Окно и кропило
В Западной Беларуси есть один интересный обычай: после Богоявления священник обходит дома прихожан с крещенской водой. Прихожане встречают его с зажженной свечой у иконы. Вошед, священник читает молитву о жильцах, прося у Бога уберечь их от всякого злого обстояния, кропит комнаты, хлева, желает им всего хорошего в новом году и делает краткие напутствия. Напоследок, дав поцеловать крест, уходит.
Так вот. Давно, уже много лет назад со мной случалась следующая история.
Уже стемнело. Я со своей неизменной помощницей Галиной подхожу к одиноко стоящей хате на окраине леса и тихонечко стучу металлическим набалдашником рукояти кропила по стеклу окошка, из которого на улицу, словно мед, выливается свет.
Открывают нам не сразу, и мы собрались уходить. Дверные замки загремели нам уже в спину. На пороге появилась старушка. На глазах ее - слезы.
-- Бабушка, что случилось? Вам плохо?
-- Нет, детки, все хорошо. Просто война вспомнилась. Немцы днем, как кони, ногами в дверь стучали, топали на крыльце и кричали громко. А партизаны - ночью, тихо-о-онечко, железом по стеклу: тук-тук и шепотом… Я еще малой была и больше всего на свете боялась услышать топот на крыльце и стук по стеклу. Но тогда я понимала, что плакать было нельзя. На печке спрячешься...
А я теперь, всякий раз, в потемках стучась в старую белорусскую хату, вспоминаю эту старушку…
Зимний сумрак, подгнившее крыльцо, часть окошка с рамою крестом, и низкая обшарпанная дверь - сконцентрировавшись на этом образе, я начинаю слышать пул крови в ушах и четко ощущать, словно нащупав пальцами, один из нервов, который связывает меня с этими людьми, с их жизнью, с их землей. Мурашки по спине. Я бы не сказал, что прикосновение к нему приятно само по себе. Но, все же, оно каким-то необъяснимым образом радостно для меня и дорого. Ведь я -- типичное дитя "Перестройки", а это значит, что я должен был сам найти себе родину и принять ее. И мне кажется, если я сейчас способен на такие ощущения, то, значит, она у меня есть - по-настоящему, а не по паспорту или только лишь потому, что мою маму угораздило меня здесь родить.
А может, всё это просто импринтинг и рефлекс, а я - гусь Лоренца и собака Павлова и... все то же типичное дитя "Перестройки"... Короче, если вам не совсем понятно, что за бред я несу в предпоследнем абзаце, то и ладно - его можно и не читать.
Так вот. Давно, уже много лет назад со мной случалась следующая история.
Уже стемнело. Я со своей неизменной помощницей Галиной подхожу к одиноко стоящей хате на окраине леса и тихонечко стучу металлическим набалдашником рукояти кропила по стеклу окошка, из которого на улицу, словно мед, выливается свет.
Открывают нам не сразу, и мы собрались уходить. Дверные замки загремели нам уже в спину. На пороге появилась старушка. На глазах ее - слезы.
-- Бабушка, что случилось? Вам плохо?
-- Нет, детки, все хорошо. Просто война вспомнилась. Немцы днем, как кони, ногами в дверь стучали, топали на крыльце и кричали громко. А партизаны - ночью, тихо-о-онечко, железом по стеклу: тук-тук и шепотом… Я еще малой была и больше всего на свете боялась услышать топот на крыльце и стук по стеклу. Но тогда я понимала, что плакать было нельзя. На печке спрячешься...
А я теперь, всякий раз, в потемках стучась в старую белорусскую хату, вспоминаю эту старушку…
Зимний сумрак, подгнившее крыльцо, часть окошка с рамою крестом, и низкая обшарпанная дверь - сконцентрировавшись на этом образе, я начинаю слышать пул крови в ушах и четко ощущать, словно нащупав пальцами, один из нервов, который связывает меня с этими людьми, с их жизнью, с их землей. Мурашки по спине. Я бы не сказал, что прикосновение к нему приятно само по себе. Но, все же, оно каким-то необъяснимым образом радостно для меня и дорого. Ведь я -- типичное дитя "Перестройки", а это значит, что я должен был сам найти себе родину и принять ее. И мне кажется, если я сейчас способен на такие ощущения, то, значит, она у меня есть - по-настоящему, а не по паспорту или только лишь потому, что мою маму угораздило меня здесь родить.
А может, всё это просто импринтинг и рефлекс, а я - гусь Лоренца и собака Павлова и... все то же типичное дитя "Перестройки"... Короче, если вам не совсем понятно, что за бред я несу в предпоследнем абзаце, то и ладно - его можно и не читать.