такое себе текущее
Впечатления последнего времени. Свет пока горит. И полинтернета работает. И слава Богу.
Сегодня на велике несколько раз видел танки. За танком ехать неприятно. Он огромный, почти квадратный - на полторы полосы - очень шумный и очень вонючий - жутко дырявит асфальт. Позади танка четко понимаешь всю бренность велика. Позади танка и вообще лучше понимаешь бренность. Бренность и вообще, похоже, находится где-то позади танка.
В общем, самый интересный эпизод с танками случился на пересечении Ильича и Шахтостроителей - он выворачивал с Ильича, на серьезном ходу с двумя десятками фигурок на броне - огромный, чёрный, и вдруг за поворотом уткнулся поднятым дулом в щит рекламного ограждения, то, что раньше именовалось билл-бордами или как-то так. Затормозил - посчитался с антуражем центра города - чуть замедлился, пророкотал башней три щелчка и помчался дальше в темноту Шахтостроителей, в ночь, настоящую свою ночь. Подтянутые и сосредоточенные фигуры на борту, то бишь на броне, сидели тихо, и даже приключение с проколотым стволом биг-бордом никак не развлекло их сосредоточенности. Мы хотели было помахать им руками, но это было явно настолько зря, что руки опустились, так и не поднявшись. Ребята ехали серьёзно, похоже, из пекла - в самое пекло, ни разговоров, ни лозунгов, ни шуток - просто худые, вытянувшиеся и поджарые пацаны, с выдвинутым вперёд флагом ДНР - надо же во что-то верить - просто, как чужие из фильма, в самом дорогом космическом эквипе, просто из огня, да снова в полымень.
Сосед таможенник, сказал, на работе предупредили, чтобы сегодня пораньше лечь спать, не высовываться и ни в коем случае не выключать мобильник, и чтобы ночью, в случае чего, готов был вскакивать и ехать. Последние после возвращения три дня только ленивый не любовался в Донецке фейерверками. Настоящими, не праздничным чета, когда реальные ЗУшки сбивают реальные беспилотники. Люди останавливаются прямо на набережной над рекой, обнимаются, поднимают две-три мордочки вверх, и любуются, как красные ракеты с пунцовыми шарами на концах пытаются попасть в маленькое быстро летящее пятнышко - это очень романтично, гораздо романтичнее какого-нибудь дурацкого праздничного салюта под пустое тысячное вау. Но только, если что-то летает, значит, это кому-нибудь нужно, значит это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралось… Беспилотников за последние три дня я видел не меньше двух десятков - больше, чем за год с хвостиком активных военных действий - кто-то же их запускает, что-то же им у нас да хочется видеть и знать.
По телику упорото молчат про военные действия - так, по мелочи, то пленных обменяли три на три, то боль мою Горловку в очередной раз сметали с лица земли. Хотя сосед говорит, что боевые действия реально интенсифицировалсь. Широкина, говорит, уже нет вообще, там, по его словам, не осталось ни одного дома, но держать там войска бесперспективно, потому что Широкино - это высотка, выводящая на Мариуполь, а Мариуполь нет смысла брать без Славянска, потому что водовод из укровского Славянска, ведущий на Донецк, заканчивается снова укровским же Мариуполем, и тем, что у нас не прекратилась подача центрального водоснабжения мы как раз обязаны укровскому статусу Мариуполя. Как только Мариуполь станет днр, вода в Донецке тут же станет воспоминанием.
Ещё позавчера видели некрасивую, безобразную драку. Пошли вечером прогуляться - неожиданно дошли до набережной, перешли на противоположную сторону - там работает единственный круглосуточный АТБ, смысле, Первый Республиканский, купили по бутылке пива, и на той, вылизанной центральной стороне, часов десять это было, вряд ли больше, я почувствовал, что что-то херовое приближается - чуйка меня в этом смысле гораздо редко подводит, если только я действительно готов её слышать. Примерно на повороте на Гурова, раздался такой себе отчётливый хрясь, типа кто-то везунчик, кому-то бедолаге попал ровно по бороде - всё, суши вёсла.
"Есть!" - я аж издалека подпрыгнул инстинктивно. Идём, гляжу метрах в пятидесяти впереди пацан дотаптывает пацана - ну, дело житейское, не поделили, наверное, что-то там, может, опять же, девушку, может, просто хамство какое. Парочка впереди нас после звонкого хряца вдруг завиляла и технично так срулила в ближайшие вниз кусты - ну, дело житейское, хитрожопое, как говаривал Егор. Идём, глядим. Высоченький такой крепкий молодой чурка возвышается таким себе беркутом над быльцем лавочки, а возле быльца лежит такая себе тушка. Ближе подошли - вроде, в камуфляже. И тут этот хачик как фиганёт его ногой с носка, глухо так, почти ломая носок, а потом ещё. А этот, тушка, позывные ему оттуда, из-под быльца, передаёт. Дивизион, говорит, Кальмиус, гаубичный батальон. А хач наклоняется, и кулаками ему сверху вниз. Тот, слышно, в дюпель пьяный, повторяет, дивизи-зи-он Кальмиус, га-га-убичный… а хач ему сверху опять наваливает. И главное, бьёт изо всей дури, как будто ни на жизнь, а на смерть байда у них тут заварилась. Ну, жена меня тащит - пошли. Я прохожу мимо, но голова вся там - сзади. Тут, на соседней лавке и девка хачовская сидит - вся в чорном, за версту видна - изо всех сил морозится, делает вид, что ничо не происходит, а всё происходящее ей всё равно пофиг. Тут за нами дядька странный физкультурного такого вида со злополучной лавочкой этой поравнялся. Тот, снизу, знай своё кричит про гаубичный батальон, хач сверху молча лупит, крепко лупит, тёлка хачовская тупо сидит не при делах. А этот физкультурник вдруг раз, да и говорит им всем, может, такси, говорит, вызвать. Гляжу, хач такой, совершенно спокойный, не, говорит, не надо такси, и вроде отходит от камуфляжной горки, и тёлка его, словно замечена и уличена, вдруг с соседней лавки вскакивает и бежит к нему на всех парах. И тут они этого худосочного и гаубичного поднимают, и начинает он его волочь куда-то в сторону дворов. Насилие-то вроде закончилось, но закончилось ли оно. Мы наблюдаем всё это действо по ходу, почти не останавливаясь, я не знаю, кто они друг другу и что их в этот роковой для гаубичного момент свело, и понимаю, что не желаю знать, но мне не нравится, как он его бьёт - жёстко, не наказывая, но словно бы убивая, а мы уже метрах в двадцати, и навстречу нам идёт компания молодых ребят, и один из них, явно злорадствуя, почти торжествуя, пафосно так произносит: во, глядите, понесли защитничка… короче, так и не вмешался я. Сели в конце набережной, молча выпили по бутылке пива. Я, против всяких правил, три сигареты выкурил. Душа рвалась бежать, найти. Ещё больше хотелось, чтобы с тушкой той, гаубичным батальоном, сегодня ничего ещё более плохого не случилось. Я понимаю, что сегодня всякая рвань приспособилась ополченцами рядиться, но у него тоже, наверное, есть где-то мать, или хоть кто-то, кому он может быть в принципе небезразличен. И ещё слепая злоба на этого распоясавшегося надсмена, херали, как бы там что, какого ж ты себе такого позволяешь, в центре моего города, почти среди бела дня, ссучоныш.
Короче, чувствую себя я скверно. Если б не новые велики, совсем бы заел себя. А так, если Бог даст, и будем живы, через пару дней про наш трип в Карельку напишу. Живите мирно. СБ.
Сегодня на велике несколько раз видел танки. За танком ехать неприятно. Он огромный, почти квадратный - на полторы полосы - очень шумный и очень вонючий - жутко дырявит асфальт. Позади танка четко понимаешь всю бренность велика. Позади танка и вообще лучше понимаешь бренность. Бренность и вообще, похоже, находится где-то позади танка.
В общем, самый интересный эпизод с танками случился на пересечении Ильича и Шахтостроителей - он выворачивал с Ильича, на серьезном ходу с двумя десятками фигурок на броне - огромный, чёрный, и вдруг за поворотом уткнулся поднятым дулом в щит рекламного ограждения, то, что раньше именовалось билл-бордами или как-то так. Затормозил - посчитался с антуражем центра города - чуть замедлился, пророкотал башней три щелчка и помчался дальше в темноту Шахтостроителей, в ночь, настоящую свою ночь. Подтянутые и сосредоточенные фигуры на борту, то бишь на броне, сидели тихо, и даже приключение с проколотым стволом биг-бордом никак не развлекло их сосредоточенности. Мы хотели было помахать им руками, но это было явно настолько зря, что руки опустились, так и не поднявшись. Ребята ехали серьёзно, похоже, из пекла - в самое пекло, ни разговоров, ни лозунгов, ни шуток - просто худые, вытянувшиеся и поджарые пацаны, с выдвинутым вперёд флагом ДНР - надо же во что-то верить - просто, как чужие из фильма, в самом дорогом космическом эквипе, просто из огня, да снова в полымень.
Сосед таможенник, сказал, на работе предупредили, чтобы сегодня пораньше лечь спать, не высовываться и ни в коем случае не выключать мобильник, и чтобы ночью, в случае чего, готов был вскакивать и ехать. Последние после возвращения три дня только ленивый не любовался в Донецке фейерверками. Настоящими, не праздничным чета, когда реальные ЗУшки сбивают реальные беспилотники. Люди останавливаются прямо на набережной над рекой, обнимаются, поднимают две-три мордочки вверх, и любуются, как красные ракеты с пунцовыми шарами на концах пытаются попасть в маленькое быстро летящее пятнышко - это очень романтично, гораздо романтичнее какого-нибудь дурацкого праздничного салюта под пустое тысячное вау. Но только, если что-то летает, значит, это кому-нибудь нужно, значит это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралось… Беспилотников за последние три дня я видел не меньше двух десятков - больше, чем за год с хвостиком активных военных действий - кто-то же их запускает, что-то же им у нас да хочется видеть и знать.
По телику упорото молчат про военные действия - так, по мелочи, то пленных обменяли три на три, то боль мою Горловку в очередной раз сметали с лица земли. Хотя сосед говорит, что боевые действия реально интенсифицировалсь. Широкина, говорит, уже нет вообще, там, по его словам, не осталось ни одного дома, но держать там войска бесперспективно, потому что Широкино - это высотка, выводящая на Мариуполь, а Мариуполь нет смысла брать без Славянска, потому что водовод из укровского Славянска, ведущий на Донецк, заканчивается снова укровским же Мариуполем, и тем, что у нас не прекратилась подача центрального водоснабжения мы как раз обязаны укровскому статусу Мариуполя. Как только Мариуполь станет днр, вода в Донецке тут же станет воспоминанием.
Ещё позавчера видели некрасивую, безобразную драку. Пошли вечером прогуляться - неожиданно дошли до набережной, перешли на противоположную сторону - там работает единственный круглосуточный АТБ, смысле, Первый Республиканский, купили по бутылке пива, и на той, вылизанной центральной стороне, часов десять это было, вряд ли больше, я почувствовал, что что-то херовое приближается - чуйка меня в этом смысле гораздо редко подводит, если только я действительно готов её слышать. Примерно на повороте на Гурова, раздался такой себе отчётливый хрясь, типа кто-то везунчик, кому-то бедолаге попал ровно по бороде - всё, суши вёсла.
"Есть!" - я аж издалека подпрыгнул инстинктивно. Идём, гляжу метрах в пятидесяти впереди пацан дотаптывает пацана - ну, дело житейское, не поделили, наверное, что-то там, может, опять же, девушку, может, просто хамство какое. Парочка впереди нас после звонкого хряца вдруг завиляла и технично так срулила в ближайшие вниз кусты - ну, дело житейское, хитрожопое, как говаривал Егор. Идём, глядим. Высоченький такой крепкий молодой чурка возвышается таким себе беркутом над быльцем лавочки, а возле быльца лежит такая себе тушка. Ближе подошли - вроде, в камуфляже. И тут этот хачик как фиганёт его ногой с носка, глухо так, почти ломая носок, а потом ещё. А этот, тушка, позывные ему оттуда, из-под быльца, передаёт. Дивизион, говорит, Кальмиус, гаубичный батальон. А хач наклоняется, и кулаками ему сверху вниз. Тот, слышно, в дюпель пьяный, повторяет, дивизи-зи-он Кальмиус, га-га-убичный… а хач ему сверху опять наваливает. И главное, бьёт изо всей дури, как будто ни на жизнь, а на смерть байда у них тут заварилась. Ну, жена меня тащит - пошли. Я прохожу мимо, но голова вся там - сзади. Тут, на соседней лавке и девка хачовская сидит - вся в чорном, за версту видна - изо всех сил морозится, делает вид, что ничо не происходит, а всё происходящее ей всё равно пофиг. Тут за нами дядька странный физкультурного такого вида со злополучной лавочкой этой поравнялся. Тот, снизу, знай своё кричит про гаубичный батальон, хач сверху молча лупит, крепко лупит, тёлка хачовская тупо сидит не при делах. А этот физкультурник вдруг раз, да и говорит им всем, может, такси, говорит, вызвать. Гляжу, хач такой, совершенно спокойный, не, говорит, не надо такси, и вроде отходит от камуфляжной горки, и тёлка его, словно замечена и уличена, вдруг с соседней лавки вскакивает и бежит к нему на всех парах. И тут они этого худосочного и гаубичного поднимают, и начинает он его волочь куда-то в сторону дворов. Насилие-то вроде закончилось, но закончилось ли оно. Мы наблюдаем всё это действо по ходу, почти не останавливаясь, я не знаю, кто они друг другу и что их в этот роковой для гаубичного момент свело, и понимаю, что не желаю знать, но мне не нравится, как он его бьёт - жёстко, не наказывая, но словно бы убивая, а мы уже метрах в двадцати, и навстречу нам идёт компания молодых ребят, и один из них, явно злорадствуя, почти торжествуя, пафосно так произносит: во, глядите, понесли защитничка… короче, так и не вмешался я. Сели в конце набережной, молча выпили по бутылке пива. Я, против всяких правил, три сигареты выкурил. Душа рвалась бежать, найти. Ещё больше хотелось, чтобы с тушкой той, гаубичным батальоном, сегодня ничего ещё более плохого не случилось. Я понимаю, что сегодня всякая рвань приспособилась ополченцами рядиться, но у него тоже, наверное, есть где-то мать, или хоть кто-то, кому он может быть в принципе небезразличен. И ещё слепая злоба на этого распоясавшегося надсмена, херали, как бы там что, какого ж ты себе такого позволяешь, в центре моего города, почти среди бела дня, ссучоныш.
Короче, чувствую себя я скверно. Если б не новые велики, совсем бы заел себя. А так, если Бог даст, и будем живы, через пару дней про наш трип в Карельку напишу. Живите мирно. СБ.