Мордовская петля
Наша инициатива по созданию народных дружин в столице Мордовии, городе Саранске, получила весьма неожиданное продолжение. Мы объявили месячник, провели тотальное вылавливание крохоборов, оповестили об этом в прессе. И, как говорили в то задиристое время комсомольские активисты, земля загорелась под ногами правонарушителей. Эффект был настолько велик, что на борьбу с «несунами» в столице Мордовии обратила внимание всесильная «Правда», орган ЦК. В передовой статье, посвященной деятельности народных дружин, наш опыт признавался результативным, и его предлагалось брать на вооружение. В Саранск потянулись любители новаций. Они знакомились с нашим опытом и оставляли добрые отзывы, которые иногда проскальзывали на страницы центральных газет. Дружинников добрая слава радовала, разжигала азарт.
Но как сказано в Святом писании, нет пророка в Отечестве своем. Похвала в адрес нашего горкома и персонально в мой адрес пришлась не по нутру первому секретарю обкома А.И. Березину.
Свое недовольство он передал М.Т. Храмову, моему непосредственному шефу. Кстати, после возвращения из Москвы я узнал от одного из влиятельных аппаратчиков, что первый секретарь обкома не скрыл раздражения, узнав о том, что меня приглашали перейти на работу в ЦК.
Березин болезненно цеплялся за власть и делал все, чтобы застолбить в ней себя на неограниченное число лет. Просчитывал все ходы. От конференции до конференции вычислял возможных соперников. Пропаганда в Мордовии подчинялась одной задаче: говорить о делах и результатах только одного человека - Березина. В переводе на политический язык это означало утверждение номенклатурной диктатуры в отдельно взятом регионе страны.
Масла в огонь подлила моя монография по проблемам внутризаводского хозрасчета, вышедшая в местном издательстве. Экономисты предприятий оценили ее положительно. Но факт написания книги партработником, да еще молодым, не понравился Березину. Очередную порцию своего гнева он обрушил на беднягу Храмова, боявшегося его до дрожи в коленях. Березин предупредил первого секретаря горкома, чтобы его подчиненные занимались делом, книг не писали, так как для этого есть Союз писателей Мордовии. Вот так и сказал: «Пусть книги об экономике пишут писатели».
Уколы сверху были неприятны. Но жизнь текла своим чередом, выдвигая на первый план конкретные задачи. Дел в городе было непочатый край. Для их реализации требовалось много времени и энергии. Началось строительство музея имени С.Д. Эрьзи, кукольного театра. В плачевном состоянии находился центральный стадион. Приступили к его реконструкции. Организацию строительства и реконструкцию этих объектов бюро горкома возложило персонально на меня.
Горком во главе с Храмовым работал напряженно. Но окрики сверху, из обкома, стали раздаваться всё чаще. Особенно донимали люди из окружения Березина. Они в приказном тоне требовали решить вопросы предоставления своим родственникам и знакомым комфортного жилья, выделения им легковых автомобилей и дефицитных товаров, которые по спискам выделялись передовикам производств. Особой нахрапистостью отличались те из них, кто рвался на хлебные места, в высокие чиновничьи кресла. Эти наглые притязания я всегда отказывался рассматривать, голосовал против них на заседаниях бюро.
Сопротивление стилю работы Березина и его аппарата постепенно нарастало. Громом среди ясного неба прозвучало выступление на пленуме обкома председателя Саранского горсовета В.Н. Мартынова и эхом разнеслось по всей республике. Предгорисполкома бил республиканское руководство за провалы в экономике, лично Березина критиковал за некомпетентность, чиновничье верхоглядство и комчванство. Свое выступление Мартынов закончил несколько пафосно, но эти его последние фразы стали крылатыми, их передавали полушепотом в чиновничьих кабинетах и на кухонных посиделках. «Вы, товарищ Березин, - срывающимся от волнения голосом говорил городской голова, - парализовали страхом всю Мордовию, особенно это чувствуем мы, жители Саранска. Над нашим городом, образно названным в народе «столицей света», все темнее сгущаются сумерки произвола и номенклатурного самодурства. В республиканских инстанциях не с кем решать вопросы коммунального хозяйства, городского строительства, перспективного развития промышленных предприятий, подготовки кадров для отраслей народного хозяйства. Пора менять обстановку, освобождать с высоких постов бездельников. Да и вам самому нужно подумать об отставке. Это будет лучом света, пробившим сумерки, в которых стерлись черты реальной жизни».
Все понимали, что началась открытая борьба между Березиным и Мартыновым. Понимая, осознавали неравенство противоборствующих сил. Обычно бунтовщиков той поры гнали с должности с помощью проверенных приемов: проводили ревизии, организовывали проверки, фабриковали персональный компромат. В большом хозяйстве города подобных «блох» набрать было не трудно. Многие полагали, что для расправы над Мартыновым Березин использует именно этот метод. Но то, что предпринял взбешенный критикой глава республики, можно смело отнести к дьявольскому искусству, первооткрывателем которого в нашем Отечестве стал Николай Ежов, развязавший репрессии 1937 года. Девиз Ежова сводился к простой формуле: «Сначала оклеветать, потом растоптать».
Мартыновым занялась парткомиссия обкома. Она сфабриковала на него материалы, скорее, похожие на уголовное дело. Председателю горисполкома приписали изготовление анонимного письма антисоветского содержания на имя Брежнева и Генерального прокурора СССР. Техническое исполнение опуса вменили в вину дочери Мартынова, студентке Мордовского госуниверситета.
Мартынов публично выразил недоверие председателю парткомиссии обкома Барсукову, который раздувал мыльный пузырь клеветы. Тогда вопреки всякой логике материал решили передать для расследования мне.
Было понятно, что мною хотят прикрыться. Худо-бедно в республике сформировалось мнение о втором секретаре Саранского горкома как человеке, не умеющем ходить на поводу у обкомовского начальства. Персональное дело у Барсукова я брать отказался. Через несколько дней позвонили из приемной первого секретаря обкома: помощник сообщил, что Березин ждет меня в семь часов вечера.
Обычно барственно-величественный, с надменным выражением лица, Анатолий Иванович встретил меня как близкого ему человека - радушно и по-простецки трогательно. В начале разговора заметил, что внимательно следит за моей деятельностью и по-хорошему радуется добрым результатам. Затем внимательно, как бы оценивающе посмотрев мне прямо в глаза, добавил: «У нас в обкоме уже давно сложилось мнение, что рамки горкомовских обязанностей для вас тесноваты. Вы, несмотря на молодость, вполне сложившийся секретарь обкома».
Беседа закончилась тем, что Березин поручил мне лично завершить персональное дело Мартынова. Изложил он и технологию самой процедуры по дискредитации своего политического противника: я подписываю подготовленный парткомиссией документ со всеми формулировками и выводами, затем докладываю его на бюро горкома. Председателя горисполкома предполагалось исключить из партии, снять с работы и поручить прокуратуре возбудить против него уголовное дело. Жену Мартынова, сотрудницу Ленинского райкома КПСС, к этому времени уже освободили от работы. Дочь как соучастницу преступления, написавшую клеветническое письмо антисоветского содержания, ждало исключение из университета.
Содержание справки парткомиссии привело меня в ярость. Поражало своей откровенной надуманностью заключение почерковедческой экспертизы, подготовленное криминалистической лабораторией местного КГБ. Свои сомнения я высказал Березину и сообщил ему, что почерковедческий материал направляю в бюро судебной экспертизы при Министерстве юстиции РСФСР. Растерявшийся Березин просил не делать этого, не выносить сор из избы. Но я настоял на своем.
Результаты экспертизы были получены на удивление быстро. Вина дочери Мартынова в них полностью отрицалась. Вскоре персональное дело сняли с рассмотрения. Мартынов остался в партии, и ему, чтобы замять конфликт, предложили солидный пост в крупной организации. Не тронули дочь, вернули на работу жену. Березин испугался прослыть мордовским Ежовым - слишком свежи были в памяти разоблачительные документы ХХ съезда КПСС о репрессиях 1937 года. При всей поспешности и надуманности эти решения сдерживали низменные инстинкты номенклатурных владык, дорвавшихся до вершин бесконтрольной власти. В Саранске все понимали, что расправа над Мартыновым не состоялась из-за принципиальной позиции секретаря горкома, и обыватели с нетерпением ждали выпадов против меня со стороны Березина. Ход дальнейших событий подтвердил эти предположения, подвел их к той критической черте, за которой никакое примирение невозможно.