Ржевский мемориал. Диалоги мертвецов.
Оригинал взят у krugpravdy в Ржевский мемориал. Диалоги мертвецов.
Сегодня ясная, звездная, хорошо так, по-осеннему, прохладная ночь. 19 сентября 2014 года. Ветер подвывает между серых каменных плит на Ржевском мемориала. Где-то вдалеке залаяла собака. Людей, понятное дело, в такое время тут не сыщешь, вот и мерещится всякое. Николай зябко поежился и направился к высящемуся посреди мемориала чёрному кресту. И вновь что-то или кто-то мелькнул за серой каменной плитой.
- Кто здесь? - Николай резко бросил свой окрик в темноту ночи и сам вздрогнул от неожиданности. Он не мог припомнить, чтобы он вообще говорил что-то на этом месте. Звук собственного голоса показался Николаю таким незнакомым и странным, что ему стало не по себе.
Колеблющаяся в свете тонкого серпа луны фигура осторожно появилась, - нет, выплыла из тени своего укрытия. У Николая все похолодело внутри. Он всегда внутренне был готов к такой встрече, но теперь, когда она произошла он понял, что к такому нельзя быть готовым по-настоящему.
Лица незнакомца толком не было видно, но что-то угадывалось под сводом проржавевшей насквозь немецкой каски. Поворот головы, и уже видно получше. Половина лица ночного гостя представляла собой оголенные кости черепа, другая половина покрыта землистой, словно измятой кожей. Глаза черны, оскаленный рот застыл в какой-то трагической гримасе.
- Ты немец? - спросил Николай, понимая, что вопрос звучит не очень к месту, хотя что тут могло оказаться к месту?
- Меня зовут Петер, я - немец. А ты? - немец говорил по-русски.
Николай одернул простреленный автоматной очередью и бурый от застаревшей на ветру крови китель с лейтенантскими погонами времен Великой Отечественной Войны, поправил пилотку с красной звездочкой и ответил:
- Я - Николай, лейтенант Красной Армии.
Рваные губы немца задрожали…
- Ты?... - вопрос немца растянулся, словно возглас муэдзина с вершины минарета на утреннем намазе…
- Да, - Николай помедлил, подыскивая подходящее слово, чтобы обратиться к немцу, - да, боец, так же, как и ты. Уже 72 года…
- Но как? - не унимался немец.
- Жизнь такая, боец, - отвечал Николай, - кто-то живет по эту сторону ада, а кто-то по ту… В сущности, разница - небольшая.
- Я все время надеялся, что я жив, что все это просто какой-то сон, - буквально простонал Петер и бессильно опустился на каменную плиту.
- Да, я тоже долго надеялся, - печально сказал Николай, - надежда прекрасное чувство… для живых, конечно, - концовка фразы вышла у Николая сильно циничной.
Немец как-то затравлено покосился на Николая.
- Я не понимаю, где я был все эти годы, - заговорил Петер, - я помню, мы наступали на Москву, потом нас накрыли минометным огнем, земля, грязь, какие-то толпы обезумевших людей, колодец со стенками из кровавого мяса… Боже, там были люди, мои однополчане, затем какие-то леса, заброшенные деревни, погреба, свалки, я бродил по ним, пытался говорить с людьми, но меня никто не замечал, я топился в реке, но течение выбрасывало меня вновь на берег, я шел в огонь, но ледяной холод вымораживал меня оттуда, обратно в скитания по лесам и полям вашей страны…
Петер немного помолчал, но неожиданно поднял на Николая свои черные глаза:
- Ты знаешь что-то? - безумно проговорил он.
- Возможно…
Николай не торопился с ответом. До него начинал доходить смысл происходящего.
Неожиданно немец вскочил со своего места, смазанной тенью метнулся к Николаю и схватил его за китель. Он хотел что-то выкрикнуть Николаю в лицо, что-то резкое и требовательное, приказать ему выложить, всё, что он знает; почему он здесь, что тут должно произойти, в чем смысл всего это затянувшегося на годы готического спектакля.
Черная бездна глаз немца встретилась со взглядом спокойных серых лучистых глаз Николая, и он отпрянул от этого взора. Петер вдруг вспомнил, что он и раньше встречал живущих по ту сторону ада: русских, немцев и других. У кого-то и них глаза были темны и страшны, а у кого-то светлы и лучисты, как у Николая. Жуткое отчаяние вновь навалилась на несчастного немца, слово одна из серых, плит, лежащих на этом мемориале.
- Петер, ты на чужой земле, - спокойно проговорил Николай, - ты помнишь ради чего ты пришел сюда?
Петер молчал.
- Тебя послали сюда завоевывать новые земли, строить Великий Рейх, обеспечивать будущее немецкой нации, нации сверхлюдей, господ и повелителей мира. Ты помнишь, как ты ехал сюда на поезде, как писал письма родителям, считая дни и часы до радостного мига победы. Как ты представлял в своих мечтах толпы русских поклонниц, встречающих тебя в Москве и кокетливо бросающих на тебя нескромные взоры, на тебя, на победителя, идущего в парадной форме по Москве. Но вместо этого тебя встретила мерзлая и шершавая земля где-то под Солнечногорском, а все что ты успел уловить во взглядах русских девушек - это презрение и ненависть.
Николай помолчал какое-то время, потом спросил:
- Знаешь почему ты здесь?
Петер сидел на камне, зажав голову руками. Казалось, что он посерел, слился с плитой и окаменел, такая от его фигуры исходила безысходность.
- Завтра сюда привезут копию скульптуры твоей бабушки.
Петер вскочил на ноги, нелепо замахал руками, но ничего не смог сказать…
- Ты хочешь знать, откуда мне все это известно? - Николай вновь немного помолчал, - видишь ли, боец, я тут на вроде хранителя этого места. Присматриваю за такими как ты, и я давно тебя ждал.
- Почему именно меня? - теперь пришла очередь немца задавать неуклюжие вопросы.
- Все дело в твоей бабке и ее скульптурах. Ты вот сюда явился сегодня не случайно, тебя притянуло сюда что-то, не так ли?
Петер помедлил с ответом. Он вспомнил, как незнамо сколько времени он продирался через глухие леса, изорвал не только свою фашистскую форму, но и некрепкую уже кожу на лице, а все потому, что не идти он не мог. Чудовищная головная боль, которую он помнил, как некую вечную и неумолчную сирену, звучащую внутри него и раскалывающую его череп; эта боль и толкала его вперед. Если он не шел в заданном направлении, то боль начинала растворять его во мраке из которого… О да! Он вспомнил! Из этого мрака к нему сзади тянулись какие-то сгустки черного тумана, похожие на грязные, сальные волосы. Это было невыносимо, и он шел и шел вперед, пока не пришел сюда.
- Да, меня тянуло сюда, - коротко ответил немец.
Николай усмехнулся, - словно знал, что скрывается за такой лаконичностью собеседника и продолжил:
- Вы европейцы - странные люди, - вам кажется, что вы можете большинством голосов в городской ратуше принять новый закон природы. Не знаю, кто вам внушил такую мысль, но расплачиваться за это приходится вам самим. Видишь ли, боец, критерий спокойствия по эту сторону ада - один. И знаешь какой? Честность. Правдивость, если хочешь.
Петер поднял свое измученное лицо и поглядел на Николая.
- Не понимаешь? - спросил Николай, стараясь, чтобы его вопрос не прозвучал с издевкой, но ему это удалось не слишком хорошо.
Лицо Петера исказила новая маска отчаяния. Николай поморщился. Петер выглядел плоховато.
- Слушай и улавливай, - продолжил Николай, - повторять не буду. Правда о тебе и твоих собратьях проста и прозрачна, как белый день. Вы хотели въехать в светлое рейсх-будущее на чужом горбу, считая возможным ради этого убивать и сжигать мирных людей, вероломно и цинично взрывать и бомбить солдат противника, даже в методах ведения войны не умея сохранить ту самую честность, которой тебе сейчас очень недостает, чтобы обрести достойный мертвеца покой. Каждый миг своего крестового похода на Русь, пусть она называлась тогда по-другому, вы лгали самим себе, называя убийство - долгом, вероломство - геройством, подлость - смелостью, агрессию - доблестью. Вы писали домой письма, чтобы родственники присылали вам шнапс, жирные мясные деликатесы и теплые подштанники, потому что русские зимы очень холодные и вам не пристало морозить свои сверхчеловеческие задницы в вонючем воздухе грязной Коммунистической Империи. Ваши головы были полны светлых мечтаний, вычитанных из книг Гете и услышанных в аккордах Вагнера, а души смаковали по ночам разорванные животы русских женщин и жаждали новые запретные плоды сверхчеловеческой любви.
Ваши одураченные местными фюрерами и заокеанскими банкирами родители представляли вас в роли армии света, а по ночам им являлись такие как ты тени и хватали их за горло, чтобы наутро они проснулись и поняли, что они отправили вас не на ту сторону ада, но они не хотели просыпаться и продолжали лгать друг другу и вам.
Смерть является достойной расплатой за ложь и на этом можно было бы поставить точку, но вы не унимаетесь и даже после смерти ложь ваших предков, эти попытки обелить тьму, выкрасить мелом угольную штольню, не дают вам покоя…
Я тебе уже сказал, что завтра сюда привезут эти скульптуры. И знаешь, что произойдет тогда? Ты навечно останешься здесь. И не просто останешься, а станешь проклятием всей вашей нации и всего вашего рода. Твои предки убьют тебя еще раз, уже мертвого, а это страшная кара, которую даже я тебе не желаю.
Петер, все это время нервно улавливавший каждое слово, сказанное Николаем, казалось теперь успокоился и стоял почти спиной к нему.
- Что же ты мне посоветуешь, лейтенант? - спросил немец русского.
- Ничего не посоветую, - устало сказал Николай, - ты сам должен все понять, вспомнить свою обычную, не сверхчеловеческую, а человеческую правду, то, как оно есть на самом деле, как чувствует твое сердце и как говорит разум, а не орет лживым и писклявым хором вся ваша крысиная цивилизация. Правда всегда одна и только правда - по-настоящему реальна. Все что кроме нее - иллюзорно. Вырви из своей души тьму, как больной и гнилой зуб, тогда ты только и увидишь правду.
Слабый лучик надежды промелькнул в сознании Петера. Впервые за долгое время он вновь ощутил присутствие этой великой всепобеждающей силы.
- Правда в том, - начал Петер, - что мы пришли сюда, на вашу землю, чтобы уничтожать вас, каждого в отдельности и всех вместе, как народ. Правда в том, что мы считали себя лучше вас, мы считали себя достойнее вас, чтобы жить, а если мы оставляли вам жизнь, то только для того, чтобы использовать вас, как рабов или, как товар. Мы считали это само собой разумеющимся, также как то, что трава - зеленая, а небо - голубое…
- Не то! - прервал его Николай. - Ты несешь чепуху! Вы уже заплатили за свои подлые желания и второй раз нельзя заплатить за купленный товар. Думай о том, что происходит сегодня, о том, что произойдет завтра. Ты видишь этот мемориал? Ты считаешь правильным и честным, что оккупанты лежат рядом с защитниками? Ты считаешь правильным и честным, что тебя накрыло где-то под Солнечногорском, а твоя бабка из могилы посылает тебе скульптуры сюда на этот мемориал, чтобы продолжать лгать тебе мертвому даже будучи мертвой самой?
- Белые скульптуры. Закрасить мелом угольную штольню, - рассеяно проговорил Петер.
- Вот именно, - беззлобно сказал Николай.
- Единственный шанс для меня и для всех моих собратьев - это честно назвать тьму - тьмой и тогда она рассеется, соприкоснувшись с правдой о самой себе. Мы шли сюда убивать и должны вернуться туда откуда пришли, а те, кто нас сюда послал, наши предки, должны принять нас, как побежденных, не как солдат, а как карателей, не как лучших и людей, а как оболваненное фашистской пропагандой мясо. Только отделив своих мертвецов от ваших мы сможем найти им упокоение и не здесь, в России, а у себя в Германии.
Глаза Петера светились торжественной радостью, тьма, угнездившаяся в них на 72 года будто бы растворилась.
- Теперь ты понял, зачем тебя тянуло сюда и почему именно сегодня. Завтра ты должен вернуться домой. Правда, единожды прорвавшаяся с той стороны ада уже не может исчезнуть. От тебя она передастся твоим предкам, которые покоятся на своей земле, и они позовут тебя домой. Пусть это станет твоей молитвой. Ложь после смерти остается ложью. Оккупант не может лежать рядом с защитником. Это не принесет счастья твоему народу. Такое вот дело... Николай вновь задумался, подбирая обращение к немцу... Такое вот дел, брат Петер, закончил он...
19.09.2014.
Сегодня ясная, звездная, хорошо так, по-осеннему, прохладная ночь. 19 сентября 2014 года. Ветер подвывает между серых каменных плит на Ржевском мемориала. Где-то вдалеке залаяла собака. Людей, понятное дело, в такое время тут не сыщешь, вот и мерещится всякое. Николай зябко поежился и направился к высящемуся посреди мемориала чёрному кресту. И вновь что-то или кто-то мелькнул за серой каменной плитой.
- Кто здесь? - Николай резко бросил свой окрик в темноту ночи и сам вздрогнул от неожиданности. Он не мог припомнить, чтобы он вообще говорил что-то на этом месте. Звук собственного голоса показался Николаю таким незнакомым и странным, что ему стало не по себе.
Колеблющаяся в свете тонкого серпа луны фигура осторожно появилась, - нет, выплыла из тени своего укрытия. У Николая все похолодело внутри. Он всегда внутренне был готов к такой встрече, но теперь, когда она произошла он понял, что к такому нельзя быть готовым по-настоящему.
Лица незнакомца толком не было видно, но что-то угадывалось под сводом проржавевшей насквозь немецкой каски. Поворот головы, и уже видно получше. Половина лица ночного гостя представляла собой оголенные кости черепа, другая половина покрыта землистой, словно измятой кожей. Глаза черны, оскаленный рот застыл в какой-то трагической гримасе.
- Ты немец? - спросил Николай, понимая, что вопрос звучит не очень к месту, хотя что тут могло оказаться к месту?
- Меня зовут Петер, я - немец. А ты? - немец говорил по-русски.
Николай одернул простреленный автоматной очередью и бурый от застаревшей на ветру крови китель с лейтенантскими погонами времен Великой Отечественной Войны, поправил пилотку с красной звездочкой и ответил:
- Я - Николай, лейтенант Красной Армии.
Рваные губы немца задрожали…
- Ты?... - вопрос немца растянулся, словно возглас муэдзина с вершины минарета на утреннем намазе…
- Да, - Николай помедлил, подыскивая подходящее слово, чтобы обратиться к немцу, - да, боец, так же, как и ты. Уже 72 года…
- Но как? - не унимался немец.
- Жизнь такая, боец, - отвечал Николай, - кто-то живет по эту сторону ада, а кто-то по ту… В сущности, разница - небольшая.
- Я все время надеялся, что я жив, что все это просто какой-то сон, - буквально простонал Петер и бессильно опустился на каменную плиту.
- Да, я тоже долго надеялся, - печально сказал Николай, - надежда прекрасное чувство… для живых, конечно, - концовка фразы вышла у Николая сильно циничной.
Немец как-то затравлено покосился на Николая.
- Я не понимаю, где я был все эти годы, - заговорил Петер, - я помню, мы наступали на Москву, потом нас накрыли минометным огнем, земля, грязь, какие-то толпы обезумевших людей, колодец со стенками из кровавого мяса… Боже, там были люди, мои однополчане, затем какие-то леса, заброшенные деревни, погреба, свалки, я бродил по ним, пытался говорить с людьми, но меня никто не замечал, я топился в реке, но течение выбрасывало меня вновь на берег, я шел в огонь, но ледяной холод вымораживал меня оттуда, обратно в скитания по лесам и полям вашей страны…
Петер немного помолчал, но неожиданно поднял на Николая свои черные глаза:
- Ты знаешь что-то? - безумно проговорил он.
- Возможно…
Николай не торопился с ответом. До него начинал доходить смысл происходящего.
Неожиданно немец вскочил со своего места, смазанной тенью метнулся к Николаю и схватил его за китель. Он хотел что-то выкрикнуть Николаю в лицо, что-то резкое и требовательное, приказать ему выложить, всё, что он знает; почему он здесь, что тут должно произойти, в чем смысл всего это затянувшегося на годы готического спектакля.
Черная бездна глаз немца встретилась со взглядом спокойных серых лучистых глаз Николая, и он отпрянул от этого взора. Петер вдруг вспомнил, что он и раньше встречал живущих по ту сторону ада: русских, немцев и других. У кого-то и них глаза были темны и страшны, а у кого-то светлы и лучисты, как у Николая. Жуткое отчаяние вновь навалилась на несчастного немца, слово одна из серых, плит, лежащих на этом мемориале.
- Петер, ты на чужой земле, - спокойно проговорил Николай, - ты помнишь ради чего ты пришел сюда?
Петер молчал.
- Тебя послали сюда завоевывать новые земли, строить Великий Рейх, обеспечивать будущее немецкой нации, нации сверхлюдей, господ и повелителей мира. Ты помнишь, как ты ехал сюда на поезде, как писал письма родителям, считая дни и часы до радостного мига победы. Как ты представлял в своих мечтах толпы русских поклонниц, встречающих тебя в Москве и кокетливо бросающих на тебя нескромные взоры, на тебя, на победителя, идущего в парадной форме по Москве. Но вместо этого тебя встретила мерзлая и шершавая земля где-то под Солнечногорском, а все что ты успел уловить во взглядах русских девушек - это презрение и ненависть.
Николай помолчал какое-то время, потом спросил:
- Знаешь почему ты здесь?
Петер сидел на камне, зажав голову руками. Казалось, что он посерел, слился с плитой и окаменел, такая от его фигуры исходила безысходность.
- Завтра сюда привезут копию скульптуры твоей бабушки.
Петер вскочил на ноги, нелепо замахал руками, но ничего не смог сказать…
- Ты хочешь знать, откуда мне все это известно? - Николай вновь немного помолчал, - видишь ли, боец, я тут на вроде хранителя этого места. Присматриваю за такими как ты, и я давно тебя ждал.
- Почему именно меня? - теперь пришла очередь немца задавать неуклюжие вопросы.
- Все дело в твоей бабке и ее скульптурах. Ты вот сюда явился сегодня не случайно, тебя притянуло сюда что-то, не так ли?
Петер помедлил с ответом. Он вспомнил, как незнамо сколько времени он продирался через глухие леса, изорвал не только свою фашистскую форму, но и некрепкую уже кожу на лице, а все потому, что не идти он не мог. Чудовищная головная боль, которую он помнил, как некую вечную и неумолчную сирену, звучащую внутри него и раскалывающую его череп; эта боль и толкала его вперед. Если он не шел в заданном направлении, то боль начинала растворять его во мраке из которого… О да! Он вспомнил! Из этого мрака к нему сзади тянулись какие-то сгустки черного тумана, похожие на грязные, сальные волосы. Это было невыносимо, и он шел и шел вперед, пока не пришел сюда.
- Да, меня тянуло сюда, - коротко ответил немец.
Николай усмехнулся, - словно знал, что скрывается за такой лаконичностью собеседника и продолжил:
- Вы европейцы - странные люди, - вам кажется, что вы можете большинством голосов в городской ратуше принять новый закон природы. Не знаю, кто вам внушил такую мысль, но расплачиваться за это приходится вам самим. Видишь ли, боец, критерий спокойствия по эту сторону ада - один. И знаешь какой? Честность. Правдивость, если хочешь.
Петер поднял свое измученное лицо и поглядел на Николая.
- Не понимаешь? - спросил Николай, стараясь, чтобы его вопрос не прозвучал с издевкой, но ему это удалось не слишком хорошо.
Лицо Петера исказила новая маска отчаяния. Николай поморщился. Петер выглядел плоховато.
- Слушай и улавливай, - продолжил Николай, - повторять не буду. Правда о тебе и твоих собратьях проста и прозрачна, как белый день. Вы хотели въехать в светлое рейсх-будущее на чужом горбу, считая возможным ради этого убивать и сжигать мирных людей, вероломно и цинично взрывать и бомбить солдат противника, даже в методах ведения войны не умея сохранить ту самую честность, которой тебе сейчас очень недостает, чтобы обрести достойный мертвеца покой. Каждый миг своего крестового похода на Русь, пусть она называлась тогда по-другому, вы лгали самим себе, называя убийство - долгом, вероломство - геройством, подлость - смелостью, агрессию - доблестью. Вы писали домой письма, чтобы родственники присылали вам шнапс, жирные мясные деликатесы и теплые подштанники, потому что русские зимы очень холодные и вам не пристало морозить свои сверхчеловеческие задницы в вонючем воздухе грязной Коммунистической Империи. Ваши головы были полны светлых мечтаний, вычитанных из книг Гете и услышанных в аккордах Вагнера, а души смаковали по ночам разорванные животы русских женщин и жаждали новые запретные плоды сверхчеловеческой любви.
Ваши одураченные местными фюрерами и заокеанскими банкирами родители представляли вас в роли армии света, а по ночам им являлись такие как ты тени и хватали их за горло, чтобы наутро они проснулись и поняли, что они отправили вас не на ту сторону ада, но они не хотели просыпаться и продолжали лгать друг другу и вам.
Смерть является достойной расплатой за ложь и на этом можно было бы поставить точку, но вы не унимаетесь и даже после смерти ложь ваших предков, эти попытки обелить тьму, выкрасить мелом угольную штольню, не дают вам покоя…
Я тебе уже сказал, что завтра сюда привезут эти скульптуры. И знаешь, что произойдет тогда? Ты навечно останешься здесь. И не просто останешься, а станешь проклятием всей вашей нации и всего вашего рода. Твои предки убьют тебя еще раз, уже мертвого, а это страшная кара, которую даже я тебе не желаю.
Петер, все это время нервно улавливавший каждое слово, сказанное Николаем, казалось теперь успокоился и стоял почти спиной к нему.
- Что же ты мне посоветуешь, лейтенант? - спросил немец русского.
- Ничего не посоветую, - устало сказал Николай, - ты сам должен все понять, вспомнить свою обычную, не сверхчеловеческую, а человеческую правду, то, как оно есть на самом деле, как чувствует твое сердце и как говорит разум, а не орет лживым и писклявым хором вся ваша крысиная цивилизация. Правда всегда одна и только правда - по-настоящему реальна. Все что кроме нее - иллюзорно. Вырви из своей души тьму, как больной и гнилой зуб, тогда ты только и увидишь правду.
Слабый лучик надежды промелькнул в сознании Петера. Впервые за долгое время он вновь ощутил присутствие этой великой всепобеждающей силы.
- Правда в том, - начал Петер, - что мы пришли сюда, на вашу землю, чтобы уничтожать вас, каждого в отдельности и всех вместе, как народ. Правда в том, что мы считали себя лучше вас, мы считали себя достойнее вас, чтобы жить, а если мы оставляли вам жизнь, то только для того, чтобы использовать вас, как рабов или, как товар. Мы считали это само собой разумеющимся, также как то, что трава - зеленая, а небо - голубое…
- Не то! - прервал его Николай. - Ты несешь чепуху! Вы уже заплатили за свои подлые желания и второй раз нельзя заплатить за купленный товар. Думай о том, что происходит сегодня, о том, что произойдет завтра. Ты видишь этот мемориал? Ты считаешь правильным и честным, что оккупанты лежат рядом с защитниками? Ты считаешь правильным и честным, что тебя накрыло где-то под Солнечногорском, а твоя бабка из могилы посылает тебе скульптуры сюда на этот мемориал, чтобы продолжать лгать тебе мертвому даже будучи мертвой самой?
- Белые скульптуры. Закрасить мелом угольную штольню, - рассеяно проговорил Петер.
- Вот именно, - беззлобно сказал Николай.
- Единственный шанс для меня и для всех моих собратьев - это честно назвать тьму - тьмой и тогда она рассеется, соприкоснувшись с правдой о самой себе. Мы шли сюда убивать и должны вернуться туда откуда пришли, а те, кто нас сюда послал, наши предки, должны принять нас, как побежденных, не как солдат, а как карателей, не как лучших и людей, а как оболваненное фашистской пропагандой мясо. Только отделив своих мертвецов от ваших мы сможем найти им упокоение и не здесь, в России, а у себя в Германии.
Глаза Петера светились торжественной радостью, тьма, угнездившаяся в них на 72 года будто бы растворилась.
- Теперь ты понял, зачем тебя тянуло сюда и почему именно сегодня. Завтра ты должен вернуться домой. Правда, единожды прорвавшаяся с той стороны ада уже не может исчезнуть. От тебя она передастся твоим предкам, которые покоятся на своей земле, и они позовут тебя домой. Пусть это станет твоей молитвой. Ложь после смерти остается ложью. Оккупант не может лежать рядом с защитником. Это не принесет счастья твоему народу. Такое вот дело... Николай вновь задумался, подбирая обращение к немцу... Такое вот дел, брат Петер, закончил он...
19.09.2014.