Таисья Тимофеева и Рябов Иван
В давнее лето дождливым субботним вечером от нечего делать кормщик
Рябов заглянул в слободу на Мхи, искал, где бы повеселее, пошумнее
погулять...
У высокого глухого тына, за которым лаяли цепные псы, возле крепких
резных ворот, стояла, словно бы не замечая дождя и ветра, незнакомая
девица. Волосы ее были неприбраны, тонкие руки сложены на высокой груди,
взгляд задумчив и строг.Кормщик заговорил с нею, как заговаривают двиняне с женками, спросил
сиповато, неуверенно:
- Здорово ли ваше здоровье на все четыре ветра?
Она метнула на него взгляд, исполненный пренебрежения, не ответила ни
единым словом; покачиваясь тонким станом, ушла в усадьбу; было слышно, как
со скрипом въехал в пазы деревянный засов калитки. Псы долго еще лаяли, чуя
чужого человека - кормщик ушел не сразу. И с того мгновения образ ее
преследовал Рябова неотступно и на берегу, и в море, и на промыслах, и в
чаду кружала; и даже в церкви, когда пробовал он молиться, виделись ему
спутанные, мокрые от дождя волосы, точно бы летящий взор, тонкие в
запястьях руки, колеблющийся стан.
Исподволь, осторожно, жадно стал узнавать о ней, кто такая. Узнал все
- дочка кормщика Антипа Тимофеева, звать Таисьей, горда не в меру, женихов
всяких гоняет с пренебрежением и над ними насмехается, в церкву ходит
редко, рукодельница искусная, хозяйка одна в доме. Батюшка был добрым
кормщиком в старопрежние времена, да напужался моря, поторговывает на
берегу, накопил горшок золотишка, крутит покрутчиков, без себя посылает в
море за свою снасть, приглядывать за наемным народом бывает отправляется и
Таисья Антиповна...
Узнал еще, что любит безмерно птиц и что повсюду в горницах висят у
нее клетки.
Летом, когда пришли иноземные корабли, Рябов заместо денег спросил
желтую, в малиновых разводьях птицу. Шхипер посмотрел на кормщика
недоумевая, но птицу дал. Рябов взял диковинное, горластое, настырно
кричащее существо в руки и охнул. Проклятая птаха так впилась клювом в
ладонь, что он едва ее отодрал. И в посудинке, пока переплывал Двину, и в
Архангельском городе, и покуда шел на Мхи к заново отстроенной Тимофеевой
избе, - птица терзала его руки. Поначалу он терпел, потом побежал бегом.
Были сумерки, шел дождь. Не спросясь, Рябов вскочил в чужую избу, где
горела свеча, сказал, задохнувшись от бега:
- Клетку давай! Изгрызла меня, ведьма!
Таисья дикими глазами посмотрела на взлохмаченного, измокшего под
дождем мужика, на его руки, с которых капала густая, словно бы черная
кровь, принесла клетку. Потом тихо сказала:
- Умен больно. Кто ж его в руках носит, зверя этого?
Руки саднили, Рябов посмотрел на девушку, на тонкий ее стан; в тишине
было слышно, как на чистый выскобленный пол капает кровь. Таисья тоже на
него посмотрела, засмеялась, повела умыться, намазала ладони мазью,
завязала чистыми тряпицами. Кормщик стоял как истукан.
- Чего столбеешь? - спросила она. - Иди теперь.
- А куда мне идти?
- Куда вы все ходите? В кружало! Винище трескать!
Он пошел, но она его окликнула.
- Боязлив больно. Кто сам-то будешь? Откуда свалился?
- Кормщик, - тихо ответил он. - Ну, рыбак...
- Здесь, почитай, все рыбаки. Звать-то как?
- Иваном.
- Рябов?
- Рябов, - смиренно подтвердил он.
- Ты, что ли, об прошлом годе клад нашел на корабле?
- Было! - ответил он.
Оттого, что она заговорила о кладе, ему стало словно бы легче на душе.
"Все они Евины дочери! - рассуждал он. - Всем золотишко, да жемчуга, да
яхонты надобны. Что ж, будет тебе гостинчик. Сама попросила". В тот же
вечер он отправился к бабиньке Евдохе и сказал, что надобно ему немного из
того, что принес когда-то, на гостинец.
- Кому на гостинец?
Рябов не ответил.
- Чего молчишь-то, детушка?
Кормщик вздохнул и ничего не ответил. Врать он не любил, а правду
говорить не хотелось. Бабинька легонько хлопнула его по лбу сухой своей
ладонью, сказала с угрозою:
- Дурное надумал, кормщик! Я-то знаю, чего говорю!
- Ладно там... - угрюмо ответил он. - Не маленький я, чай!
Бабинька принесла запрятанную, зарытую на огороде половину добра и, с
насмешкою поглядывая на кормщика, проводила его до двери. Четыре дня
кормщик ходил в церковь, наконец подкараулил Таисью.
Жемчуга, перстни, подвески, цепочки были в тряпице, он молча развернул
узелок, загородил собою тропиночку на взгорье, сказал почти шепотом:
- На-от, принес гостинчика... что давеча говорила-то... клад
корабельный...
Таисья оттолкнула его тонкой рукой, щеки ее вспыхнули, глаза сразу
налились гневными слезами. Словно маленький, шел он за нею, вжимая голову в
плечи, бормотал вздор:
- Таинька, лапушка, да ты што... да ведь сама давеча... ты зачем же,
ластонька...
Она шла, все ускоряя шаг, шелка ее свистели на ветру, гордая маленькая
голова была высоко вскинута, и только гневные слезы одна за другой падали
на грудь...
Он отстал, остановился, отдуваясь, не зная что делать, в полном
отчаянии.
Из-за березок, чинная, строгая - она всегда из церкви приходила
строгая, - появилась бабинька Евдоха, оглядела с ног до головы своего
кормщика, спросила:
- Подарил подарочка?
Он хотел было ответить погрубее, да не нашелся, в глотке у него лишь
что-то пискнуло. Бабинька потрепала его по могучему плечу, вдруг пожалела,
отобрала обратно для сирот узелочек и привела в свою избу для беседы. Сели
друг против друга, Рябов весь поникший, словно бы меньше ростом, бабинька
спокойная, строгая, ясная.
- Ты как об нашей сестре думаешь? - спросила она негромко, но так, что
кормщик ужаснулся. - Худо ты думаешь, Иван Савватеевич?
Рябов не ответил, собираясь с мыслями. В углу, ссорясь с хромым
петухом, зафырчал старый еж, ударил лапами заяц. Бабинька прикрикнула на
них, они притихли.
- Гостинчика принес, дурашка, - уже не строго, с жалостью в голосе
сказала Евдоха. - Подарил девицу?
Он промолчал, сгорая со стыда, весь мокрый от внезапно прошибившего
пота.
- Теперь походишь! - сказала старуха. - Теперь поизносишь сапогов за
нею. Пока простит, пока все изначала почнешь...
- Взглянет ли? - спросил кормщик.
Старуха засмеялась, даже слезинку утерла платочком.
- Ох, Ванечка, Ванечка... взглянет ли... Надо быть, взглянет... когда
только?..
- Нескоро?
- А тебе к спеху?
Старый петух взлетел на стол, посмотрел на Рябова одним глазом с
насмешкою. Кормщик отвернулся от петуха, повздыхал, утер пот бабинькиным
вышитым полотенцем, с усердием слушал бабинькины слова:
- Яхонтами да жемчугами приманиваешь, дураково поле, а потом косу на
кулак, да ну куражиться? Нынче сидит эдакий увалень кувалдой, посмотришь -
и впрямь тише овцы, а овца про себя такое думает: дай, думает, только попу
окрутить, уж я ей припомню. И мается потом горемычная всю-то жизнь с
извергом, - мало я их от вашего брата, звероподобного пропойцы, отбирала?
Ты слушай меня, Иван, слушай: Антипова Таисья - таких полсвета обскачи, не
сыщешь, ноготка ты ейного не стоишь, под ноги ей лечь, и то велика тебе
честь, думай - каково ей за тобой-то будет? Кто ты? Ну, кормщик добрый,
друг честный, уродился не трусливой дюжины. А еще кто? Ты для нее гордость
свою забрось, - она, Ванечка, поморка, ей море не в диковинку, и, я чай,
сама непужлива...
- Какая уж там ноне, бабинька, гордость, - молвил Рябов. - Быть бы
живу...
Старуха с усмешкою на него взглянула, повела плечом, покачала головою.
- А, видать, и в самой деле разбирает тебя, дитятко. Ну что ж, давай
бог. Голову-то ты перед ней пониже клони, пониже... Когда девице и повидать
счастье, как не ныне...
Она не досказала, но такой огонь вдруг мелькнул и погас в старых ее
выцветших глазах, что кормщику сразу полегчало на душе. "Повидала бабинька
на своем веку, - думал он, выходя из ветхого ее дома, - повидала, и сама
знает, каково мне... По-глупому не присоветует..."
Дважды набивался он кормщиком к Тимофееву, шел за любой алтын, но не
брал Антип; на третий взял весельщиком, - уж больно было лестно Антипу:
первый по здешним местам кормщик за честь принял наняться к нему. Об ту
пору самого Антипа забрало колотье, для лечения надо было достать
рыбу-ревяка, вынуть из воды искусно, так, чтобы проревела рыба колдовской
свой рев. Рябов ревяка вынул, все вокруг слышали, как проревел ревяк
трижды, потом засушил, положил под постель Антипу. Покуда был в избе,
Таисья на него не взглянула; когда вышел, догнала на дворе и, глядя в
глаза, сказала, как почудилось ему, с ненавистью:
- Отцепись, слышишь? Все равно в море не пойду, коли ты пойдешь! Не
пойду с тобой!
- Ан пойдешь! - ответил Рябов и железными руками взял ее за плечи. -
Пойдешь, лапушка, везде со мной пойдешь, умирать станем, и то вместе, не
отпущу тебя...
День был холодный, еще не стаяли снега, еще не поломался лед на Двине.
Оба они стыли на ветру, и в тот час поняла Таисья: не тот Рябов человек,
чтобы можно было выгнать его вон, как гоняла она всех до нынешнего утра.
- Весельщиком покрутился! - сказала она жестко. - Первеющий кормщик за
девкин подол держится, не оторвать. Не пойдешь весельщиком! В зуйки бы еще
нанялся...
Но он пошел весельщиком, пошла и она на весь длинный летний промысел.
Одна женка между покрутчиками, была она с ними как мужик, огрызалась на
всякое слово, ела то же, что и все, спала на камнях, как спали другие. Как
все покрутчики, она по двое, по трое суток не смыкала глаз, да и как
уснешь, когда шибко идет на яруса рыба и трясут тряску по пять раз в день.
Под незаходящим солнцем покрутчики пластали треску. Таисьино дело было
отбирать для сала максу, руки у нее почернели, кожу саднило. По ночам за
камнем-горбылем она плакала, словно маленькая. Рябов заглядывал за горбыль,
она кидала в него щебнем:
- Уйди, не лезь!
Покуда рыба сохла двенадцать недель, покуда солили треску в ямах,
покуда вытапливали сало, Рябов не замечал времени. Все катилось словно один
день - взглянула Таисья али не взглянула, отворотилась али слово сказала,
запела али сердитая вышла, - все было: и радость, и горе, и счастье, и
беда, - все словно в один день. А когда пришли обратно - вот тогда
сделалось худо. Как ее не видеть? Как ее не слышать? Как с ней не
разговаривать?
Незадолго до Оспожинской ярмарки - рыбной - он, да Таисья, да еще
весельщик Семка, да тяглецов шестеро пошли на промыслы за рыбой. Теперь он
шел уже не весельщиком, а кормщиком, суденышко было изрядное.
На пути ударил внезапно шквал такой силы, что лодья поднялась кормой.
Рябов, прихватив к себе Таисью, чтобы не смыло водой, пустил в парус топор
- жалом вперед. Парус лопнул, шквальный ветер разодрал его пополам,
посудинка встала на волну ровно.
- Сбрасывай парус! - крикнул Рябов.
Судно пошло спокойно, Семка готовил иглу - штопать пробитую топором
прореху.
Небо светлело, шквал ушел далеко, пылил теперь у норвегов. Кормщик
поискал вокруг глазами, покачал головой:
- Топор неладно кинул, потонул теперь топор. Ругаться будешь, хозяйка?
- Любый мой, кровиночка моя... - услышал он.
То был ее голос, но он не поверил, да и как мог поверить! Оглянулся,
посмотрел: Таисья стояла, отворотившись от него, смотрела на море, на
пенные буруны, летящие по волнам, какая была - такая и есть. Уж не
помрачение ли нашло на него?
Пришли на промысел, завалили посудину бочками, односолку закидывали
слоями в судно, сушеную наваливали где попало. Под тяжелой бочкой
подломился шест, бочка побежала назад, ударила Рябова в грудь, он упал
навзничь, поднялся, но идти не смог. И тогда опять услышал:
- Любый мой...
Не ища, откуда, кем сказано, он закрыл глаза и подумал: "скажи еще!"
Никто ничего более не сказал. Отплевавшись кровью, отлежался до
вечернего солнца, поднялся, пошел и за камнем наткнулся на Таисью. Все лицо
ее было мокро от слез, глаза смотрели странно, такого взгляда он еще не
видел: то ли испуганно смотрела она, то ли не узнала.
- Ты что? - спросил он.
Она молчала. Тихо, слабыми руками, он осторожно обнял ее и спросил:
- Не люб я тебе?
- Люб! - громким и ясным голосом ответила она. - Люб! С того дня, как
батюшке ревяка принес, - люб! То и света мне, что ты. Ты един мне люб, и
никого мне не надобно, и ничего мне не надобно...
Закрыв глаза, улыбаясь, она передразнила:
- Топор потонул... Ругаться будешь, хозяйка?
И засмеялась, откинув назад голову, милым, едва слышным смехом.
- Ничего мне не надо, - говорила она потом, ночью, когда стоял он на
корме шняки и ветер свистел в парусах, - ничего, слышишь, медведушка?
Батюшка не благословит, все едино уводом меня уведешь, ты кормщик, я не
велика боярыня, прокормимся. Да ты слышишь, Иван Савватеевич?
Он слышал и не слышал, понимал и не понимал. ***
Роман " Россия молодая"... Книга 1... №17 (ПОТОНУЛ ТОПОР)
*** Читать далее... " Россия молодая"... Книга 1... №18
*** Россия молодая. Роман. Книги 1 и 2. Оглавление