, уговори ребят закончить работу, а иначе автобуса нам не дадут".
Я взял тетрадь и пошёл в поле. Подошёл к первой группе и стал узнавать у однокурсников их размер обуви и одежды и записывать все данные в тетрадь. Когда я направился к следующей группе, мне вслед крикнули: "Комиссар, а зачем ты это спрашиваешь?" Я обернулся и громко, чтобы все меня услышали, сказал: "Зачем? Валенки будем выписывать, ватники. Зимовать же будем, потому что пока картошку не уберём, никуда не уедем. Сейчас я уже послал за лопатами, чтобы снег разгребать". Народ секунду смотрел на меня и… расхохотались. Потом вместе с ними я встал у края поля и сказал: "Ну, давайте, по-стахановски!" Народ сказал: "Нет, по-стахановски не хотим. Давай по-геофизически!" Ну, по-геофизически мы и паханули. За один день сделали два поля. Правда, ещё два дня ждали автобуса, но зато эти дни проводили уже не в поле, а на нашей базе у костра в песнях, разговорах.
Замечательное было время!
* * *
Проучился я полтора курса.
Потом мне захотелось ездить в поля каждый год, а не только после первого курса, потому что после второго у всех должна была быть практика в Крыму. Крым - это хорошо….
Кстати, впервые Чёрное море я увидел уже будучи Председателем Совета Федерации. В детстве меня туда не возили, а юность и зрелость прошли в экспедициях - обычно весной уезжали, поздно осенью возвращались. На моря ехать было бессмысленно.
И вот я перевёлся на вечерний, пошёл работать в ВИРГ (Всесоюзный институт разведочной геофизики).
Работа была интересная. Много было молодёжи. Под Новый год мы устраивали ёлки для детей сотрудников.
Вот на этой фотографии я в роли Волка.
1979 г., ВИРГ.
А это фотография крупнее. Как зовут девчонку рядом со мной, увы, не помню, по-моему, она на этой Новогодней Ёлке изображала Старуху Шапокляк. Не знаю, насколько интересно было детям, но мы повеселились вволю.
1979 г. ВИРГ, г. .Ленинград.
Елка на работе.
«Ну, зайцы, погодите!»
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ ...
Как-то, разбирая фотографии, обратил внимание, что с самого детства и до сих пор очень много фотографий, где я в том или ином головном уборе. И ещё давно подумалось: не сделать ли такой своеобразный фоторепортаж, который можно было бы назвать "Биография в головных уборах".
И вот, собственно говоря, сейчас хочу реализовать эту идею. Прошу не судить строго.
Итак, автобиография:
Родился я 14 февраля 1953 года в Пушкине, пригороде Ленинграда. Позже, когда я уже был взрослым и, например, учился в институте или работал в геологических экспедициях, очень часто отвечая на вопрос: сколько мне лет или когда я родился, - я "круто" отвечал: "Я три недели под Сталиным жил!" .
Если вы посмотрите на число и месяц рождения, то поймёте, что это правда.
Родители мои познакомились в военные годы в Новгородской области в городе Чудово. Мама из новгородских крестьян. Её родители (мои, соответственно, дедушка и бабушка) жили в деревне Большая Любунь Новгородской области. Деда звали Фёдор Никитич Варламов, а бабушку - Дарья Ильинична (девичью её фамилию не знаю).
Родители отца (а отец у меня из Смоленской области) были смоленскими крестьянами. Деда звали Емельян Еремеевич Миронов, а бабушку - Марина Дорофеевна Миронова. Деда расстреляли в 1937 году как кулака. Хотя никакой он был не кулак, а просто имел крепкое хозяйство: четырёх сыновей, которые работали в поле, да четырёх дочерей, которые также работали на подхвате.
Итак, родился я в феврале.
Родители жили в старинном доме-крепости с башнями, который представлял из себя квадрат, занимавший целый квартал, внутри которого находилось военное училище, где работали отец и мама. Отец был сверхсрочником. После войны он остался служить в армии. А мама, у которой был каллиграфический подчерк и природное чувство грамотности, работала инструктором партучёта - заполняла партийные, комсомольские билеты и учётные карточки. Помню, что почему-то все эти документы обязательно нужно было заполнять перьевой ручкой с чёрной специальной тушью.
Мама рассказывала, что из роддома (а в Пушкине роддом долгие годы был один в больнице имени Семашко) домой, на улицу Красной Артиллерии, её и меня отец вёз в розвальнях - это сани, запряжённые лошадкой.
Я был вторым ребёнком в семье. На пять лет раньше меня родилась моя сестрёнка Марина.
Летом нас с Маринкой отвозили к дедушке с бабушкой в Новгородскую область.
С дедом Федором, г. Боровичи Новгородской обл. 1956 год.
«С детства я уверенно и прямо смотрел на мир. На руках у деда»
Маринка почему-то с самого детства не любила и не пила ни молоко, ни любые молочные продукты. Я, естественно, следовал ею примеру. И вот бабушка Даша решила приучить меня пить молоко и делала она это педагогически талантливо.
Помню, наберёт в саду стакан малины, зальёт её молоком, даст мне чайную ложечку со словами: "Серёнька, вылавливай ложечкой малинку и ешь!" Я вылавливал. Молоко оставалось в стакане, но вместе с ягодой какая-то часть молока попадала в рот. И так бабушка делала каждый день, только малины становилось всё меньше, а молока, естественно, всё больше. И кончилось тем, что она давала мне стакан молока, а уже после этого давала малину. Так она и приучила меня пить молоко.
Правда, то молоко из детства было не парное (я уже тогда тёплое молоко не любил), но всё равно свежее, из погреба, холодненькое, не очень-то похоже на нынешнее из бутылок, да из пакетов.
Дом наш находился на окраине Пушкина.
Через дорогу от нашего дома были частные домики, а за ними было огромное-огромное поле. Мы любили ходить на это поле и загорать. Помню, в детстве мне купили сачок, с которым я гонялся за бабочками и мотыльками и ловил их.
А ещё мы собирали цветы.
Ну, Маринка - это понятно, а я, видимо, так как подражал сестре, тоже любил это делать. Вот редкая фотография….
Кстати, как оказалось, увы, единственная фотография моя с отцом. Хотя, забегая вперёд, умер он в 1979 году, когда мне было 26 лет.
С батей. Мне 4 года.
Детство у меня было бурное.
Был и тимуровский отряд, и набеги на яблоневые сады, строили мы свой штаб, который после окончания эпопеи тимуровской команды стал называться "каморкой". Дворовая команда у нас была шебутная. Очень часто и по разным поводам мы дурачились.
На этой фотографии как раз такой эпизод.
1967 г. Я, Толик и Яшка около каморки бывшего штаба.
«Мир не без добрых людей» - я это с детства узнал.
Я как будто бы милостыню прошу, а Колька Андрияхин по кличке "Яшка" подаёт мне булочку.
С детства мечтал стать геологом. Не знаю, откуда это у меня появилось, потому что в семье никого из геологии не было.
Но, когда я пошёл в первый класс и учительница стала опрашивать детей, кем они хотят стать, как она потом мне рассказала (сам-то я этого не помню), все мои будущие одноклассники отвечали так, как был задан вопрос, например: "Я хочу стать космонавтом" или "Я хочу стать актрисой", и только Серёжа Миронов встал и сказал: "А я буду геологом!" Ираида Сергеевна (это моя учительница), когда это мне рассказывала, вспоминала, что очень удивилась, что мальчик не мечтает: кем он предполагает или хочет стать, а уверенно заявляет, что будет геологом.
Забегая вперёд, в конце концов, я им и стал.
В школе 410 класс наш был дружный. Жили мы весело. Традиционные фотографии по окончании очередного учебного года делались в актовом зале на четвёртом этаже нашей школы. Естественно, там мы все были без головных уборов, поэтому в этой биографии этих фотографий не привожу.
* * *
В 9-ом классе мы с моим другом детства Толяном (Анатолий Николаевич Григорьев), с которым вместе мечтали стать геологами, узнали, что в Ленинграде есть Индустриальный техникум, где готовят по специальности "Геофизические методы поиска и разведки полезных ископаемых".
Что такое "геофизические" - мы не знали, но в названии специальности были заветные слова: "…поиск и разведка полезных ископаемых" - то, что нам было нужно.
Как сейчас помню, узнали мы это из справочника о техникумах Ленинграда где-то в конце декабря, под Новый год. То есть мы отучились в 9-ом классе уже полгода, а для того, чтобы поступить в техникум, нужны были "корочки" 8-летки, а они у нас были.
И тогда мы решили, что в 10-ый класс не пойдём, а летом будем поступать в техникум. Толян, приняв это решение, сделал всё по-взрослому: он ушёл из школы и пошёл работать, стал помогать семье.
А у меня был очень дружный класс и мне так нравились мои одноклассники (ну и, конечно же, одноклассницы), и я решил ещё полгода походить в родную школу. К сожалению, крови учителям попортил за это врёмя сильно. Они-то не знали, что я не собираюсь учиться в 10-ом классе, про это я никому не сказал, а школа для меня стала своеобразным клубом.
Я приходил только на те предметы, которые мне нравились, и вообще приходил для того, чтобы пообщаться с друзьями.
Летом мы с Толяном, действительно, подали документы и поступили на первый курс геофизического отделения Индустриального техникума. Группа у нас оказалась боевая. Впрочем, похоже, мы с Толяном в немалой степени её таковой и сделали. И по окончании первого семестра было принято решение отправиться в зимний туристический поход на лыжах.
Мы слышали, что в Карелии есть знаменитый водопад Кивач, по-моему, он находится на реке Суна. Тогда таких карт как сейчас не было - были туристические карты, в которых, как оказалось, не только масштабы были перевраны, но и любые нанесённые населённые пункты или реки не совпадали с реальностью (тогда все карты были строго секретными и, конечно же, для туристов рисовали некое подобие).
Мы с лыжами, рюкзаками доехали на поезде Ленинград-Мурманск до станции, по-моему, она так и называлась, "Суна". Когда мы выгрузились из поезда, а сделали это очень быстро, потому что поезд стоял буквально две минуты, мы увидели, что река под мостом, рядом со станцией, покрыта льдом (это-то не удивительно - стоял январь и морозы были под 30 градусов), но снега на льду не было. По льду можно было кататься на коньках, а на лыжах идти, мягко говоря, проблематично.
Но нас, юных геофизиков, ничего остановить не могло. Я предложил связать лыжи вместе, сделать из них нарты, впрячься, положить на нарты наш груз и волоком тащить до тех пор, пока не появится снег.
Редкая фотография того периода показывает наше изобретение в действии.
С трёх раз догадайтесь, кто из этих пятерых ваш покорный слуга? Всё правильно. Изобретатель этого транспортного средства конечно же должен был его и оседлать.
1968/1969 годы.
«Но, залетные!»
Но, если по правде, сел я туда, конечно же, только для того, чтобы сделать такое прикольное фото. А так мы все вместе тащили эту довольно тяжёлую поклажу.
На этой фотографии мы уже у костра.
Конечно же с нами была гитара. До водопада мы не дошли.
1969 год. Лыжный поход Район водопада Кивач, Карелия.
«Песни - хорошо, но вот поесть бы…»
Хотя, уже разбив, когда смеркалось, лагерь на одном из берегов, я, Толян и ещё одна девчонка всё-таки рванули налегке, желая найти и увидеть этот водопад. По карте, вернее по той схеме, получалось, что максимум мы от него километрах в пяти. Мы отмахали километров двенадцать. Уже совсем стемнело - водопада и признаков не было. Не солоно хлебавши, мы вернулись обратно.
А были мы нормальные студенты и, несмотря на спортивное начало нашего похода, для вечерних посиделок и песен под гитару у нас, что называется, с собой было. Рассказываю это потому, что потом произошла одна, к счастью, не трагическая история.
Мы нарубили лапника внутрь палатки, спальников у нас не было.
Кто-то сказал, что если набрать шишек и бросить их в костёр, доведя их до состояния тления, а потом положить в ведро и поставить в палатку, то шишки потихоньку будут тлеть и отдавать тепло. Но они, к сожалению, давали только дым. Наверное, это средство хорошо от комаров. Кстати, впоследствии в экспедициях в тайге мы так и делали.
Спали мы в бушлатах, валенках, шапках. И, несмотря на то, что за ужином немножко "согрелись" изнутри, конечно, все промёрзли.
А, кстати, кроме лапника, недалеко мы нашли стожок сена, натаскали ещё и сена в палатку и вокруг костра мы тоже накидали сена и лапника, чтобы теплее было сидеть и петь песни.
И вот ночью я проснулся, потому что совсем околел, вылез из палатки. Темно. Угли еле-еле мерцают. Я подумал, что если сейчас охапочку сена на угли бросить, то они загорятся и можно будет немножко погреться. Я, не долго думая, так и сделал, и стал моститься на лапнике рядышком, спиной к костру, чтобы прогреться.
Сено на углях вспыхнуло и тут я услышал страшный вопль и это сено подскочило вверх. Как оказалось, Толян ещё раньше меня вылез из палатки и лежал у костра, подвигаясь всё ближе к нему по мере того, как он угасал, а я его в темноте не увидел. К этому времени он приблизился лицом практически к углям, а я на него охапку-то сена и бросил.
Хорошо, что он был в шапке-ушанке, завязанной под подбородком, но брови и ресницы у него опалились. Правда, лицо ему не обожгло - слава Богу!
Если вы думаете, что он меня стал ругать или мы начали выяснять отношения, то вы ошибаетесь. После того как он накидал себе на лицо снега, он первый начал хохотать, а я за ним. На наш хохот стали вылезать все наши товарищи из палатки. Каждому из них мы пересказывали историю с костром.
И так хохотали мы часа два, пока не стало рассветать. Так что получилось, что не мытьём так катаньем мы согрелись, потому что когда смеёшься, становится очень-очень тепло.
* * *
А после Нового года я что-то захандрил, захотелось мне путешествий.
И где-то в феврале я бросил техникум и поехал путешествовать в Сибирь. Эту эпопею подробно описывать не буду, я об этом путешествии написал в своём блоге, кому интересно - можно почитать.
Летом следующего года я снова поступил в Индустриальный техникум, потому что Сибирь из меня дурь вышибла, опять на первый курс, после которого была первая экспедиция на Кольский полуостров.
А осенью я решил уйти в армию. В нашей группе были ребята после армии, и они говорили, что служить лучше со своим призывом.
Когда я пришёл к военкому и сказал: "Забирайте меня в армию!", первое, что я от него услышал, был вопрос: "Кого убил?" Я не понял. Дело в том, что, так как я учился в техникуме, у меня была отсрочка до окончания техникума, а я добровольцем пришёл. Ну, вот военком и решил, что я совершил какое-то преступление и хочу в армии спрятаться. А когда понял, что это не так, направил меня на медкомиссию.
И вот стою я в одних трусах перед комиссией, в которую входят и военком, и начальник милиции, и представители парткома, и райкома комсомола. А после медкомиссии всех направляли либо в стройбат, либо в радиотехнические войска. Я ещё подумал, что стройбат совсем как-то не интересно, а радиотехнические - это может и неплохо, потому что для будущего геофизика хорошо знать радиоаппаратуру вовсе не помешает. Но военком решил иначе, прочитав мою характеристику.
Приписное свидетельство мы получали, когда ещё учились в школе, а я в 9-ом классе был комсоргом класса, поэтому и характеристика была положительная.
Военком и говорит: "А если мы тебя в ВДВ пошлём?" К стыду своему эту аббревиатуру я тогда не знал. Я уточнил: "А что это?"
"Это, - объясняет военком, - надо с парашютом прыгать". Моё богатое воображение нарисовало картину меня летящего к земле с нераскрывшимся парашютом. Но я эту картину от себя отогнал и сказал: "Я готов!"
Впрочем, об этом я уже писал в своих воспоминаниях об армии.
* * *
И вот молодой курсант учебки в Гайжунае, в Литве, спустя месяц после призыва делает фотографию в настоящем берете десантника для того, чтобы эту фотографию послать маме.
Декабрь 1971, первый месяц в армии.
«До дембеля еще далеко»
Два года пролетели незаметно.
Но незаметно - это для тех, кто остался на гражданке, а в армии каждый день до дембеля тянется очень и очень долго. И вот уже перед дембелем в Кировабаде на стрельбище сделана эта фотография.
Октябрь 1973, Кировобад.
«Скоро дембель!»
Рядом со мной сидит парень, его фамилия, кажется, Наумов. Фамилию того, кто стоит на переднем плане - не помню. А на заднем плане прислонился к стене, по-моему, у него немецкая фамилия, Руппель.
* * *
После дембеля мама достала откуда-то шерстяной отрез и сшила мне в ателье модное, как мне казалось, пальто. В то время в моде были папахи из искусственного меха.
Вот на этой фотографии я в полном параде в первый год после армии.
1974, Пушкин.
«Кхе-кхе. Девушка, а как Вас зовут?»
Из армии я пришёл с чётким пониманием, что мне нужно уже учиться не в техникуме, а в Горном институте.
Но так как я ушёл из школы после девятого, а из техникума на втором курсе, среднего образования у меня не было. Поэтому я сказал себе, что летом 1974 года я должен обязательно поступать в институт. А для этого за полгода нужно окончить вечернюю школу. В 11-ый выпускной класс вечёрки меня не брали, рекомендовали начинать с 10-го. Но с 10-го, это значит, что ещё полтора года учиться. А у меня уже был свой план жизни после армии, и сворачивать с него я не собирался.
Я пошёл к своей бывшей классной руководительнице Ираиде Сергеевне, попросил её походатайствовать перед директором вечерней школы, чтобы меня взяли сразу в 11-ый класс, обещал не подвести. Ираида Сергеевна действительно пошла вместе со мной к директору вечерней школы, которую знала, и сказала: "Этот парень если дал слово, что будет учиться, значит будет. Я за него ручаюсь". И меня взяли в сменный класс.
На работу я устроился в то же самое училище, где работала мама - Пушкинское высшее командное радиоэлектроники ПВО страны. Работал я мастером производственного обучения. Звучит серьёзно, но на самом деле никого я не обучал, а просто работал то ли слесарем, то ли токарем в производственных мастерских. Кстати, тоже неплохо, потому что научился на станках работать и что такое лерка или мечик - я знаю.
Класс был сменный, то есть в нём можно было учиться и утром - у кого вечерняя смена, и вечером - у кого дневная. Я практически полгода каждый вечер ходил в школу (не пропустил ни одного дня занятий), но очень часто я был единственным учеником в классе может как раз потому, что остальные работали в вечернюю смену, не знаю. Учился очень старательно, учителя не могли на меня нарадоваться.
Некоторые предметы мне пришлось сдавать экстерном, вернее, биологию и астрономию сдавал догоняя, потому что эти предметы в вечерней школе проходили в 10-ом классе.
По итогам у меня в аттестате было две четвёрки, к тому же ещё похвальная грамота по математике, которая в тот год по новым правилам давала дополнительные полбалла при поступлении в институт. Эти полбалла мне очень пригодились, потому что только благодаря им я смог пройти по конкурсу и поступить на первый курс геофизического отделения Горного института.
* * *
Когда уже меня зачислили, меня неожиданно вызвали в комитет комсомола. В моей автобиографии, которую я писал, когда сдавал документы, кроме того, что я служил два года в ВДВ, было написано (и это было правдой), что в последний год службы я был избран народным заседателем военного трибунала Кировабадского гарнизона. А это - выборная должность, и долгое время до того, как я стал депутатом, во всех биографиях в графе "Выборная должность" я всегда писал, что был народным заседателем.
Кстати, ни разу ни в одном судебном заседании я не участвовал. Обходились, наверное, либо без заседателей, либо, по крайней мере, без меня. Но факт оставался фактом. Видимо, это произвело впечатление на комсомольцев из комитета комсомола, и они предложили меня поехать комиссаром на сельхозработы (а все первокурсники со всех вузов в сентябре ездили на картошку). Комиссаром я должен был быть в своей же группе РФ-74. Я согласился.
Когда мы ехали в автобусе в деревню Валетово, это под Сланцами (а ехать нужно было часа три с половиной), я, уже как комиссар, обошёл всех, в тетрадочку записал кто когда родился, у кого какие увлечения, кто каким видом спорта занимается и так далее. Потом подвёл некие итоги и для всего автобуса объявил результаты. Получилось, что я представил каждого и всем рассказал о каждом. Таким образом, мы за эти три с половиной часа перезнакомились.
Многие, например, любители футбола, уже видели своих будущих товарищей по команде. Кто-то увлекался театром, кто-то музыкой, кто-то песнями. По крайней мере, ещё в автобусе, когда я по очереди всех называл, этот человек вставал и все уже знали, как его зовут, откуда он приехал. И весь месяц в этой замечательной деревне Валетово шло настоящее сплочение нашей группы. Мы передружились. Многие перевлюблялись.
Я занимался и питанием, и помывкой в бане, и ругался с бригадирами, чтобы нам засчитывали положенное, занимался и бытом, и производством. Завёл традицию каждое утро и каждый вечер устраивать линейку с поднятием флага.
Деревня Велетово находилась на берегу озера Самро, поэтому и назвали наш отряд "Самро-74". Уже в конце колхозной эпопеи мы сделали такую групповую фотографию. Я, как комиссар, держу флаг. Кто-то помогает мне его натягивать, чтобы были видны буквы.
1974, ССХО «Самро - 74».
Я - комиссар
Заканчивали мы сельхозработы практически по снегу. Было очень холодно, работать не хотелось. А нам сказали, что нужно ещё два поля обработать. А работа была туповатая: после того как комбайн якобы выкапывал картошку из земли (а на самом деле только рыхлил почву), мы, студенты, должны были довыбирать её. Но у моих однокурсников уже не было никакого энтузма. Они сидели кучками на поле, курили, разводили костры, у которых грелись, и настроение было, мягко говоря, не рабочее.
Наш куратор, преподаватель физики, позвал меня и сказал: "Серёж, мы сидеть так можем сколько угодно, сходи, уговори ребят закончить работу, а иначе автобуса нам не дадут".
Я взял тетрадь и пошёл в поле. Подошёл к первой группе и стал узнавать у однокурсников их размер обуви и одежды и записывать все данные в тетрадь. Когда я направился к следующей группе, мне вслед крикнули: "Комиссар, а зачем ты это спрашиваешь?" Я обернулся и громко, чтобы все меня услышали, сказал: "Зачем? Валенки будем выписывать, ватники. Зимовать же будем, потому что пока картошку не уберём, никуда не уедем. Сейчас я уже послал за лопатами, чтобы снег разгребать". Народ секунду смотрел на меня и… расхохотались. Потом вместе с ними я встал у края поля и сказал: "Ну, давайте, по-стахановски!" Народ сказал: "Нет, по-стахановски не хотим. Давай по-геофизически!" Ну, по-геофизически мы и паханули. За один день сделали два поля. Правда, ещё два дня ждали автобуса, но зато эти дни проводили уже не в поле, а на нашей базе у костра в песнях, разговорах.
Замечательное было время!
* * *
Проучился я полтора курса.
Потом мне захотелось ездить в поля каждый год, а не только после первого курса, потому что после второго у всех должна была быть практика в Крыму. Крым - это хорошо….
Кстати, впервые Чёрное море я увидел уже будучи Председателем Совета Федерации. В детстве меня туда не возили, а юность и зрелость прошли в экспедициях - обычно весной уезжали, поздно осенью возвращались. На моря ехать было бессмысленно.
И вот я перевёлся на вечерний, пошёл работать в ВИРГ (Всесоюзный институт разведочной геофизики).
Работа была интересная. Много было молодёжи. Под Новый год мы устраивали ёлки для детей сотрудников.
Вот на этой фотографии я в роли Волка.
1979 г., ВИРГ.
А это фотография крупнее. Как зовут девчонку рядом со мной, увы, не помню, по-моему, она на этой Новогодней Ёлке изображала Старуху Шапокляк. Не знаю, насколько интересно было детям, но мы повеселились вволю.
1979 г. ВИРГ, г. .Ленинград.
Елка на работе.
«Ну, зайцы, погодите!»
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ ...