На очереди - «искрá»
Не так давно я написал о том, как с течением времени профанируется и опошляется не только правописание, но также и литературное произношение, ударение.
И привел примеры: была кéта - стала «кетá», была пéтля - стала «петля́», была фóльга - стала «фольгá»...
Кстати, сегодня - 27 февраля - день рождения основоположника высшего пилотажа, славного русского летчика Петра Николаевича Нестерова, впервые совершившего мертвую пéтлю (не «петлю́»), названную в его честь пéтлей Нестерова (не «петлёй»).
А потом мне пришел в голову еще один замечательный пример (даже удивился, как же я не подумал об этом сразу), и я сделал приписку: на очереди - «искрá»! Она давно уже пребывает в готовности заменить собою и́скру!
«Искрá» - в отличие от предыдущих, перечисленных выше уродцев - слава Богу, пока еще не попала в словари как допустимый вариант ударения. Но опыт учит, что дело к тому идет. Так ведь уже говорят многие...
И вдруг я подумал об одной весьма любопытной детали, частности. Помните мерзкую большевицкую газету с таким названием - «ленинскую Искру»? Почему-то в этом случае ударение на последний слог не переносят никогда - даже те (многие), которые говорят «искрá».
Стал думать: почему?
И тут родилась очередная сентенция (как всегда, чисто диденковская - и потому ужасно противная), но уже не из области орфоэпии, а на другую излюбленную тему - о быдле. О том, как население делится на людей высшего и низшего сорта.
Этот случай - с «ленинской Искрой» - каким-то боковым отблеском высвечивает закономерность, о которой я сейчас и расскажу.
Совершенно очевидно, что у тех убогих малограмотных людей, которые говорят «искрá», при встрече с названием ленинской газеты возникает некий особый пиетет, они как бы спохватываются - и при том, что всегда говорят «искрá», в этом случае вдруг соблюдают литературную норму.
Это наблюдение говорит о двух вещах. Первая - что в повседневном быту, в обиходе, они не спохватываются никогда, что никакого пиетета по отношению к русскому языку у них не возникает, - что, собственно, и обеспечивает появление и распространение безграмотных варварских ударений. Именно это и причисляет их к быдлу.
И вторая. Которая в еще большей степени, еще ярче вычерчивает границу между людьми высшего и низшего сорта. Человек благородный всегда и со всеми - и с главой государства, и с уборщицей - говорит совершенно одинаково. Он всегда пользуется только литературным языком - и в быту, и в домашней обстановке, и в официальной, без разницы.
В отличие от него, хам - поскольку у него рабская душонка и делать какое бы то ни было усилие он способен только из-под палки - в разговоре с высоким начальством внутренне подбирается (подобно тому, как при встрече с ленинской «Искрой» у него, будто по волшебству, привычная «искрá» немедленно превращается в и́скру), он перестает материться (как это ни невозможно трудно для него), и речь его становится другой.
Зато потом, придя домой и оказавшись в привычной обстановке, он расслабляется - и вновь становится самим собой.
В связи с чем мною был введен новый литературоведческий термин: расслаблядство.
Именно это самое расслаблядство и определяет перемены, которые мы наблюдаем в русском языке. (И не только.)
http://sergedid.livejournal.com/39746.html
http://sergedid.livejournal.com/39424.html
И привел примеры: была кéта - стала «кетá», была пéтля - стала «петля́», была фóльга - стала «фольгá»...
Кстати, сегодня - 27 февраля - день рождения основоположника высшего пилотажа, славного русского летчика Петра Николаевича Нестерова, впервые совершившего мертвую пéтлю (не «петлю́»), названную в его честь пéтлей Нестерова (не «петлёй»).
А потом мне пришел в голову еще один замечательный пример (даже удивился, как же я не подумал об этом сразу), и я сделал приписку: на очереди - «искрá»! Она давно уже пребывает в готовности заменить собою и́скру!
«Искрá» - в отличие от предыдущих, перечисленных выше уродцев - слава Богу, пока еще не попала в словари как допустимый вариант ударения. Но опыт учит, что дело к тому идет. Так ведь уже говорят многие...
И вдруг я подумал об одной весьма любопытной детали, частности. Помните мерзкую большевицкую газету с таким названием - «ленинскую Искру»? Почему-то в этом случае ударение на последний слог не переносят никогда - даже те (многие), которые говорят «искрá».
Стал думать: почему?
И тут родилась очередная сентенция (как всегда, чисто диденковская - и потому ужасно противная), но уже не из области орфоэпии, а на другую излюбленную тему - о быдле. О том, как население делится на людей высшего и низшего сорта.
Этот случай - с «ленинской Искрой» - каким-то боковым отблеском высвечивает закономерность, о которой я сейчас и расскажу.
Совершенно очевидно, что у тех убогих малограмотных людей, которые говорят «искрá», при встрече с названием ленинской газеты возникает некий особый пиетет, они как бы спохватываются - и при том, что всегда говорят «искрá», в этом случае вдруг соблюдают литературную норму.
Это наблюдение говорит о двух вещах. Первая - что в повседневном быту, в обиходе, они не спохватываются никогда, что никакого пиетета по отношению к русскому языку у них не возникает, - что, собственно, и обеспечивает появление и распространение безграмотных варварских ударений. Именно это и причисляет их к быдлу.
И вторая. Которая в еще большей степени, еще ярче вычерчивает границу между людьми высшего и низшего сорта. Человек благородный всегда и со всеми - и с главой государства, и с уборщицей - говорит совершенно одинаково. Он всегда пользуется только литературным языком - и в быту, и в домашней обстановке, и в официальной, без разницы.
В отличие от него, хам - поскольку у него рабская душонка и делать какое бы то ни было усилие он способен только из-под палки - в разговоре с высоким начальством внутренне подбирается (подобно тому, как при встрече с ленинской «Искрой» у него, будто по волшебству, привычная «искрá» немедленно превращается в и́скру), он перестает материться (как это ни невозможно трудно для него), и речь его становится другой.
Зато потом, придя домой и оказавшись в привычной обстановке, он расслабляется - и вновь становится самим собой.
В связи с чем мною был введен новый литературоведческий термин: расслаблядство.
Именно это самое расслаблядство и определяет перемены, которые мы наблюдаем в русском языке. (И не только.)
http://sergedid.livejournal.com/39746.html
http://sergedid.livejournal.com/39424.html