АДАЛАНТАДО СЕМИ ГОРОДОВ.
Древняя легенда, в литературной обработке американского писателя Вашингтона Ирвинга имеет под собой реальную основу. Достаточно сказать - настолько мне удалось выяснить - мореплаватель Фернандо де Ульма действительно существовал. Равно как и бесследно исчезнувшая португальская экспедиция, в последней четверти XV века отправившаяся на Запад Атлантики в поисках легендарной Антилии - острова Семи христианских городов, имела место быть. В ней даже жаждал принять участие Христофор Колумб. Однако его почему-то не взяли, и он через какое-то время организовал своё собственное предприятие, увенчавшееся успешным открытием Нового Света. Но это так, к слову. А мораль истории про Адалантадо семи городов на мой взгляд такова - за предательство любви следует суровая расплата. Что с главным героем и произошло. Итак…
В начале XV столетия, в то время, когда блаженной памяти Генрих принц Португальский занимался открытием западного берега Африки, а по свету разносилась молва то о найденном на материке новом золотом прииске, то о возникновении в океане неведомых островов, появился в Лиссабоне человек, много плававший но морям; рассказывал он, что был занесен бурей, сам не зная куда, и бредил о каком-то острове, населенном христианским племенем и застроенном прекрасными городами.
Жители, как утверждал он, признавались ему, что никогда ни один мореплаватель не посещал их, а потому окружили его и смотрели на него с удивлением. По их словам, они происходили от христианского народа, бежавшего из Испании во время ее покорения маврами. С любопытством расспрашивали о своем давно покинутом отечестве и очень огорчились, узнав, что Гранада еще в руках мусульман. Приглашали его в храм, но он - от недостатка ли набожности или по недоверию к ним - уклонился от их предложения и предпочел возвратиться к себе на судно. Он был жестоко за это наказан: поднялся сильный шторм, его судно сорвало с якорей и унесло в море. Больше он острова не видел.
Этот странный рассказ произвел глубокое впечатление и в Лиссабоне, и во всей Португалии. Люди, хорошо знавшие историю уверяли, что вычитали в какой-то древней хронике: во время покорения Испании, в VIII столетии, когда луна заменила крест, а христианские храмы были обращены в магометанские мечети, несколько епископов во главе семи партий правоверных оставили полуостров и отплыли на кораблях отыскивать отдаленную страну, где могли бы найти семь христианских городов и беспрепятственно отправлять свое богослужение.
Что стало с ними - неизвестно, история об этом умалчивает; рассказ старого моряка пробудил это забытое предание. Энтузиасты решили, что случайно найденный им остров - то самое место, куда милосердное Провидение привело скитавшихся пастырей с их стадами.
Остров семи городов возбудил такой же интерес и сочувствие в сердцах ревностных христиан, как и пресловутый город Тимбукту - в предприимчивых путешественниках или Северо-Восточный проход - в мореплавателях. Люди набожные не переставали молиться о том, чтобы эти рассеянные и утраченные части великой христианской семьи отыскались и были присоединены к общей церкви.
Никто, впрочем, не принял этого так близко к сердцу, как Дон Фернандо де Ульма, молодой человек, имевший высокое положение при португальском дворе и одаренный пылким и романтическим характером.
Пресыщенный удовольствиями и наслаждениями, он возвратился в свои владения, и тут появилась эта новость. С этого времени Остров семи городов не выходил у него из ума ни днем ни ночью и стал невольным соперником первой лиссабонской красавицы, с которою Фернандо был обручен. Наконец мысль эта стала до того его преследовать, что он решил снарядить экспедицию за свой счет и отправиться на поиски острова. Предстоящее путешествие ведь не будет продолжительным: по рассказам старого моряка, остров Брандана лежит недалеко от Канарских островов, (а они в то время, когда Новый свет не был еще известен, считались граничной чертой, дальше не простиралось ни одно морское путешествие).
Дон Фернандо обратился к правительству с просьбой о содействии и покровительстве. Принадлежа ко двору короля, он легко получил обычное в подобном случае покровительство; состояло оно в том, что король Жуан II дал ему грамоту на звание адалантадо, то есть военного губернатора страны, которую он откроет, с обязательством заплатить в казну десятую часть вырученного и все издержки принять на свой счет.
Дон Фернандо принялся за дело со всей страстью; продал все свои владения и вырученные деньги обратил в корабли, пушки и снаряды разного рода; родительский дом в Лиссабоне был безжалостно заложен - с предположением поселиться во дворце одного из семи городов, где станет адалантадо. Это был век морских открытий, когда все помыслы мечтателей, спекулянтов и обнищавших идальго обращены к Океану. Предприятие дона Фернандо нашло приверженцев. Купцы рассчитывали на новые рынки; воины - на разграбление какого-либо из семи городов; даже монахи решили участвовать в походе - он обещал церкви новые приобретения.
Только один человек смотрел на это предприятие с презрением и явной неприязнью - дон Рамиро Альварес, отец прекрасной Серафимы, с которой Фернандо был помолвлен. Он принадлежал к числу тех положительных людей, которые ненавидят всякое рискованное, а тем более романтическое предприятие. Не верил в Остров семи городов и считал предпринимаемый поход поступком сумасшедшего. Злобно и с внутренним негодованием смотрел он на поведение своего будущего зятя, который проматывал состояние на воздушные замки, и смеялся над ним, называя его адалантадо заоблачных стран; к тому же никогда и не желал иметь его своим зятем - его вынудили на это согласиться слезы и настоятельные просьбы дочери. Правда и то, что он не имел основательных причин не желать этого брака, потому что Фернандо де Ульма принадлежал к сливкам португальской молодежи.
Никто красивее его не ездил на коне, смелее не дрался с быком; никто лучше не писал мадригалов во хвалу красоты своей милой и не распевал их под аккомпанемент гитары. Всего этого оказалось достаточно, чтобы пленить сердце Серафимы; но эти достоинства, по мнению жестокосердного отца, - сущий вздор. О купидон, отчего отцы всегда так безрассудны?!
Сватовство с Серафимой, казалось, должно расстроить экспедицию; некоторое время это беспокоило дона Фернандо, он очень ей предан, но настолько же любит и свою мечту.
Как удовлетворить две противоположные страсти? Вопрос разрешался сам собой: часть медового месяца Серафима проведет с ним, а остальное отложит до его возращения.
Дон Фернандо поспешил сообщить эту счастливую мысль будущему тестю, но тот не удержал своего бешенства. Дон Рамиро стал выговаривать дону Фернандо: он сделался игрушкой праздных людей и пустых мечтателей и тратит свое состояние на мыльные пузыри.
Дон Фернандо был слишком молод и пылок, чтобы спокойно слушать подобные вещи, - кончилось тем, что они поссорились. Дон Рамиро назвал его сумасбродом и воспретил ему всякие сношения с дочерью, пока не образумится и не оставит свою бредовую идею.
Дон Фернандо выбежал из его дома, занятый более чем когда-нибудь мыслью об экспедиции, - он докажет свое старой бороде, возвратившись со славой.
Сердце дона Рамиро обмануло его самого. Кто знает, подумал он, этот сорви голова вполне способен уговорить мою дочь бежать с ним в неведомое царство сумасшедших. Как бы припрятать ее, пока его суда не уйдут в море?
Дон Рамиро пошел в комнату дочери. Много говорил ей о необузданном нраве и обманчивых надеждах жениха, и просил прекратить всякие с ним сношения, пока тот не образумится. Девушка потупила голову в знак покорности, а он прижал ее к сердцу в знак родительской нежности, причем поцелуем осушил слезу, катившуюся по ее щеке. Однако, несмотря на это, уходя из комнаты дочери, дон Рамиро тщательно запер двери на ключ, потому что, хотя он добрый отец и имеет высокое понятие о послушании дочери, но еще больше надеется на верность замков и ключей; на них и решил положиться до отплытия экспедиции дона Фернандо.
Пошатнулась ли вера Серафимы в предприятие жениха, от красноречия отца - история умалчивает; с достоверностью известно только, что с той минуты, как она услышала, что ключ два раза повернулся в замке, - больше не сомневалась в существовании Острова семи городов.
Двери заперты, но воля ее свободна: одно окно ее комнаты выходит на каменный балкон, поддерживаемый железными подпорками и решетками, - такой почти ко всякому дому в Испании и Португалии привешен как клетка. На этот балкон Серафима ставила цветы; здесь же просиживала лунные вечера как в беседке, играла на гитаре и пела, как соловей, ночи напролет. Отсюда продолжала видеться с Фернандо, чему не могли помешать ни ключ, ни замок дона Рамиро.
Днем дон Фернандо занимался снаряжением эскадры, а вечера проводил под балконом невесты. Наконец приготовления закончены; две щегольские галеры стоят на якоре у устья реки Тахо, готовые сняться с якоря. Поздно ночью, при сумрачном свете бледной луны, Фернандо встретился с Серафимой в последний раз. Она была грустна, мрачное предчувствие томило ее; Фернандо, наоборот, - весел и полон доверия к успеху своего предприятия.
"Через несколько коротких месяцев, - говорил он, - я вернусь со славой; тогда твой отец будет краснеть от своей недоверчивости и спешить навстречу к адалантадо Острова семи городов".
Красавица качала головой и грустила не о том; она искренне верила, что на свете где-то есть Остров семи городов, и так была убеждена в успехе экспедиции, что хоть сама отправляйся с ним, если бы не крепкие решетки и высокий балкон. Другая мысль заставила ее грустить. Она много слышала о непостоянстве моряков. А что если Фернандо столкнется с другой любовью в чужой стране? А если вдруг какая-нибудь несравненная красавица в одном из семи городов изгладит образ Серафимы из его памяти? Сказать по правде, Серафима имела основания бояться.
Фернандо обладал одним недостатком - загорался от искры любых сверкающих глаз. Для женщин он разбойник на берегу; чем же он должен быть на море?
Серафима решилась высказать ему свои сомнения; он ужаснулся при одной мысли об этом. Как, - чтобы он изменил Серафиме?! Чтобы он когда-нибудь подумал о другой?! Никогда! Он клялся, становился на колени, бил себя кулаком в грудь и призывал Луну в свидетельницы истинности и постоянства своих чувств к ней.
Фернандо в свою очередь обратился к ней с тем же вопросом. Не изменит ли Серафима данному слову? Как она поведет себя, если отец приведет соперника?
Прекрасная Серафима подняла белую как снег руку сквозь железную решетку балкона и также просила бледную Луну быть свидетельницей ее клятвы. Увы! Как мало Фернандо знает ее сердце, говорила она; чем более отец ее преследует, тем сильнее становится ее любовь к Фернандо. Много лет пусть пройдет в разлуке - она всегда будет ему верна. Если даже соленое море его поглотит - при этом по щеке покатилась соленая слеза, - то и тогда она не будет ничьей женой - никогда!
Она сняла с руки кольцо с рубиновым сердечком и бросила его с балкона Фернандо де Ульма как залог постоянства в разлуке. Влюбленные расстались, обменявшись нежными словами и клятвами.
Но сдержат ли они эти клятвы? Прочь сомнение, - разве ясный месяц не ручается в этом?
С утренней зарей галеры Фернандо ушли в море и направили свой путь к Канарским островам, которые в те времена почитались миром поэзии и мореходных открытий и последней точкой известного мира - ведь Колумб и его корабли не пускались еще через Океан. Дойдя до широты Канарских островов, галеры были разлучены поднявшейся бурей. Несколько дней корабль Фернандо носился по воле ветров, все матросы были измучены, гибель казалась неизбежной, команда постепенно приходила в отчаяние. Вдруг буря затихла; океан успокоился; облака, покрывавшие синее небо, рассеялись и носимые бурей моряки увидели пред собой очаровательный гористый остров, как бы чудом возникший из мрака. Они протирали глаза, желая удостовериться, не сон ли это; но нет - остров раскинулся перед ними во всем своем великолепии, и нежное море ласкало его берега игривыми волнами. Штурман корабля взглянул на карту - там этот остров не указан. Правда, надо сказать, что во время бури штурман потерял ориентировку, но все говорит о том, что галера находится вблизи Канарских островов; этот остров не принадлежит к их группе. Корабль дона Фернандо бросил якорь неподалеку от устья реки; на ней, на расстоянии одной мили от моря, стоял великолепный город, с высокими зданиями, башнями и цитаделью.
Некоторое время спустя богато убранная шестнадцати-весельная шлюпка вышла из реки и стала приближаться к ним. Шлюпка богато разукрашена золотой резьбой; гребцы одеты в испанские мантии, а весла выкрашены пунцовой краской. Гребцы гребли медленно и мерно, в такт испанской песне, которую они пели хором. На корме, под шелковым тентом, сидел щегольски одетый кавалер, а над его головой развевался флаг, на котором изображен крест.
Когда шлюпка пристала к кораблю, кавалер взошел на палубу - высокий, стройный, с длинным испанским лицом и закрученными вверх усами; походка, легкая и гибкая изобличала в нем идальго. Выставив ногу вперед, он снял шляпу с огромными полями, - когда опустил ее, перья касались палубы, - и обратился к дону Фернандо на кастильском языке: со старинной кастильской вежливостью поздравил его с прибытием на Остров семи городов.
Дон Фернандо, вне себя от удивления, думал: неужели буря занесла его именно в тот уголок земли, который он искал?
Но это действительно так. В это самое время жители праздновали годовщину освобождения своих предков от мавританского ига. Прибытие корабля в этот день считалось счастливым предзнаменованием: осуществляется давнишнее предсказание о том, что остров присоединится к Церкви. Стоявший перед доном Фернандо кавалер был обер-церемониймейстер, присланный алькальдом (мэром города) с приглашением присутствовать на празднествах в столице.
Фернандо казалось, что он все это видит во сне. Назвал свое имя и цель приезда. Обер-церемониймейстер сказан ему, что это совершенно согласно со старинным предсказанием, а как только он представит необходимые полномочия, его немедленно признают адалантадо Семи городов. Шлюпка ожидала Фернандо, чтобы отвезти на берег и привезти обратно.
Штурман дона Фернандо, старый морской волк, отозвал его в сторону: неосторожно ему отправляться одному в незнакомый город.
"Кто знает, сеньор, - говорил штурман, - что это за страна и что там за люди".
Замечания штурмана не могли остановить дона Фернандо. Не он ли вопреки общему мнению верил в существование Острова семи городов и не он ли отыскал его назло бурям и ветрам? Неужели Фернандо отступит от его берегов, когда остров стоит перед глазами и смотрится в зеркало вод, - одним словом, не было ли доверие основным камнем его предприятия?
Облачившись в приличествующую случаю парадную одежду, он сел в шлюпку. Обер-церемониймейстер поместился напротив; гребцы взялись за весла и вновь стали напевать тот же однообразный мотив. Великолепное, но тяжеловесное суденышко медленно поплыло к берегу. Пока они дошли до реки, настала ночь; шлюпка плыла между скалами и обрывистыми берегами. У каждого поста часовые окликали их:
"Кто идет?" - "Адалантадо семи городов". - "Да здравствует сеньор адалантадо! Проходите!"
В гавани, минуя вооруженную галеру старинной постройки, караульные солдаты спросили их:
"Кто идет?" - "Адалантадо семи городов был ответ". - "Да здравствует сеньор адалантадо! Проходите!"
Наконец пристали к каменной лестнице между двумя высокими башнями. Решетчатые ворота заперты, в будке - часовой в железной каске.
"Кто идет?" - спросил он. "Адалантадо семи городов". - "Здравия желаем, сеньор адалантадо!"
Ворота открылись настежь, и Фернандо прошел между двумя рядами воинов - в старинных доспехах, вооруженных луками и топорами. По улице тянулась процессия в честь семи епископов и их последователей; на улицах пылали костры - сжигались изображения мавров в отмщение за нашествие на христианские земли. Стоявшие вокруг огня группы пестротой костюмов напоминали времена карнавала; дамы, любовавшиеся праздником с готических балконов, в платьях из богатой парчи, казались участницами маскарада. Словом, все носило отпечаток давно ушедших времен, как будто мир внезапно вернулся на несколько веков назад. Это, впрочем, неудивительно. Жители Острова семи городов отделились от остального мира несколько сот лет назад, а костюмы их остались те же, что во времена до покорения Испании маврами.
Дойдя до дворца алькальда, обер-церемониймейстер постучал в ворота. Часовой спросил: "Кто такой?" - "Адалантадо семи городов!"
Ворота тотчас отворились; обер-церемониймейстер повел Фернандо по широкой мраморной лестнице в приемный зал, где находился алькальд и главные сановники города. Обер-церемониймейстер вышел вперед и объявил имя и звание нежданного гостя и его чрезвычайное поручение от испанского правительства. Известие это, по-видимому, никого особенно не удивило - его поняли как исполнение древнего пророчества.
Дон Фернандо и здесь был принят с теми же почестями, которые ему оказывались ранее. Он пожелал предъявить свои верительные грамоты, но предложение вежливо отклонили под предлогом, что его слова не нуждаются в доказательствах! Вечер посвятили исключительно празднеству. Следующий же день назначили для того, чтобы принять от дона Фернандо верительные грамоты и затем ввести его установленным порядком в должность адалантадо семи городов.
Между тем дон Фернандо прошел множество апартаментов, убранных с необыкновенною пышностью. В просторной, великолепно освещенной зале толпилась аристократия и лучшее общество города. Дамы и кавалеры казались живыми персонажами портретов, висевших на стенах. Фернандо смотрел на все его окружающее с невыразимым удивлением; ему казалось, что он видит перед собой гордую испанскую аристократию времен Родриго Готского (последний вестготский король).
Весь праздник во дворце основывался на законах древней церемонии; тут были и танцы, но танцы эти были не что иное, как те же портреты, приведенные в движение. Впрочем, из женщин, присутствовавших на этом празднике, одна произвела глубокое впечатление на адалантадо - дочь алькальда, девушка идеальной, трогательной красоты. Хотя ее наряд, как и у других дам, принадлежал к давно прошедшим временам, но зато против черных андалузских глаз, сверкавших из-под длинных ресниц, трудно устоять. Голос, манеры, все движения дышали Андалузией. Ведь женская красота порхает из века в век, из рода в род не выходя из моды. Кто знает всю силу очарования женщин этой страстной провинции - пылкая Испания! - пусть судит, какой опасности подвергался дон Фернандо, пригласивший на танец дочь алькальда. За ужином он сел рядом с ней; что за блюда, что за угощения на столах - чудо, да и только!
Какое стечение милых лиц, странных головных уборов, бородатых сановников и в пух разодетых дам, чьи высокие прически, украшены перьями! Разве удивительно, что Фернандо испытывал удовольствие в обществе андалузянки - обворожительно мила! Кроме того, - привожу все, что можно сказать в его оправдание, - он чувствовал особенно приподнятое расположение духа: необыкновенная обстановка его окружает - осуществляются все его надежды и желания; к тому же приставленные к нему пажи беспрестанно подают полные чаши разных вин. К концу ужина - к чему лукавить? - дон Фернандо окончательно влюбился в дочь алькальда.
Вместе они вышли на балкон, освещенный сиянием луны. Фернандо нежил слух ее одним из тех страстных романсов, которые пел у подобного балкона прекрасной Серафимы. Дева потупила голову. "Сеньор, речи ваши обольстительны, но вы, кавалеры, блуждающие по морям, непостоянны, как волны. Завтра вы будете введены во власть адалантадо семи городов и забудете о дочери алькальда".
Дон Фернандо, в порыве минутной страсти, клялся всем на свете, даже Луной, в истинности своих чувств и слов; луч лунного света засверкал в кольце у него на руке. Андалузская красавица заметила это: "Сеньор адалантадо, я не верю в Луну; в залог вашей любви ко мне отдайте мне это кольцо!" Влюбленный адалантадо не ожидал этой просьбы, девушка застала его врасплох, а потому, прежде чем он опомнился, кольцо прекрасной Серафимы оказалось на руке дочери алькальда. В это самое время один из камергеров подошел к адалантадо и почтительно доложил: его ожидает шлюпка, чтобы возвратиться на корабль.
Простившись с гостеприимными хозяевами, Фернандо покинул дворец. От всего, что видел, голова шла кругом, а сердце ныло - временно изменил Серафиме. Шлюпка вышла из реки на рейд, но корабля не видно, - вероятно, отнесен течением дальше от берега. Шлюпка шла все дальше, от однообразного напева гребцов клонило в сон. Фернандо дремат; предметы мелькали перед глазами... Гребцы принимали фантастические формы - как во сне: обер-камергер становится все больше и больше; снял с головы широкополую шляпу и держал ее над головой Фернандо, как колпачок для гашения свечи. Фернандо согнулся и почувствовал, что куда-то опускается.
"Доброй ночи, сеньор адалантадо семи городов!" - пожелал обер-камергер. Шляпа тихо опустилась - дон Фернандо погас!
Сколько времени он пробыл в этом положении, ни один смертный не скажет. А когда очнулся, увидел себя в какой-то каюте, окруженным незнакомыми людьми. Фернандо протер глаза, дико огляделся, не понимая, что с ним случилось.
Где он находился? На португальском судне, которое шло в Лиссабон. Как на него попал? В бесчувственном состоянии, был взят на разбитом судне, носившемся по океану.
Дон Фернандо старался собраться с мыслями; припоминал одно за другим все обстоятельства своего путешествия - от начала своего пребывания на Острове семи городов и до той минуты, когда на него опустилась шляпа обер-камергера.
Но что случилось с ним потом: куда девался его корабль и что это за разбитое судно, на котором его нашли? Люди его окружавшие ничего не знали. Он упрашивал их отвезти его на Остров семи городов, который должен был быть недалеко от места, где они находились; он рассказывая им все с ним случившееся и уверял, что стоит ему туда показаться, - и его признают адалантадо семи городов. Все смотрели на него как на сумасшедшего и в добросовестном попечении о восстановлении его рассудка прибегли к таким жестким мерам, что ему оставалось только молчать.
Наконец судно пришло в Лиссабон; Фернандо радостно вышел на берег и побежал в родительский дом. Встретил его незнакомый сторож, ничего не знавший ни о нем, ни о его родных: уже много лет никто из фамилии де Ульма не жил в этом доме.
Фернандо пошел к дону Рамиро. Легко представить, как он обрадовался, увидев на балконе Серафиму, окруженную цветами. В знак выражения своего блаженства, он поднял к ней руки, но она в негодовании, презрительно на него взглянула, поспешно удалилась с балкона и захлопнула дверь.
Не узнала ли она как-то, что он ухаживал за дочерью алькальда? Но ведь то была только шалость и всякое сомнение в его постоянстве рассеется при первом слове. Фернандо вошел в дом, взбежал по лестнице в знакомую комнату Серафимы и пал к ногам нареченной. Она в испуге отшатнулась и бросилась в объятия бывшего тут молодого человека.
- Как понимать, - вскричал он, - ваше поведение?!
- Какое вы имеете право меня спрашивать? - дерзко отвечал Фернандо.
- Право жениха!
Дон Фернандо стал как вкопанный и побледнел.
- Серафима! Серафима! - произнес он страдальческим голосом: - Это ли твое вечное постоянство, в котором ты мне клялась?
- "Серафима"? Что вы хотите этим сказать, сеньор? Имя этой дамы - Мария, а не Серафима.
- Вы хотите, чтобы я отказался верить своим глазам и своему сердцу: разве эта девица не Серафима Алварес и разве это не ее портрет я вижу на стене?
- Боже мой! - воскликнула молодая девушка, взглянув на портрет. - Он говорит о моей прабабушке!
Затем последовало объяснение - если можно это так назвать, - и оно привело дона Фернандо в совершенное отчаяние. Веришь глазам - перед тобой возлюбленная Серафима; а словам - очевидно, что образ Серафимы передан ею по праву наследства своей правнучке... Голова у него закружилась.
Фернандо отправился в морское министерство - сделать донесение о результате экспедиции и о счастливом открытии Острова семи городов. Объяснил, что на свои средства снарядил экспедицию и получил от правительства формальную грамоту о пожаловании в звание адалантадо семи городов. Подобный факт следовало помнить, но он настоял, чтобы в делах департамента навели справку. Наконец на возникший спор обратил внимание один старый чиновник в медных очках, надетых на кончик острого носа, - он сидел на высокой скамье у конторки и вписывал донесения в огромную книгу.
Большую часть жизни провел он на этом месте; его память - живой указатель официальных фактов и документов всякого рода. Так вот, он вспомнил, что его предшественник когда-то говорил ему о подобной экспедиции, отправленной в царствование дона Жуана II, то есть около ста лет назад. Впрочем, чтобы положить конец всяким недоразумениям, стали рыться в архивах Торре де Томбо, то есть башни памятников, - этом кладбище всех португальских документов.
После долгих поисков в архиве нашли документ, гласящий о заключении правительством договора с неким доном Фернандо де Ульма относительно экспедиции для открытия Острова семи городов и о грамоте на звание адалантадо страны, которую он откроет.
- Вот он! - вскричал дон Фернандо с торжеством: - Теперь вы имеете перед глазами доказательство справедливости того, что я вам говорю; Фернандо де Ульма, который назван в договоре, - это я; мною открыт Остров семи городов, а потому меня следует согласно заключенному условию, утвердить в должности адалантадо.
Рассказ дона Фернандо подтверждался лучшим историческим доказательством - документами; но человек в цвете лет говорит о событиях, свершившихся сто лет назад, как о таких, в которых сам участвовал... Неудивительно, что его сочли сумасшедшим.
Старый чиновник взглянул на него сначала сверху, а потом снизу очков, пожал плечами, почесал подбородок, влез опять на высокую скамейку, взял перо из-за уха и принялся снова за свою вечную работу - заполнять для потомков огромные фолианты; другие лукаво посмотрели друг на друга и не говоря ни слова разошлись по местам. Несчастный дон Фернандо остался один. Расстроенный бесконечными неудачами, он бессознательно возвратился к Альваресу, но там двери для него уже закрыли. А чтобы вывести дона Фернандо из заблуждения относительно Серафимы и убедить, что она действительно умерла, его повели на ее могилу. Здесь он увидел фигуру Серафимы из алебастра, величиной в человеческий рост; возле - ее муж, в рыцарских доспехах; по обе стороны - изображения ее коленопреклоненных детей; даже состояние памятника свидетельствовало, что уже прошло много времени с тех пор, как они перешли в вечность: на руках мужа, сложенных вместе, как для молитвы, утрачены все пальцы, а на лице некогда очаровательной Серафимы нет носа.
Дон Фернандо пришел в бешенство при виде этого памятника - ведь он свидетельствовал о непостоянстве Серафимы. Но можно ли требовать верности на сто лет? Какое имеет он на это право после того, что произошло между ним и дочерью алькальда?
Дону Фернандо пришлось наконец согласиться, что так или иначе, он перескочил через целое столетие за ночь, проведенную на Острове семи городов. Он такой же чужой в своем отечестве, как будто никогда в нем не бывал. Тысячи раз его посещала мысль возвратиться на волшебный остров, где его так радушно приняли, тем более что теперь прекрасная Серафима не что иное, как мраморная прабабушка, окруженная такими же мраморными детьми. Тысячи раз он вспоминал томно-нежный взгляд черных очей дочери алькальда, - она, как и он, в расцвете лет и, не переставала мечтать о нем...
Дон Фернандо, без сомнения, снарядил бы другую экспедицию на свой счет для возвращения на заколдованный остров, но средства его истощились. Попробовал подговорить других, уверяя в успехе: ручательство - его собственный опыт. Но, увы, никто не верил этой сказке - ее относили к лихорадочному бреду человека, пережившего крушение.
Он продолжал убеждать всех и каждого, но над ним явно смеялись, принимая его энтузиазм за расстройство рассудка, а мальчишки дразнили на улице "адалантадо семи городов".
Убедившись, что все его усилия напрасны, он решился оставить Лиссабон и переехать на Канарские острова, ближе к тому месту, о котором он не переставал думать, да и жители этих островов - мореплаватели до корней волос.
Здесь его слушали со вниманием, потому что старые лоцманы и моряки знали все острова и охотно верили всяким морским чудесам. Наконец единодушно решили, что рассказ его очень правдоподобен и он, вероятно, был на острове Святого Брандана. Стали ему в свою очередь рассказывать об этом привидении океана; о его частых появлениях и о многих экспедициях, в разное время отправлявшихся для его открытия; потом отвели его на наивысшую точку острова Пальма - отсюда призрак острова Святого Брандана нередко видели жители Канарских островов.
Дон Фернандо слушал с невыразимым любопытством. Он не сомневался уже, что таинственный и неуловимый остров и есть Остров семи городов и какая-то сверхъестественная сила превратила одну ночь в сто лет.
Фернандо старался склонить островитян к новой попытке, но все напрасно: они считали остров Святого Брандана недостижимым, недоступным. Фернандо, однако, не отчаивался. Мысль эта все сильнее укоренялась в уме и сделалась в итоге единственным предметом помышлений. Каждое утро он отправлялся на остров Пальма и просиживал там целый день в надежде увидеть на горизонте горы Святого Брандана; каждый вечер, обманутый в своих надеждах, возвращался домой, а на другой день снова отправлялся на свой пост.
Дон Фернандо состарился в напрасных ожиданиях и был найден мертвым на том же месте.
На острове Пальма путешественнику показывают могилу дона Фернандо. На том месте, где он просиживал целые дни не отрывая глаз от моря в ожидании - когда же появится остров-привидение, - поставлен крест.