Священник Павел Адельгейм. Картинки епархиальной жизни
Фольклор в обработке неизвестного автора
Ις πολλα ετι Δεσποτα
Тебе, сопернику Христа,
воссевшему на место Бога,
неведома печаль креста
и покаяния тревога.
За всех, чьи судьбы растоптал,
отравой совесть напитал,
от церкви Божьей отлучил
и утешения лишил,
тебе венок, церковный князь,
сплетает слов живая вязь
в запечатлённое преданье.
Прими его, не омрачась.
И самомненье сокруша,
твоя бессмертная душа
пусть отзовётся покаяньем.
Я Господь Бог твой (Исх.20, 2)
Как Христос на иконе,
в золочёной короне
восседает на троне
искусственный бог.
Аллилуия!
Как орёл меднокрылый
воцарённый над клиром,
распростёрся над миром,
лежащим у ног.
Аллилуия!
А попов вереница
с восхищёнными лицами
и пустыми сердцами
звенит бубенцами:
Аллилуия!
Похвалами умасленный
и цветами увитый,
на поповскую плесень -
лукавую свиту -
он глядит неприязненно,
словно гриб ядовитый:
Аллилуия!
Возлюбим друг друга!
Склонив перед Христом главы,
мы с Ним не говорим на «Вы».
Молитва ищет простоты
и с Богом говорит на «Ты».
Ища заветного венца,
Друг другу в такт стучат сердца -
они, как солнце и цветы,
зовут к взаимности на «ты».
Но недоступен архиерей
в безумной гордости своей
для человеческих скорбей
и нет к его душе путей.
Покорный клир, склонив главы,
его приветствует на «Вы».
Ступив ногами на ковёр,
как на божественный Фавор,
бросает клиру с высоты
пренебрежительное «ты» -
его ничтожеству укор.
Паси овцы Моя (Ин.21, 1)
Овцу, заблудшую в горах,
Христос нашёл. Оставив прочих,
её понёс Он на плечах
и отогрел в объятьях Отчих.
«К чему заботами томиться?
Одна подохнет, две родится,-
подсчитывал архиерей
своих духовных дочерей.-
Статистика имеет свойство
нас избавлять от беспокойства:
все будут целы до одной,
согласно данной накладной».
Нет, не украдкою, как вор,
а дверью входит в овчий двор.
Как серый волк, в дремучий бор,
в архиерейские покои
под ненасытный омофор
овец уносит на жаркое.
За всё благодарите (1 Сол.5, 18)
Перед Престолом сорок лет
светился невечерний свет.
Архимандрит, склонив колени,
прощал грехи и причащал,
словам небесных откровений,
неумолкающих молений
в священном трепете внимал.
Когда под тяготами дней
ногами сделался недужен,
ему сказал архиерей:
«Уйди, старик, ты мне не нужен.
пусть о тебе пекутся Парки,
но только не в моей епархии».
Покорный воле архирейской,
седою головой поник
перед епископом старик.
Но где же Симон Киринейский,
который крест помог снести
Христу, упавшему в пути?
Увы! Напрасно ждать ответ.
Чужие слёзы канут в вечность.
Угас любви Христовой свет.
Вокруг царит бесчеловечность
и в церкви состраданья нет.
Что Мене ищете убити? (Ин.7, 19)
Неотвратимо приближался
последний в жизни юбилей,
и престарелый иерей
перед иконой сокрушался,
просил и каялся, смущался
и рассуждал в душе своей:
«Давно исписана страница
подаренных мне Богом дней.
Они, как раненые птицы,
упавшие среди камней,
отставшие от журавлей,
напрасно окликают стаю,
летящую к родному краю.
Лишь утешеньем прежних лет
сияет невечерний свет:
ещё могу дориносить
Евхаристическую Жертву
о мире, о живых и мертвых,
у Бога милости просить.
Но время испытанья близко,
уже готовится епископ
Святого Духа благодать -
священство у меня отнять.
За долголетнее служенье
карает как за преступленье
и удалённого за штат
лишает права на служенье:
отнимет крест и облаченье,
позволит только причащенье
с мирянами у Царских Врат».
И за сурового владыку
земной поклон святому Лику
кладёт и тихо говорит:
«О, Ты, врагов не осудивший
прости бессовестность обид!
Епископ совестью не взыскан:
не понимает, что творит».
Не судите на лица, но праведный суд судите (Ин 7, 24)
В епархии священник был:
он Бога искренне любил,
служил общине как невесте,
молитвой в храме, чтеньем книги,
но не был искушён в интриге
и не владел искусством лести.
Его епископ не любил,
и, заподозрив в самомненьи,
дал фаворитам повеленье
начать жестокое гоненье.
Час испытания пробил:
священник, к общему стыду,
подпал церковному суду.
Назначена лихая тройка
епархиального суда,
судить умеющая бойко
без угрызений и стыда.
Здесь дух евангельский не цвёл,
презрены древние каноны:
здесь торжествует произвол
и меркантильные резоны.
Священника не звали в суд
(в суд подсудимых не зовут)
и осуждают их бессрочно
и, по обычаю, заочно.
Был приговор жесток и крут:
он получил «Уведомленье»,
что архирейским повеленьем
от Церкви Божьей отлучён
как еретик и фармазон.
К такому грустному итогу
скатилась церковь понемногу,
приняв за сущность мирозданья
архиерейские желанья.
Святое возношение в мире приносити
Дымятся кадила и теплятся свечи,
с амвона текут архирейские речи
про милость, любовь и прощенье.
Бездумно шуршат, как сухая трава,
из чёрствого сердца пустые слова -
слова, лицемерные до отвращенья.
Внимает народ, и унять свою жажду
в безводном потоке надеется каждый.
Пустая надежда обманет всегда,
её утолит лишь живая вода.
Торжественно входит владыка в алтарь
и, не скрывая своё раздраженье,
строптиво глядит на дрожащую тварь:
пресвитеры, дьяконы и пономарь,
глаза опустив при его приближеньи,
читают молитвы, склоняют колени
как перед светопреставленьем.
Под снежною шапкою Килиманджаро
грозит изверженьем кипящая лава -
проснулась вулкана недобрая слава.
То гнев архиерейский, пылает пожаром:
сверкают глаза и вздуваются вены
и наливается облик надменный
клокочущей яростью лавы геенной.
Зовёт к покаянью церковное пенье:
житейское все отложим попеченье
и с благодарностью примем прощенье.
Но не откликнется злая душа.
Неутолённою страстью дыша,
епископ приносит бескровную Жертву
о здравьи живых и прощении мертвых.
Но ярость слепую ему не унять:
она полыхает, как адское пламя,
горит, не сжигая, и жжёт, не сгорая.
…И покидает его благодать -
святая посланница Божьего рая.
Слава в вышних Богу (Лк. 2, 14)
Как обещано было Михеем пророком,
на краю Вифлеема, в вертепе убогом
тихой ночью раздался младенческий крик,
возвестив о смиренном рождении Бога.
Этой тайны свидетелей было немного:
юная Мать и склонившийся к яслям старик;
пастухи, что смущённо толклись у порога,
да бездонное небо пронзили высоко,
словно птицы, взлетевшие разом из гнёзд,
превратившись в алмазные россыпи звёзд,
хороводы огней над уснувшей дорогой,
по которой шагают верблюды с дарами
и спешат мудрецы за звездой Рождества
проповедовать о наступающей драме,
завершившейся вольным распятием жертвы,
осолённой нетленным огнём Божества.
Нам оставил в залог Своего торжества
погребальные ризы Воскресший из мертвых.
В эту звёздную ночь, напоённую тайной,
архирей не велит поклоняться Христу.
Божьих храмов замкнув на замок пустоту,
поклоняться епископу щедрою данью
в Кафедральный собор соберёмся устало
и епископа будем торжественно чтить,
и дары, и цветы, и хвалы приносить.
Словно в нём Рождество обретает начало,
словно он воплотился, чтоб нам послужить,
словно он умирал, чтобы мы могли жить,
словно он на кресте принял смертные муки,
мы целуем его беззаботные руки
и, внимая его лицемерные речи,
молим Бога спасти нас от следущей встречи.
Memento mori
Трудна Господняя работа:
без подвигов до крови и до пота,
среди святых не просиять.
Оставив клирикам священные заботы
и не имея к подвигам охоты,
епископ не боится умирать.
Он искренне решил, что Бога испугает
его превосходительная стать
и все грехи его на небе оправдают.
Селеньями святых он станет управлять,
купаясь в золотых лучах почёта;
кого захочет в рай пускать и не пускать,
не отдавая ангелам отчёта.
И будет трисвятая благодать,
как золотая рыбка, исполнять
его капризные заботы.
Царство Небесное силой берётся (Мф.11,12)
Нельзя вне тесного пути
до Царства Божьего дойти
и опрометчиво епископ
туда надеется войти,
не утрудив себя в пути
усердным подвигом и риском.
2005, Псков
Ις πολλα ετι Δεσποτα
Тебе, сопернику Христа,
воссевшему на место Бога,
неведома печаль креста
и покаяния тревога.
За всех, чьи судьбы растоптал,
отравой совесть напитал,
от церкви Божьей отлучил
и утешения лишил,
тебе венок, церковный князь,
сплетает слов живая вязь
в запечатлённое преданье.
Прими его, не омрачась.
И самомненье сокруша,
твоя бессмертная душа
пусть отзовётся покаяньем.
Я Господь Бог твой (Исх.20, 2)
Как Христос на иконе,
в золочёной короне
восседает на троне
искусственный бог.
Аллилуия!
Как орёл меднокрылый
воцарённый над клиром,
распростёрся над миром,
лежащим у ног.
Аллилуия!
А попов вереница
с восхищёнными лицами
и пустыми сердцами
звенит бубенцами:
Аллилуия!
Похвалами умасленный
и цветами увитый,
на поповскую плесень -
лукавую свиту -
он глядит неприязненно,
словно гриб ядовитый:
Аллилуия!
Возлюбим друг друга!
Склонив перед Христом главы,
мы с Ним не говорим на «Вы».
Молитва ищет простоты
и с Богом говорит на «Ты».
Ища заветного венца,
Друг другу в такт стучат сердца -
они, как солнце и цветы,
зовут к взаимности на «ты».
Но недоступен архиерей
в безумной гордости своей
для человеческих скорбей
и нет к его душе путей.
Покорный клир, склонив главы,
его приветствует на «Вы».
Ступив ногами на ковёр,
как на божественный Фавор,
бросает клиру с высоты
пренебрежительное «ты» -
его ничтожеству укор.
Паси овцы Моя (Ин.21, 1)
Овцу, заблудшую в горах,
Христос нашёл. Оставив прочих,
её понёс Он на плечах
и отогрел в объятьях Отчих.
«К чему заботами томиться?
Одна подохнет, две родится,-
подсчитывал архиерей
своих духовных дочерей.-
Статистика имеет свойство
нас избавлять от беспокойства:
все будут целы до одной,
согласно данной накладной».
Нет, не украдкою, как вор,
а дверью входит в овчий двор.
Как серый волк, в дремучий бор,
в архиерейские покои
под ненасытный омофор
овец уносит на жаркое.
За всё благодарите (1 Сол.5, 18)
Перед Престолом сорок лет
светился невечерний свет.
Архимандрит, склонив колени,
прощал грехи и причащал,
словам небесных откровений,
неумолкающих молений
в священном трепете внимал.
Когда под тяготами дней
ногами сделался недужен,
ему сказал архиерей:
«Уйди, старик, ты мне не нужен.
пусть о тебе пекутся Парки,
но только не в моей епархии».
Покорный воле архирейской,
седою головой поник
перед епископом старик.
Но где же Симон Киринейский,
который крест помог снести
Христу, упавшему в пути?
Увы! Напрасно ждать ответ.
Чужие слёзы канут в вечность.
Угас любви Христовой свет.
Вокруг царит бесчеловечность
и в церкви состраданья нет.
Что Мене ищете убити? (Ин.7, 19)
Неотвратимо приближался
последний в жизни юбилей,
и престарелый иерей
перед иконой сокрушался,
просил и каялся, смущался
и рассуждал в душе своей:
«Давно исписана страница
подаренных мне Богом дней.
Они, как раненые птицы,
упавшие среди камней,
отставшие от журавлей,
напрасно окликают стаю,
летящую к родному краю.
Лишь утешеньем прежних лет
сияет невечерний свет:
ещё могу дориносить
Евхаристическую Жертву
о мире, о живых и мертвых,
у Бога милости просить.
Но время испытанья близко,
уже готовится епископ
Святого Духа благодать -
священство у меня отнять.
За долголетнее служенье
карает как за преступленье
и удалённого за штат
лишает права на служенье:
отнимет крест и облаченье,
позволит только причащенье
с мирянами у Царских Врат».
И за сурового владыку
земной поклон святому Лику
кладёт и тихо говорит:
«О, Ты, врагов не осудивший
прости бессовестность обид!
Епископ совестью не взыскан:
не понимает, что творит».
Не судите на лица, но праведный суд судите (Ин 7, 24)
В епархии священник был:
он Бога искренне любил,
служил общине как невесте,
молитвой в храме, чтеньем книги,
но не был искушён в интриге
и не владел искусством лести.
Его епископ не любил,
и, заподозрив в самомненьи,
дал фаворитам повеленье
начать жестокое гоненье.
Час испытания пробил:
священник, к общему стыду,
подпал церковному суду.
Назначена лихая тройка
епархиального суда,
судить умеющая бойко
без угрызений и стыда.
Здесь дух евангельский не цвёл,
презрены древние каноны:
здесь торжествует произвол
и меркантильные резоны.
Священника не звали в суд
(в суд подсудимых не зовут)
и осуждают их бессрочно
и, по обычаю, заочно.
Был приговор жесток и крут:
он получил «Уведомленье»,
что архирейским повеленьем
от Церкви Божьей отлучён
как еретик и фармазон.
К такому грустному итогу
скатилась церковь понемногу,
приняв за сущность мирозданья
архиерейские желанья.
Святое возношение в мире приносити
Дымятся кадила и теплятся свечи,
с амвона текут архирейские речи
про милость, любовь и прощенье.
Бездумно шуршат, как сухая трава,
из чёрствого сердца пустые слова -
слова, лицемерные до отвращенья.
Внимает народ, и унять свою жажду
в безводном потоке надеется каждый.
Пустая надежда обманет всегда,
её утолит лишь живая вода.
Торжественно входит владыка в алтарь
и, не скрывая своё раздраженье,
строптиво глядит на дрожащую тварь:
пресвитеры, дьяконы и пономарь,
глаза опустив при его приближеньи,
читают молитвы, склоняют колени
как перед светопреставленьем.
Под снежною шапкою Килиманджаро
грозит изверженьем кипящая лава -
проснулась вулкана недобрая слава.
То гнев архиерейский, пылает пожаром:
сверкают глаза и вздуваются вены
и наливается облик надменный
клокочущей яростью лавы геенной.
Зовёт к покаянью церковное пенье:
житейское все отложим попеченье
и с благодарностью примем прощенье.
Но не откликнется злая душа.
Неутолённою страстью дыша,
епископ приносит бескровную Жертву
о здравьи живых и прощении мертвых.
Но ярость слепую ему не унять:
она полыхает, как адское пламя,
горит, не сжигая, и жжёт, не сгорая.
…И покидает его благодать -
святая посланница Божьего рая.
Слава в вышних Богу (Лк. 2, 14)
Как обещано было Михеем пророком,
на краю Вифлеема, в вертепе убогом
тихой ночью раздался младенческий крик,
возвестив о смиренном рождении Бога.
Этой тайны свидетелей было немного:
юная Мать и склонившийся к яслям старик;
пастухи, что смущённо толклись у порога,
да бездонное небо пронзили высоко,
словно птицы, взлетевшие разом из гнёзд,
превратившись в алмазные россыпи звёзд,
хороводы огней над уснувшей дорогой,
по которой шагают верблюды с дарами
и спешат мудрецы за звездой Рождества
проповедовать о наступающей драме,
завершившейся вольным распятием жертвы,
осолённой нетленным огнём Божества.
Нам оставил в залог Своего торжества
погребальные ризы Воскресший из мертвых.
В эту звёздную ночь, напоённую тайной,
архирей не велит поклоняться Христу.
Божьих храмов замкнув на замок пустоту,
поклоняться епископу щедрою данью
в Кафедральный собор соберёмся устало
и епископа будем торжественно чтить,
и дары, и цветы, и хвалы приносить.
Словно в нём Рождество обретает начало,
словно он воплотился, чтоб нам послужить,
словно он умирал, чтобы мы могли жить,
словно он на кресте принял смертные муки,
мы целуем его беззаботные руки
и, внимая его лицемерные речи,
молим Бога спасти нас от следущей встречи.
Memento mori
Трудна Господняя работа:
без подвигов до крови и до пота,
среди святых не просиять.
Оставив клирикам священные заботы
и не имея к подвигам охоты,
епископ не боится умирать.
Он искренне решил, что Бога испугает
его превосходительная стать
и все грехи его на небе оправдают.
Селеньями святых он станет управлять,
купаясь в золотых лучах почёта;
кого захочет в рай пускать и не пускать,
не отдавая ангелам отчёта.
И будет трисвятая благодать,
как золотая рыбка, исполнять
его капризные заботы.
Царство Небесное силой берётся (Мф.11,12)
Нельзя вне тесного пути
до Царства Божьего дойти
и опрометчиво епископ
туда надеется войти,
не утрудив себя в пути
усердным подвигом и риском.
2005, Псков