Тишина снегопада
Оригинал взят у alexander_pavl в Тишина снегопада
Ранние зимние сумерки убаюкивают и печалят одновременно. Кажется, что-то осталось несделанным, забытым в короткие дневные часы.
Воспоминания идут чередой и иногда вспоминается то, чего никогда не было. Холод на улицах, уют в комнате. Мягкий желтоватый свет в окнах
домов, скрип снега под ногами, огни фонарей, сквозь которые летят фантастические хлопья - это формула меланхолии и одиночества.
Моей любимой книжкой в детстве был проиллюстрированный Чижиковым рассказ Виктора Драгунского «Двадцать лет под кроватью», но трогала меня не клоунада героев, а особая аура пересечения пространств обитания. Основной персонаж, Дениска, на протяжении всего рассказа, непрерывно, пересекает границы, оказываясь в мирах, обжитых другими людьми, ему, Дениске, совершенно посторонними. Это оформлено так: однажды зимним вечером Дениска идёт в гости, в какую-то коммунальную квартиру, затем дети начинают играть в прятки, используя в качестве прикрытий коридор коммуналки и чужие вещи, а потом расшалившийся Дениска прячется под кровать в чужой комнате совершенно незнакомой женщины. В общем, сначала герой не осознаёт своё скольжение как драму, для него это всего лишь весёлая игра. Но в какой-то момент он оказывается заперт в чужой вселенной и проваливается в глубину собственного воображения. И воображение рождает кошмар.
Там ещё в рассказе был такой подразумеваемый, но не артикулированный открыто сюжет, что, мальчик, выросший в отдельной квартире, оказывается неспособен понять взаимоотношения людей, вынужденных к жизни в коммуналке. Язык общения обитателей этого пространства остаётся незамеченным Дениской - он даже не догадывается о существовании подобной коммуникационной проблемы.
Рассказ сделан очень тонко, к тому же, Чижиков проиллюстрировал его с изумительной точностью. Не удивительно, что эта тоненькая книжка произвела на меня колоссальное впечатление. Я помню, как сидел, разглядывая иллюстрации, а в комнате постепенно сгущались сумерки, так что в какой-то момент пришлось включить настольную лампу с синим пластмассовым абажуром (сама лампа на трёхгранной чугунной ножке, украшенной тремя рельефами с оленями в лесу, была «трофейная», а абажур - пластмассовый, советский, и это сочетание всегда меня смущало), от которой вечер мгновенно превратился в ночь. Это было какое-то злое волшебство, кража времени.
Но я хотел сказать не о книге, а о фильме. Вернее, о мультфильме. Книга вспомнилась по ассоциации: зима, вечерняя улица, тёплый свет окон сквозь синие сумерки. Этот мотив виртуозно отработан в мультфильме «Растрёпанный воробей», нарисованном и снятом на «Киевнаучфильм» в 1967 году Аллой Грачевой и Александром Лавровым по сказке Константина Паустовского.
Вот.
Я ведь почему спорю всегда с теми простецами, которые ругмя ругают советскую культурку или там мосфильмовское кино? Потому что они априори выносят суждение о том, чего не знают. Они судят по аналогии. Думают, что, если некий барабанный текст стоит в советской газете, то он и советской культуре укоренён, в той же форме. Ан нет. В советской культуре после 1965 года никакой советской пропаганды не было. Вернее, она была, но влачила маргинальное существование и воспринималась советскими людьми (всеми, без исключения) как тихая полупомешаная нищая приживалка, ютящяся где-то за гаражами, около мусорных баков. Ей из жалости сердобольные жильцы жестяную терелку жидкого супа иной раз нальют, она и рада. А так, её по большей части и не слышко и не видно.
Магистральная линия же советской культуры была не такова! Советская культура тянулась за русской классикой, носила лосины под фрак и шикарное платье с шлёпами. Советская культура в целом была антисоветской, демонстративно аполитичной. Советская культура молилась на портреты Чехова и Тургенева, а, скажем, Михаил Ефграфович Салтыков (Щедрин) был для неё уже слишком радикален.
Но это разговор долгий, лучше свернуть его и перейти к «Растрёпанному воробью», пояснив, почему я считю эту милую сентиментальную квазиандерсоновкую сказочку одним из эталонов советской культуры.
PS. Ерёмина Растрёпанный воробей. Паустовский К. Г. - М. Детская литература. 1964. С.20. Т. 300 000. Ф. А4.
Оригинал взят у alexander_pavl в Растрёпанный воробей 1
Мультфильм Аллы Грачёвой «Растрёпанный воробей» по сказке Константина Паустовского «Взъерошенный воробей», как в осколке голограммы, концентрирует в себе почти всю советскую культуру - за исключением той части, которая полностью отмерла в 1956 году. Сама сказка, послужившая исходной точкой для фильма, написана до 1956 года, однако Паустовский, будучи не в восторге от нормативной культуры позднего сталинизма, развлекался стилизациями и в случае «Взъерошенного воробья» постарался ограничиться лишь «гуманными» деталями сталинского стиля - это позволило его пастишам достаточно безболезненно перетечь в новую эпоху.
Вопрос о «гуманной» составляющей сталинского ампира не должен удивлять. Дело в том, что ещё при жизни Сталина имели место как минимум две «оттепели». Первая, несколько размытая в хронологических рамках - в конце 30-х, и вторая, более чётко очерченная - с лета 1941 по лето 1943. В эти периоды инженеры человеческих душ как бы переводили дыхание и начинали говорить на вполне человеческом языке. Появлялись такие книги и фильмы, которым в иные года появиться было невозможно даже теоретически.
Однако назад к «Воробью». Из чего он состоит? Из деталей, характерных для эталонных произведений советской культуры самых разных эпох. Обычно тот или иной артефакт достаточно определённо принадлежит к совершенно конкретной культуре. Ну, не бывает так, чтобы классицизм сливался с барокко и это не коробило бы зрителя. Мешанина эпох всегда вызывает раздражение, эклектика - худшее из искусствоведческих ругательств. Но «Воробей» Грачёвой, снятый в 1967 году, воспринимается, как единое целое. Это не эклектика, это синтез разнородных элементов. И потому «Воробей» заслуживает серьёзного разговора.
Во-первых, визуальный стиль мультфильма отсылает нас к началу 60-х. Этакое плоскостное изображение, почти коллаж из грубовато обрезанных кусочков бумаги. Подчёркнуто двумерное пространство, в котором герои движутся направо, налево, вверх и вниз, но никогда - вглубь экрана. Даже если стаффажным персонажам надо проникнуть в театр, они быстро поднимаются вверх по плоской лестнице. Такой стиль распространился в советской анимации под влиянием Фёдора Хитрука, очарованного «загребской школой». К 1967 году он уже воспринимался слегка устаревшим, и это важно. Не менее важно, что двумерность тут имитированная: фильм вообще-то рисованный, а не плоская марионетка (как у Норштейна и Хржановского), и технически ничто не мешает персонажам двигаться вглубь. Но авторам фильма это не требуется. Им важнее выстроить картинку, которая придавала бы футуроцентристской эстетике начала 60-х оттенок старомодности. Визуальный намёк на то, что «оттепель» давно позади.
Во-вторых, чрезвычайно важен звуковой фон «Растрёпанного воробья». Саундтрек состоит из двух элементов. Из проникновенного, чрезвычайно уютного голоса какого-то актёра (может быть, даже «заслуженного»! может быть, даже «народного»! но мне не удалось выяснить имя, увы) академического театра, читающего закадровый текст. И из музыки, написанной сразу двумя молодыми композиторами, Зацепиным и Крылатовым. О музыке потом, а для начала вспомним, что это значит - закадровый голос.
Борхес напоминает, что, если во сне мы слишим голос, но не видим говорящего, это с нами говорит Бог. Сие справедливо и для фильмов-мультфильмов, ибо что такое кинематограф, как не коллективное сновидение? К этому возможно присовокупить особое отношение советских людей к радио. Голос из радиоприёмника с начала 30-х годов возвещал советским людям Истину, и шуточки по поводу хрипатых репродукторов, характерные для авангардистского периода советской культуры, в рамках сталинского дискурса немыслимы. Кстати, в начале 60-х выжившие авангардисты не преминули поиздеваться над Закадровым Голосом, воплощающим сталинский мистицизм. Один из персонажей мультфильма 1958 года небрежно замечает «А, это Диктор, он объясняет то, что и так понятно». Но авторы «Воробья» почтительно возвращают Закадровый Голос на изначально принадлежащую ему позицию божественного всеведения. Это не случайно. Именно в 1967 году началась планомерная ресталинизация советской культуры. Днепропетровская братва, захватившая Кремль, поняла, что не справится с задачей создания полноценной идеологической машины, и стала затыкать дырки в идеологии ошмётками сталинского конструкта. Это получило именование «сталинизм» и было своеобразным маньеризмом по отношению к советской культуре 30-50-х годов. Такой важный элемент сталинских (и сталинистских) произведений искусства, как разъяснение зрителю смысла происходящего перед его глазами, введен в «Растрёпанного воробья» отнюдь не случайно.
Закадровый Голос в «Воробье» прекрасен. Особо прекрасно то, что иногда изображение не совпадает с рассказом, и мы должны выбрать ту версию, которая нам нравится. Мы должны решить, верим мы собственным глазам или приятному дикторскому голосу. Не думаю, что подобное раздвоение было запланировано авторами. Скорее всего, это результат небрежности. Но там ценнее такая деталь! Ведь она предваряет целое двадцатилетие небрежности, лени, халтуры и постепенно снижающегося уровня претензий советских людей.
Примером нестыковки может быть сообщение Закадрового Голоса, что Маша будет танцевать Золушку в школьном спектакле, после чего мы видим огромный, областных масштабов театр с колоннами и роскошную сцену со сложными декорациями.
Одновременно с сталинистским проникновенным Закадровым Голосом в «Воробья» введена музыка - целых два композитора трудились над составлением саундтрека. И, в самом деле, музыка в фильме распадается на две линии, последовательно проведённые от начала до конца. Это конформистские «сказочные» мелодии, поддерживающие Закадровый Голос, ещё больше смягчающие его, буквально до приторной сладости, плюс резкие авангардные синкопы. Я не знаю, как называется подобная музыка, я не музыковед. В любом случае, это провоцирующий слушателей авангард. Почему так? А потому что в послесталинском СССР с музыкальным авангардом стало совсем плохо. Для композиторов с "сумбуром вместо музыки" консерваторские концертные залы были табу, таких композиторов выталкивали в маргинальную область озвучивания фильмов. Я помню много хорошей музыки советских времён - и вся она была в фильмах или мультфильмах. Шнитке, Губайдулина, Денисов, Сильвестров, Каравайчук - это киномузыка. Так что авангардная музыка в сентиментальной мультсказке тоже оказывается символом времени, четко указывающим на контекст фильма.
Но и помимо контекста, который, может быть, не осознавался, «Растрёпанный воробей» очень хорошо продуман и полон важных деталей, о которых мы поговорим чуть позже.
Ранние зимние сумерки убаюкивают и печалят одновременно. Кажется, что-то осталось несделанным, забытым в короткие дневные часы.
Воспоминания идут чередой и иногда вспоминается то, чего никогда не было. Холод на улицах, уют в комнате. Мягкий желтоватый свет в окнах
домов, скрип снега под ногами, огни фонарей, сквозь которые летят фантастические хлопья - это формула меланхолии и одиночества.
Моей любимой книжкой в детстве был проиллюстрированный Чижиковым рассказ Виктора Драгунского «Двадцать лет под кроватью», но трогала меня не клоунада героев, а особая аура пересечения пространств обитания. Основной персонаж, Дениска, на протяжении всего рассказа, непрерывно, пересекает границы, оказываясь в мирах, обжитых другими людьми, ему, Дениске, совершенно посторонними. Это оформлено так: однажды зимним вечером Дениска идёт в гости, в какую-то коммунальную квартиру, затем дети начинают играть в прятки, используя в качестве прикрытий коридор коммуналки и чужие вещи, а потом расшалившийся Дениска прячется под кровать в чужой комнате совершенно незнакомой женщины. В общем, сначала герой не осознаёт своё скольжение как драму, для него это всего лишь весёлая игра. Но в какой-то момент он оказывается заперт в чужой вселенной и проваливается в глубину собственного воображения. И воображение рождает кошмар.
Там ещё в рассказе был такой подразумеваемый, но не артикулированный открыто сюжет, что, мальчик, выросший в отдельной квартире, оказывается неспособен понять взаимоотношения людей, вынужденных к жизни в коммуналке. Язык общения обитателей этого пространства остаётся незамеченным Дениской - он даже не догадывается о существовании подобной коммуникационной проблемы.
Рассказ сделан очень тонко, к тому же, Чижиков проиллюстрировал его с изумительной точностью. Не удивительно, что эта тоненькая книжка произвела на меня колоссальное впечатление. Я помню, как сидел, разглядывая иллюстрации, а в комнате постепенно сгущались сумерки, так что в какой-то момент пришлось включить настольную лампу с синим пластмассовым абажуром (сама лампа на трёхгранной чугунной ножке, украшенной тремя рельефами с оленями в лесу, была «трофейная», а абажур - пластмассовый, советский, и это сочетание всегда меня смущало), от которой вечер мгновенно превратился в ночь. Это было какое-то злое волшебство, кража времени.
Но я хотел сказать не о книге, а о фильме. Вернее, о мультфильме. Книга вспомнилась по ассоциации: зима, вечерняя улица, тёплый свет окон сквозь синие сумерки. Этот мотив виртуозно отработан в мультфильме «Растрёпанный воробей», нарисованном и снятом на «Киевнаучфильм» в 1967 году Аллой Грачевой и Александром Лавровым по сказке Константина Паустовского.
Вот.
Я ведь почему спорю всегда с теми простецами, которые ругмя ругают советскую культурку или там мосфильмовское кино? Потому что они априори выносят суждение о том, чего не знают. Они судят по аналогии. Думают, что, если некий барабанный текст стоит в советской газете, то он и советской культуре укоренён, в той же форме. Ан нет. В советской культуре после 1965 года никакой советской пропаганды не было. Вернее, она была, но влачила маргинальное существование и воспринималась советскими людьми (всеми, без исключения) как тихая полупомешаная нищая приживалка, ютящяся где-то за гаражами, около мусорных баков. Ей из жалости сердобольные жильцы жестяную терелку жидкого супа иной раз нальют, она и рада. А так, её по большей части и не слышко и не видно.
Магистральная линия же советской культуры была не такова! Советская культура тянулась за русской классикой, носила лосины под фрак и шикарное платье с шлёпами. Советская культура в целом была антисоветской, демонстративно аполитичной. Советская культура молилась на портреты Чехова и Тургенева, а, скажем, Михаил Ефграфович Салтыков (Щедрин) был для неё уже слишком радикален.
Но это разговор долгий, лучше свернуть его и перейти к «Растрёпанному воробью», пояснив, почему я считю эту милую сентиментальную квазиандерсоновкую сказочку одним из эталонов советской культуры.
PS. Ерёмина Растрёпанный воробей. Паустовский К. Г. - М. Детская литература. 1964. С.20. Т. 300 000. Ф. А4.
Оригинал взят у alexander_pavl в Растрёпанный воробей 1
Мультфильм Аллы Грачёвой «Растрёпанный воробей» по сказке Константина Паустовского «Взъерошенный воробей», как в осколке голограммы, концентрирует в себе почти всю советскую культуру - за исключением той части, которая полностью отмерла в 1956 году. Сама сказка, послужившая исходной точкой для фильма, написана до 1956 года, однако Паустовский, будучи не в восторге от нормативной культуры позднего сталинизма, развлекался стилизациями и в случае «Взъерошенного воробья» постарался ограничиться лишь «гуманными» деталями сталинского стиля - это позволило его пастишам достаточно безболезненно перетечь в новую эпоху.
Вопрос о «гуманной» составляющей сталинского ампира не должен удивлять. Дело в том, что ещё при жизни Сталина имели место как минимум две «оттепели». Первая, несколько размытая в хронологических рамках - в конце 30-х, и вторая, более чётко очерченная - с лета 1941 по лето 1943. В эти периоды инженеры человеческих душ как бы переводили дыхание и начинали говорить на вполне человеческом языке. Появлялись такие книги и фильмы, которым в иные года появиться было невозможно даже теоретически.
Однако назад к «Воробью». Из чего он состоит? Из деталей, характерных для эталонных произведений советской культуры самых разных эпох. Обычно тот или иной артефакт достаточно определённо принадлежит к совершенно конкретной культуре. Ну, не бывает так, чтобы классицизм сливался с барокко и это не коробило бы зрителя. Мешанина эпох всегда вызывает раздражение, эклектика - худшее из искусствоведческих ругательств. Но «Воробей» Грачёвой, снятый в 1967 году, воспринимается, как единое целое. Это не эклектика, это синтез разнородных элементов. И потому «Воробей» заслуживает серьёзного разговора.
Во-первых, визуальный стиль мультфильма отсылает нас к началу 60-х. Этакое плоскостное изображение, почти коллаж из грубовато обрезанных кусочков бумаги. Подчёркнуто двумерное пространство, в котором герои движутся направо, налево, вверх и вниз, но никогда - вглубь экрана. Даже если стаффажным персонажам надо проникнуть в театр, они быстро поднимаются вверх по плоской лестнице. Такой стиль распространился в советской анимации под влиянием Фёдора Хитрука, очарованного «загребской школой». К 1967 году он уже воспринимался слегка устаревшим, и это важно. Не менее важно, что двумерность тут имитированная: фильм вообще-то рисованный, а не плоская марионетка (как у Норштейна и Хржановского), и технически ничто не мешает персонажам двигаться вглубь. Но авторам фильма это не требуется. Им важнее выстроить картинку, которая придавала бы футуроцентристской эстетике начала 60-х оттенок старомодности. Визуальный намёк на то, что «оттепель» давно позади.
Во-вторых, чрезвычайно важен звуковой фон «Растрёпанного воробья». Саундтрек состоит из двух элементов. Из проникновенного, чрезвычайно уютного голоса какого-то актёра (может быть, даже «заслуженного»! может быть, даже «народного»! но мне не удалось выяснить имя, увы) академического театра, читающего закадровый текст. И из музыки, написанной сразу двумя молодыми композиторами, Зацепиным и Крылатовым. О музыке потом, а для начала вспомним, что это значит - закадровый голос.
Борхес напоминает, что, если во сне мы слишим голос, но не видим говорящего, это с нами говорит Бог. Сие справедливо и для фильмов-мультфильмов, ибо что такое кинематограф, как не коллективное сновидение? К этому возможно присовокупить особое отношение советских людей к радио. Голос из радиоприёмника с начала 30-х годов возвещал советским людям Истину, и шуточки по поводу хрипатых репродукторов, характерные для авангардистского периода советской культуры, в рамках сталинского дискурса немыслимы. Кстати, в начале 60-х выжившие авангардисты не преминули поиздеваться над Закадровым Голосом, воплощающим сталинский мистицизм. Один из персонажей мультфильма 1958 года небрежно замечает «А, это Диктор, он объясняет то, что и так понятно». Но авторы «Воробья» почтительно возвращают Закадровый Голос на изначально принадлежащую ему позицию божественного всеведения. Это не случайно. Именно в 1967 году началась планомерная ресталинизация советской культуры. Днепропетровская братва, захватившая Кремль, поняла, что не справится с задачей создания полноценной идеологической машины, и стала затыкать дырки в идеологии ошмётками сталинского конструкта. Это получило именование «сталинизм» и было своеобразным маньеризмом по отношению к советской культуре 30-50-х годов. Такой важный элемент сталинских (и сталинистских) произведений искусства, как разъяснение зрителю смысла происходящего перед его глазами, введен в «Растрёпанного воробья» отнюдь не случайно.
Закадровый Голос в «Воробье» прекрасен. Особо прекрасно то, что иногда изображение не совпадает с рассказом, и мы должны выбрать ту версию, которая нам нравится. Мы должны решить, верим мы собственным глазам или приятному дикторскому голосу. Не думаю, что подобное раздвоение было запланировано авторами. Скорее всего, это результат небрежности. Но там ценнее такая деталь! Ведь она предваряет целое двадцатилетие небрежности, лени, халтуры и постепенно снижающегося уровня претензий советских людей.
Примером нестыковки может быть сообщение Закадрового Голоса, что Маша будет танцевать Золушку в школьном спектакле, после чего мы видим огромный, областных масштабов театр с колоннами и роскошную сцену со сложными декорациями.
Одновременно с сталинистским проникновенным Закадровым Голосом в «Воробья» введена музыка - целых два композитора трудились над составлением саундтрека. И, в самом деле, музыка в фильме распадается на две линии, последовательно проведённые от начала до конца. Это конформистские «сказочные» мелодии, поддерживающие Закадровый Голос, ещё больше смягчающие его, буквально до приторной сладости, плюс резкие авангардные синкопы. Я не знаю, как называется подобная музыка, я не музыковед. В любом случае, это провоцирующий слушателей авангард. Почему так? А потому что в послесталинском СССР с музыкальным авангардом стало совсем плохо. Для композиторов с "сумбуром вместо музыки" консерваторские концертные залы были табу, таких композиторов выталкивали в маргинальную область озвучивания фильмов. Я помню много хорошей музыки советских времён - и вся она была в фильмах или мультфильмах. Шнитке, Губайдулина, Денисов, Сильвестров, Каравайчук - это киномузыка. Так что авангардная музыка в сентиментальной мультсказке тоже оказывается символом времени, четко указывающим на контекст фильма.
Но и помимо контекста, который, может быть, не осознавался, «Растрёпанный воробей» очень хорошо продуман и полон важных деталей, о которых мы поговорим чуть позже.