Крутейший юбилей подкрался внезапно (я совсем не ожидал, потому что давно перестал думать в ту сторону).
«Машине времени» исполнилось полвека.
Это, знаете, серьёзная дата! Я очень плохо отношусь к нынешнему Андрею Вадимовичу (о чём поговорим позже, если вам интересно), но число «50» вызывает уважение!.. Для выступающего коллектива - тем более.
Поскольку мир «Машины времени» в моём детстве и отрочестве цветаст и пространен, я мог бы написать эссе, переходящее в маленькую повесть - о прекрасной роли этих странных людей в моей жизни. Не стану этого писать, потому что, во-первых, просто не хватит запала на всё необходимое, во-вторых, ну кто станет это добровольно читать?! Певец добровольно скомпрометировал себя, став каким-то выкрестом.
Вспомню всего один эпизод из своей жизни.
В сущности, его можно пересказать одним предложением, но я не стану этого делать. Я наговорю много предложений, поскольку я - и есть это говорение. Моя личность не описывается фразой «сходил в кино», моя личность частично, очень частично (улыбнитесь!) описывается нижеследующими (ввернул канцеляризм!) абзацами.
Речь о том, что бабьим летом 1986 года мы с другом-одноклассником Лёшей Кулюкиным пошли в кино на «Начни сначала». Пошли в кинотеатр «Юбилейный», ныне не существующий. Кинотеатр уютный, с аурой, думаю, вызывающий (до сих пор) тёплые мысли у его завсегдатаев. Между прочим, это ближайший кинотеатр к тому району, где мы с Лёшей жили (я и сейчас живу). По-моему, шли пешком, что усилило лиричность.
Я больше не буду вставлять «по-моему», хотя могу ошибаться в деталях. Если Лёша сочтёт нужным, он меня поправит.
Был прекрасный, тёплый осенний день, и решение сходить ещё раз «на Макаревича» возникло почти спонтанно. Я не помню, чтобы мы долго готовились и заранее уговаривались. Правда, у Лёши был заряженный фотоаппарат, что подразумевало некие траты, а значит, подготовку, но - тем не менее.
Это был повторный показ фильма «Начни сначала», мы оба его уже видели на максимально большом экране нашего города - в кинотеатре «Современник». А теперь, - возможно, ту же самую копию, по законам кинопроката, - передали в кинотеатр классом чуть ниже, на дневные сеансы.
Клёны выкрасили город колдовским каким-то цветом, и кинокартина была решена в такой гамме, что запомнился именно золотистый цвет. (С зеленоватой водой каналов Ленинграда и патиной мостовых пролётов, куда ныряла лодка с оператором.) Тёплая цветовая гамма.
Перед глазами до сих пор стоит кадр: Макаревич - очень крупно - поёт какую-то свою задушевную песню, перед ним дымится отложенная сигарета, - вьётся дымок, - и на очень сильном боковом свете просвечивают аж глазные яблоки артиста. Макаревич кареглаз, и благодаря операторской работе я запомнил этот факт на всю дальнейшую жизнь.
Фильм - широкоэкранный, с очень крупными планами, зал небольшой, компактный, и у Лёши возникла в общем-то толковая идея, хотя и трудноосуществимая технически - заснять кумира прямо с экрана.
Действовали в тёмном зале как разведчики. Лёша пощёлкивал затвором в наиболее выразительных местах - зрители озирались на нас, - но это было полбеды. Другой половиной беды было то, что все наши (вернее, Лёшины) усилия могли пропасть даром (а рулон плёнки, между прочим, стоил 65 - 70 копеек - деньги были отнюдь не лишними; а проявитель, а фиксаж, а фотобумага!..). Крупные планы, как описываемый, зачастую были темноваты, а светочувствительность «Свемы» была разве что 130. Выдержки в одну тридцатую могло не хватить. Причём на такой экспозиции - фотографы знают - можно смазать кадр…
Не помню, чем Лёша снимал. По-моему, у него было что-то автоматическое, типа «Вилии-авто» (надо бы уточнить - 33 года спустя). И это нечто автоматическое, если я ничего не путаю, пыталось запустить вспышку для подсветки «тёмного» Макаревича… Нет, наверное, я что-то путаю. (Вот так и рождаются легенды.)
Готовых фотографий я не помню, вполне возможно, что ничего и не получилось.
А что же получилось, спросите вы. Получился отличный поход с душевным другом в кино, цветная яркая картинка на всю стену (копия была вполне приличная, без царапин и заметных купюр), прекрасный солнечный день, когда сама депрессия отступает, и ты открываешься для жизни. Плюс - это очень важно - лиричные, мелодичные, душевные песни «Машины времени», написанные Макаревичем и Кутиковым (к «Сонате», которую все поклонники давно знали, ещё не был придуман текст - она шла как инструментальная пьеса).
У зрелой «Машины времени», каковой она тот момент, безусловно, являлась, было не отнять одно очень важное качество: у них было доброе, позитивное творчество. (Разумеется, тут ещё мощно помогла цензура.) Не было надрыва, не было внутренней трещины, свойственной рок-музыке, не было погибельной радости, проглоченной неудовлетворённости, не до конца осознанного протеста и пр. Такую почти беспроблемную рок-музыку можно было безбоязненно давать слушать подросткам и солдатам-срочникам. Что, в общем-то, и происходило.
Сама идея переснимать кинокадры с экрана может нынче показаться дикой. А тогда мы жили в информационной пустыне, которая вот-вот должна была закончиться (в воздухе отчётливо запахло гласностью), но фотокарточка с любимым артистом была устойчивым дефицитом. (Я лично переснимал кадры с «Битлз» из «Утренней почты» - на родительский фотоаппарат «Зоркий» (самый первый) с лампового телевизора «Рубин» с овальным (!) экраном. Привинчивал фотоаппарат к самодельному штативу, спускал затвор тросиком, чтобы ничего не дёрнулось на выдержке 1/20… Потом проявлял, печатал… Думаю, негативы сохранились - это было незабываемое приключение. Как первое свидание.)
Повторюсь, тема «Машина времени» в моей жизни» - очень большая и, в общем-то, благодарная. Моё поколение плюс соседние старшее и младшее - в неоплатном долгу перед Макаревичем. Он дал нашим плохо организованным толпам язык, как сказал бы Карабчиевский. С него (с них, музыкантов «Машины») всё началось. Величайшее путешествие в моей жизни. И оно до сих пор не кончилось, хотя я и сильно стёр ноги. Очень жаль, что финал для Андрея Вадимовича получился столь бесславным. Он разбился, как альпинист. Впрочем, кто знает, может, так и лучше, как пел Высоцкий, чем от водки и от простуд.