Как меня исключали из ЦМШ за антисемитизм
Однажды родители соседского мальчика, с которым мы дружили, сводили нас на какой-то детский спектакль про барона Мюнхгаузена, в котором (уж не знаю, была ли это задумка автора, либо режиссера, либо отсебятина актера) исполнитель заглавной роли мало того что ужасно картавил и грассировал, но даже вместо буквы Л происносил Р.
И его рассказ о полете на пушечном ядре звучал так:
«А кругом - обрака, обрака, обрака... Но я не растерярся. Я уцепирся на маренькое обрачко - и быр таков».
И вот, я рассказал об этом ребятам в школе.
На следующий день началась невероятная буча. Сначала я не мог понять, в чём дело. Оказалось, что мой рассказ услышал стоявший рядом Фима Готлиб (которого я, собственно, и не заметил), и ему что-то не то послышалось, и он нажаловался.
Суть предъявленного мне обвинения заключалась в том, что я обозвал Фиму, сказав ему: «Абрам, Абраша».
Когда я попытался объяснить, что это недоразумение, что барон Мюнхгаузен рассказывал про «обрака», а Фиме я вообще ничего не говорил, это не возымело никакого действия, и классная руководительница (географичка Марина Евгеньевна) отрезала: «Нет! Ты сказал „Абрам, Абраша“!»
Подключились мамы других еврейских детей (которых в нашей школе было немало), натурально, дошло до директора, и мне сказали, что я буду отчислен из школы.
Директор - М. Н. Анастасьев - пригласил мою маму к себе в кабинет, закрыл дверь и, понизив голос до шепота, сказал ей: «Мария Павловна, евреи - это страшные люди! Они, чуть что, объединяются - и это такая свора, с которой совершенно невозможно ничего сделать! Пожалуйста, объясните вашему мальчику, чтобы он держался от них подальше и ни в коем случае ничего подозрительного не произносил!»
Уж не знаю, как разрешилось это недоразумение, каким образом удалось тогда евреев задобрить, но в школе я всё-таки доучился.
И его рассказ о полете на пушечном ядре звучал так:
«А кругом - обрака, обрака, обрака... Но я не растерярся. Я уцепирся на маренькое обрачко - и быр таков».
И вот, я рассказал об этом ребятам в школе.
На следующий день началась невероятная буча. Сначала я не мог понять, в чём дело. Оказалось, что мой рассказ услышал стоявший рядом Фима Готлиб (которого я, собственно, и не заметил), и ему что-то не то послышалось, и он нажаловался.
Суть предъявленного мне обвинения заключалась в том, что я обозвал Фиму, сказав ему: «Абрам, Абраша».
Когда я попытался объяснить, что это недоразумение, что барон Мюнхгаузен рассказывал про «обрака», а Фиме я вообще ничего не говорил, это не возымело никакого действия, и классная руководительница (географичка Марина Евгеньевна) отрезала: «Нет! Ты сказал „Абрам, Абраша“!»
Подключились мамы других еврейских детей (которых в нашей школе было немало), натурально, дошло до директора, и мне сказали, что я буду отчислен из школы.
Директор - М. Н. Анастасьев - пригласил мою маму к себе в кабинет, закрыл дверь и, понизив голос до шепота, сказал ей: «Мария Павловна, евреи - это страшные люди! Они, чуть что, объединяются - и это такая свора, с которой совершенно невозможно ничего сделать! Пожалуйста, объясните вашему мальчику, чтобы он держался от них подальше и ни в коем случае ничего подозрительного не произносил!»
Уж не знаю, как разрешилось это недоразумение, каким образом удалось тогда евреев задобрить, но в школе я всё-таки доучился.