16 октября 1941 года войдет в историю датой трусости, растерянности и предательства.
Оригинал взят у arman71 в 16 октября 1941 года войдет в историю датой трусости, растерянности и предательства
Фраза "Москва зашаталась" вошла в обиход во второй половине XVII века во время восстания Разина. Еще больше она применима к ситуации 16-19 октября 1941 года, когда на фоне продвижения вермахта в столице возникла паника, вылившаяся в массовое бегство и анархию.
Вопреки распространенному мнению, началась она не спонтанно. Стихию вызвал, как, впрочем, и погасил четыре дня спустя, Иосиф Сталин.
Угроза городу
2-12 октября войска Западного, Брянского и Резервного фронтов потерпели тяжелое поражение под Вязьмой. Прекратили существование пять советских армий, немцы захватили в "котле" 660 тысяч пленных, 1242 танка, 5412 орудий, и продвинулись к Москве на 120 километров. Руководство СССР узнало о германском ударе 4 октября из выступления Гитлера по радио.
В 2:30 8 октября Георгий Жуков, посланный Ставкой выяснить обстановку, доложил Сталину: "Бронетанковые войска противника могут внезапно появиться под Москвой".
14 октября пал Калинин (ныне Тверь), спустя сутки Можайск.
15 октября Сталин, обычно приезжавший в Кремль около полудня, приказал собрать политбюро к 9 утра и объявил соратникам, что им надлежит эвакуироваться до вечера, а сам он покинет город на следующий день. Из высшего руководства во время кризиса в столице, кроме него, оставались только Берия, Микоян и Косыгин.
Член Военного совета Московского военного округа генерал Константин Телегин в мемуарах погрешил против правды, написав: "Обывательские домыслы, а то и просто трусость отдельных людей породили провокационные слухи о якобы готовящейся сдаче Москвы".
Партийные функционеры и наркомы поделились новостью с подчиненными и семьями. Поползли слухи. Вечером Совинформбюро передало невнятное, но тревожное сообщение об ухудшении положения на западном направлении и "прорыве обороны на одном из участков".
Спасайся, кто может!
Самые пессимистические предположения подтвердились на следующее утро, когда, единственный раз в истории, не открылось московское метро. Приказ подготовить его к уничтожению отдал накануне нарком путей сообщения Лазарь Каганович.
Именно это стало для массы лишенных достоверной информации и привыкших к постоянному обману граждан недвусмысленным сигналом: если уж метро встало, значит, конец.
Десятки тысяч людей поднялись и бросились в этот день вон из Москвы, залили ее улицы и площади сплошным потоком, несшимся к вокзалам и уходившим на восток шоссе
Константин Симонов, "Живые и мертвые"
Добравшимся до работы объявляли, что предприятия закрываются, но ничего толком не сообщали о порядке эвакуации и вообще их дальнейшей судьбе.
В результате люди стали действовать по принципу: "Спасайся, кто может!", а пример показывало большое и малое начальство.
Согласно многочисленным документам и свидетельствам, подобное творилось во многих местах с начала войны.
"Облисполком распустил свои отделы, большинство работников с семьями уехали, НКВД также сворачивает работу. Все думают, как бы эвакуироваться самому, не обращая внимания на работу своего учреждения. Председатель горсовета Азаренко загрузил в грузовик бочку пива, чтобы пьянствовать в дороге", - говорилось, в частности, в докладе военного прокурора Витебского гарнизона от 5 июля 1941 года о ситуации в городе.
Но в Москве номенклатуры и привилегированной интеллигенции было намного больше, и находились они на виду.
Картины с натуры
"Десятки тысяч человек пытались вырваться из города на восток. На Казанском, Курском и Северном [ныне Ярославском] вокзалах народ брал штурмом поезда, по шоссе Энтузиастов шли вереницы забитых людьми и скарбом автомобилей, автобусов и гужевых повозок", - повествует историк Леонид Млечин.
Десятиклассник 407-й московский школы Лев Ларский утром 16 октября оказался возле Заставы Ильича.
16-го была невероятная паника. Распустили слух, что через два дня немец будет в Москве. "Ответственные" захватили свое имущество, казенные деньги и машины и смылись из Москвы. Многие фабрики остались без руководства и без денег. По дороге мы видели несколько машин, до отказа набитых всякими домашними вещами. Мне очень хочется знать, какой вывод из всего этого сделает наше правительство
военврач Казаков, из письма жене
"По знаменитой Владимирке при царизме гоняли в Сибирь революционеров. Теперь большевики сами по ней бежали на восток. Я сразу определял, какое начальство драпает: самое высокое в заграничных лимузинах с "кремлевскими" сигнальными рожками, пониже в "эмках", более мелкое в старых "газиках", самое мелкое - в автобусах, машинах "скорой помощи", "Мясо", "Хлеб", "Московские котлеты", в "черных воронах", грузовиках, пожарных машинах. А рядовые партийцы бежали пешком по тротуарам, обочинам и трамвайным путям, таща чемоданы, узлы, авоськи и увлекая личным примером беспартийных".
"В три часа на мосту произошел затор, - вспоминал Ларский. - Вместо того, чтобы спихнуть с моста застрявшие грузовики и ликвидировать пробку, все бросались захватывать в них места. Те, кто сидел на грузовиках, отчаянно били нападавших чемоданами по головам. Атакующие лезли друг на друга, врывались в кузова и выбрасывали оттуда оборонявшихся, как мешки с картошкой. Но только захватчики успевали усесться, только машины пытались тронуться, как на них бросалась следующая волна. Ей-богу, попав впоследствии на фронт, я такого массового героизма не наблюдал…".
"По шоссе Энтузиастов неслись на восток автомобили вчерашних "энтузиастов", груженные никелированными кроватями, кожаными чемоданами, коврами, шкатулками, пузатыми бумажниками и жирным мясом хозяев всего этого барахла", - свидетельствовал журналист Николай Вержбицкий.
Во второй половине дня встали трамваи и троллейбусы, перестало работать отопление, начался массовый грабеж магазинов и складов под лозунгом: "Не оставлять же немцам".
"В очередях драки, душат старух, бандитствует молодежь, а милиционеры по два-четыре слоняются по тротуарам и покуривают: "Нет инструкций", - живописал Вержбицкий наступивший хаос.
Без оглядки
Из секретной справки Московского горкома партии и прокуратуры Москвы:
"16-17 октября из 438 предприятий, учреждений и организаций сбежало 779 руководящих работников. Было похищено наличными деньгами 1 484 000 рублей, а ценностей и имущества на 1 051 000 рублей. Угнаны сотни легковых и грузовых автомобилей. Выявлен 1551 случай уничтожения коммунистами своих партийных документов вследствие трусости в связи с приближением фронта".
18 октября заместитель Берии Иван Серов сообщил шефу, что сотрудники железнодорожной милиции нашли на Курском вокзале 13 брошенных чемоданов с постановлениями горкома и личными делами номенклатурщиков.
Пришел в тот день на кинофабрику, а она закрыта. Метро не работает, трамваи тоже не ходили. Положение на фронте было действительно угрожающим. Паника усугублялась тем, что заводы, фабрики, станции метро закрылись фронтально. На некоторых предприятиях начальство сбежало, иногда вместе с кассой. Атмосфера того дня была как никогда тревожной - многие думали, что немцы вот-вот ворвутся в город
Александр Самсонов, академик
Старший майор госбезопасности Шадрин доложил заместителю наркома внутренних дел Всеволоду Меркулову о результатах обхода здания ЦК ВКП(б) на Старой площади: "Ни одного работника оставлено не было. В кабинетах царил полный хаос. Многие столы взломаны, разбросана всевозможная переписка, в том числе секретная. Совершенно секретный материал, вынесенный в котельную для сжигания, оставлен кучами".
"Мой папа работал в Институте профессиональных заболеваний имени Обуха. Партийная верхушка института бежала, увезя с собой весь спирт, хотя знала, что он переоборудуется в госпиталь, и скоро привезут раненых", - вспоминала художница Алла Андреева.
Секретарь Союза писателей Александр Фадеев докладывал в ЦК, что автор слов "Священной войны" Василий Лебедев-Кумач "привез на вокзал два пикапа вещей, не мог их погрузить в течение двух суток, и психически помешался".
Возник горький анекдот: "Медаль за оборону Ленинграда на муаровой ленточке, а за оборону Москвы на драповой!".
"Руководителей страны и города охватил страх. Стала ясна слабость системы, казавшейся столь твердой и надежной, безответственность огромного и всевластного аппарата, трусость сталинских выдвиженцев. Думали только о собственном спасении, бежали с семьями и личным имуществом и бросали столицу на произвол судьбы", - резюмирует Леонид Млечин.
Народный гнев
Реакцией рядовых москвичей, не имевших возможности бежать - пешком далеко не уйдешь - стал всплеск ненависти к начальству, которое до войны обещало победить любого врага малой кровью, требовало самоотверженности, репрессировало за опоздание на работу и малейшее сомнение, туда ли ведет оно страну. Стоило показать слабость и растерянность - "единство партии и народа" и безропотное послушание улетучились, как и не было их. По словам Леонида Млечина, "исчез страх, а с ним и советская власть".
"Кругом кипит возмущение, кричат о предательстве, о том, что капитаны первыми сбежали с кораблей, да еще прихватили ценности. Вспоминают обиды, притеснения, несправедливости, зажим, бюрократическое издевательство чиновников, зазнайство и самоуверенность партийцев, драконовские указы, газетную брехню и славословие", - записал в дневнике Николай Вержбицкий.
Паника была ужасной. Во дворе сжигали книги Ленина, Сталина. Видела, как по мосту везут на санках мешками сахар, конфеты. Всю фабрику "Красный Октябрь" обокрали. Мы ходили на Калужскую заставу, кидались камнями в машины, на которых начальники уезжали
Антонина Котлярова, токарь станкостроительного завода имени Орджоникидзе
Участник обороны Москвы Михаил Коряков, командированный 16 октября из воинской части за противотанковыми минами, въехал в столицу по Ярославскому шоссе и первым делом увидел разграбление толпой грузовика с маслом, сахаром и консервами под выкрики: "Взяться всем народом, распотрошить чемоданчики ихние".
"Тучный человек в брезентовом дождевике и каракулевом картузе" уверял, что везет продукты работникам предприятия, отправленным на рытье окопов, но ему не верили: "Видали мы твои документы! Сам их отпечатал!".
Чуть позднее Коряков стал свидетелем разгрома магазинов в самом центре, на Тверской и Кузнецком Мосту.
"Как крысы с тонущего корабля, бежали из Москвы директора заводов, крупные советские чиновники, работники центрального аппарата, захватывая поезда и автомобили. Народ, не имеющий ни автомобилей, ни привилегий на проезд по железной дороге, перехватывал беглецов, избивал, устраивал им "станции Березайка - вылезай-ка". На заставах, установленных рабочими, потрошили чемоданы, находили пачки денег в банковской упаковке. В громадном и сложном аппарате обломились зубья ведущей шестерни: машина застопорила", - описывал Коряков свои впечатления.
Где деньги?
Особое возмущение вызывали повсеместные задержки с выплатой выходных пособий.
Типичную ситуацию обрисовал рабочий Григорий Решетин:
"Придя утром на завод, обнаружили отсутствие руководства: оно уже уехало. Поднялся шум. Рабочие направились в бухгалтерию: по закону нам положено выплатить двухмесячный заработок. Кассира нет. Начальства нет. Никого нет. Начались волнения. Стены легких фанерных перегородок трещат под напором людей. Наконец, часам к двум дня деньги выдали и предложили: кто пожелает, следовать в Ташкент самостоятельно. Получив деньги, я пошел домой".
В других местах все заканчивалось не столь мирно.
Все переоценилось строго, закон звериный был как нож, искали хлеба на дорогу, а книги ставили ни в грош
Наум Коржавин, "16 октября"
Документальное представление о том, что творилось в Москве, дает справка начальника столичного управления НКВД Михаила Журавлева от 18 октября:
"Группа рабочих завода № 219 напала на автомашины, проезжавшие по шоссе Энтузиастов, и принялась захватывать вещи. Ими было свалено в овраг шесть легковых машин. В рабочем поселке завода имели место беспорядки, вызванные нехваткой денежных знаков для зарплаты. Помощник директора Рыгин 16 октября, нагрузив машину большим количеством продуктов питания, пытался уехать с заводской территории, однако был задержан и избит рабочими. Арестованы пять организаторов беспорядков".
"16 октября во дворе завода "Точизмеритель" в ожидании зарплаты находилось большое количество рабочих. Увидев автомашины, груженные личными вещами работников Наркомата авиационной промышленности, толпа окружила их и стала растаскивать вещи. Разъяснения оперативного работника районного отдела НКВД Ныркова рабочих не удовлетворили. Ныркову и директору завода Гольдбергу они угрожали расправой".
"16 октября рабочие колбасного завода Московского мясокомбината имени Микояна растащили до 5 тонн изделий".
"Директор Краснохолмского комбината Шилов разрешил выдать пятнадцати работникам комбината по три-четыре метра материала "бостон". Стоявшие у ворот рабочие, ожидавшие зарплаты, увидев выносивших материал, стали возмущаться и отнимать ткань".
"На обувной фабрике "Буревестник" из за нехватки денежных знаков задержалась выплата выходного пособия. В связи с этим 16 октября в 17 часов рабочие снесли ворота и проникли на территорию".
17 октября. Курский вокзал. В зале негде ступить, все лестницы, все места, где можно только поставить ногу, заполнены живыми телами, узлами, корзинами. Ожил в памяти 1919 год
Павел Коваленко, полковник
"Директор фабрики "Рот-Фронт" Бузанов разрешил выдать печенье и конфеты. Между пьяными рабочими произошла драка".
"17 октября рабочие завода электротермического оборудования, требуя выдачи зарплаты, вооружились молотками и лопатами, окружили территорию завода, и никого не выпускали".
"На шарикоподшипниковом заводе № 2 рабочие собирались большими группами и проявляли намерения сломать станки".
"17 октября на Ногинском заводе № 12 группа рабочих в количестве ста человек настойчиво требовала от дирекции выдачи хранившихся на складе 30 тонн спирта. Опасаясь серьезных последствий, директор вынес решение спустить спирт в канализацию. Ночная смена вахтерской охраны завода оставила пост и разграбила склад столовой с продовольствием. Группа рабочих этого же завода напала на ответственных работников Наркомата боеприпасов, ехавших из Москвы, избила их и разграбила вещи".
"17 октября собравшиеся у ворот автозавода ЗИС полторы тысячи рабочих требовали пропустить их на территорию и выдать зарплату. Вахтеру, охранявшему проходную, разбили голову лопатой, двух милиционеров избили".
"16 октября слесарь мотоциклетного завода Некрасов похитил со склада спирт и организовал коллективную пьянку, в ходе которой призывал уничтожать евреев".
"Страшная пропасть"
Для партии день 16 октября можно сравнить с 9 января 1905 года. Население не скрывает своего враждебного и презрительного отношения к руководителям, давшим образец массового безответственного и преждевременного бегства. Это им массы не простят
Леонид Тимофеев, профессор-литературовед
Автор идейных произведений о Гражданской войне Аркадий Первенцев вспоминал, как пытался уехать из города, но дорогу преградила толпа.
"Несколько человек бросились на подножки, на крышу. Под ударами кулаков рассыпалось и вылетело стекло. Машину схватили десятки рук и сволокли на обочину, какой-то человек поднял капот и начал рвать электропроводку".
"Я знаю русскую толпу. Эти люди в 1917 году растащили имения, убили помещиков, бросили фронт, убили офицеров, разгромили винные склады. Я посмотрел на их разъяренные, страшные лица, на провалившиеся щеки, на черные, засаленные пальто и рваные башмаки, и вдруг увидел страшную пропасть, разъединявшую нас, сегодняшних бар, и этих пролетариев. Они видели во мне барина, лучше жившего при всех невзгодах пятилеток и сейчас бросающего их на произвол судьбы".
В конце концов, Первенцева отпустили, отняв пиджак и унты на волчьем меху, и бросилась грабить очередной правительственный ЗИС.
"Летели носовые платки, десятки пар носков и чулок, десятки пачек папирос. ЗИС увозил жирного человека из каких-то государственных деятелей и его жену с черно-бурой лисой на плечах. Из машины вылетел хлеб и упал на дорогу. Какой-то человек прыгнул к хлебу, поднял его и начал уписывать за обе щеки…".
Перелом
По свидетельству наркома авиационной промышленности Алексея Шахурина, 16 октября Сталин в его присутствии приказал первому секретарю МГК Александру Щербакову и главе исполкома Василию Пронину выступить по радио и начать наводить в городе порядок, однако указание было выполнено лишь на следующий день.
17 октября заработал транспорт, на улицах появились армейские и милицейские патрули.
Окончательный перелом наступил вечером 19 октября после заседания Государственного комитета обороны, на котором Сталин, задав присутствовавшим риторический вопрос: "Будем ли защищать Москву?" - тут же продиктовал постановление о введении в столице осадного положения.
Документ, очевидно, составил он сам, о чем свидетельствует архаичный оборот в его начале: "Сим объявляется…".
"Мне сейчас трудно описать чувство облегчения, успокоения, почти радости. Кто-то о нас заботится, нас не собираются оставить на произвол судьбы, немца к нам, может быть, и не пустят", - вспоминала москвичка Светлана Урусова.
18 октября. Все ломают головы над причинами паники, возникшей накануне. Кто властный издал приказ о закрытии заводов? О расчете с рабочими? Кто автор всего этого кавардака, повального бегства, хищений, смятения в умах? Да, 16 октября 1941 года войдет в историю датой трусости, растерянности и предательства. И кто навязал нам этот позор? Люди, которые трубили о героизме, несгибаемости, долге, чести…
журналист Леонид Вержбицкий, из личного дневника
"Москва обновилась, переродилась, стала суровая, грозная и спокойная", - отметил Михаил Коряков.
Историки практически единодушно подчеркивают роль назначенного 13 октября командующим Западным фронтом Георгия Жукова, который в "черный день" 16 октября на заданный ему Сталиным "как коммунисту" вопрос: "Отстоим ли Москву?", уверенно ответил: "Отстоим!".
Однако, по мнению присутствовавшего на заседании ГКО Василия Пронина, до 19 октября были возможны и иные варианты.
В ходе вышеупомянутого разговора с Жуковым верховный главнокомандующий приказал: "Все же набросайте план отхода войск фронта за Москву, но только чтобы кроме вас, [члена Военного совета фронта Николая] Булганина и [начальника штаба фронта Василия] Соколовского никто не знал".
План был разработан и 18 октября утвержден Сталиным.
Руководителям Ярославской, Ивановской и Горьковской областей показали карту генштаба с рубежом обороны, который надлежало создать на вверенных им территориях, если Москва будет сдана.
"Сталин боялся уезжать из Москвы. Понимал, какое это произведет впечатление: и в стране, и за границей решат, что Советский Союз войну проиграл. В Кремле он вождь великой страны. Как только сядет в поезд - превратится в изгнанника", - указывает Леонид Млечин.
Так или иначе, именно личное решение Сталина остаться, судя по всему, давшееся ему нелегко, сыграло ключевую роль и в прекращении паники, и вообще в обороне города.
Забвение
Режим осадного положения предусматривал, помимо прочего, расстрел на месте грабителей и паникеров.
Сколько человек расстреляли, неизвестно.
По имеющимся данным, в ходе облав в городе задержали свыше 20 тысяч дезертиров и лиц без документов, которых направили в армию.
За самовольное бегство и разбазаривание казенного имущества угодили под суд несколько второстепенных чиновников, в частности, заведующие отделами горисполкома Фрумкин и Пасечный, управляющий трестом местной промышленности Коминтерновского района Маслов, директор обувной фабрики Хачикьян, директор продбазы треста "Мосгастроном" Антонов и его заместитель Дементьев.
Но в целом, с учетом природы тогдашнего режима, московская элита отделалась на удивление легко.
Сталин решил предать забвению эту неприглядную историю, и в дальнейшем к ней не возвращаться.
Фраза "Москва зашаталась" вошла в обиход во второй половине XVII века во время восстания Разина. Еще больше она применима к ситуации 16-19 октября 1941 года, когда на фоне продвижения вермахта в столице возникла паника, вылившаяся в массовое бегство и анархию.
Вопреки распространенному мнению, началась она не спонтанно. Стихию вызвал, как, впрочем, и погасил четыре дня спустя, Иосиф Сталин.
Угроза городу
2-12 октября войска Западного, Брянского и Резервного фронтов потерпели тяжелое поражение под Вязьмой. Прекратили существование пять советских армий, немцы захватили в "котле" 660 тысяч пленных, 1242 танка, 5412 орудий, и продвинулись к Москве на 120 километров. Руководство СССР узнало о германском ударе 4 октября из выступления Гитлера по радио.
В 2:30 8 октября Георгий Жуков, посланный Ставкой выяснить обстановку, доложил Сталину: "Бронетанковые войска противника могут внезапно появиться под Москвой".
14 октября пал Калинин (ныне Тверь), спустя сутки Можайск.
15 октября Сталин, обычно приезжавший в Кремль около полудня, приказал собрать политбюро к 9 утра и объявил соратникам, что им надлежит эвакуироваться до вечера, а сам он покинет город на следующий день. Из высшего руководства во время кризиса в столице, кроме него, оставались только Берия, Микоян и Косыгин.
Член Военного совета Московского военного округа генерал Константин Телегин в мемуарах погрешил против правды, написав: "Обывательские домыслы, а то и просто трусость отдельных людей породили провокационные слухи о якобы готовящейся сдаче Москвы".
Партийные функционеры и наркомы поделились новостью с подчиненными и семьями. Поползли слухи. Вечером Совинформбюро передало невнятное, но тревожное сообщение об ухудшении положения на западном направлении и "прорыве обороны на одном из участков".
Спасайся, кто может!
Самые пессимистические предположения подтвердились на следующее утро, когда, единственный раз в истории, не открылось московское метро. Приказ подготовить его к уничтожению отдал накануне нарком путей сообщения Лазарь Каганович.
Именно это стало для массы лишенных достоверной информации и привыкших к постоянному обману граждан недвусмысленным сигналом: если уж метро встало, значит, конец.
Десятки тысяч людей поднялись и бросились в этот день вон из Москвы, залили ее улицы и площади сплошным потоком, несшимся к вокзалам и уходившим на восток шоссе
Константин Симонов, "Живые и мертвые"
Добравшимся до работы объявляли, что предприятия закрываются, но ничего толком не сообщали о порядке эвакуации и вообще их дальнейшей судьбе.
В результате люди стали действовать по принципу: "Спасайся, кто может!", а пример показывало большое и малое начальство.
Согласно многочисленным документам и свидетельствам, подобное творилось во многих местах с начала войны.
"Облисполком распустил свои отделы, большинство работников с семьями уехали, НКВД также сворачивает работу. Все думают, как бы эвакуироваться самому, не обращая внимания на работу своего учреждения. Председатель горсовета Азаренко загрузил в грузовик бочку пива, чтобы пьянствовать в дороге", - говорилось, в частности, в докладе военного прокурора Витебского гарнизона от 5 июля 1941 года о ситуации в городе.
Но в Москве номенклатуры и привилегированной интеллигенции было намного больше, и находились они на виду.
Картины с натуры
"Десятки тысяч человек пытались вырваться из города на восток. На Казанском, Курском и Северном [ныне Ярославском] вокзалах народ брал штурмом поезда, по шоссе Энтузиастов шли вереницы забитых людьми и скарбом автомобилей, автобусов и гужевых повозок", - повествует историк Леонид Млечин.
Десятиклассник 407-й московский школы Лев Ларский утром 16 октября оказался возле Заставы Ильича.
16-го была невероятная паника. Распустили слух, что через два дня немец будет в Москве. "Ответственные" захватили свое имущество, казенные деньги и машины и смылись из Москвы. Многие фабрики остались без руководства и без денег. По дороге мы видели несколько машин, до отказа набитых всякими домашними вещами. Мне очень хочется знать, какой вывод из всего этого сделает наше правительство
военврач Казаков, из письма жене
"По знаменитой Владимирке при царизме гоняли в Сибирь революционеров. Теперь большевики сами по ней бежали на восток. Я сразу определял, какое начальство драпает: самое высокое в заграничных лимузинах с "кремлевскими" сигнальными рожками, пониже в "эмках", более мелкое в старых "газиках", самое мелкое - в автобусах, машинах "скорой помощи", "Мясо", "Хлеб", "Московские котлеты", в "черных воронах", грузовиках, пожарных машинах. А рядовые партийцы бежали пешком по тротуарам, обочинам и трамвайным путям, таща чемоданы, узлы, авоськи и увлекая личным примером беспартийных".
"В три часа на мосту произошел затор, - вспоминал Ларский. - Вместо того, чтобы спихнуть с моста застрявшие грузовики и ликвидировать пробку, все бросались захватывать в них места. Те, кто сидел на грузовиках, отчаянно били нападавших чемоданами по головам. Атакующие лезли друг на друга, врывались в кузова и выбрасывали оттуда оборонявшихся, как мешки с картошкой. Но только захватчики успевали усесться, только машины пытались тронуться, как на них бросалась следующая волна. Ей-богу, попав впоследствии на фронт, я такого массового героизма не наблюдал…".
"По шоссе Энтузиастов неслись на восток автомобили вчерашних "энтузиастов", груженные никелированными кроватями, кожаными чемоданами, коврами, шкатулками, пузатыми бумажниками и жирным мясом хозяев всего этого барахла", - свидетельствовал журналист Николай Вержбицкий.
Во второй половине дня встали трамваи и троллейбусы, перестало работать отопление, начался массовый грабеж магазинов и складов под лозунгом: "Не оставлять же немцам".
"В очередях драки, душат старух, бандитствует молодежь, а милиционеры по два-четыре слоняются по тротуарам и покуривают: "Нет инструкций", - живописал Вержбицкий наступивший хаос.
Без оглядки
Из секретной справки Московского горкома партии и прокуратуры Москвы:
"16-17 октября из 438 предприятий, учреждений и организаций сбежало 779 руководящих работников. Было похищено наличными деньгами 1 484 000 рублей, а ценностей и имущества на 1 051 000 рублей. Угнаны сотни легковых и грузовых автомобилей. Выявлен 1551 случай уничтожения коммунистами своих партийных документов вследствие трусости в связи с приближением фронта".
18 октября заместитель Берии Иван Серов сообщил шефу, что сотрудники железнодорожной милиции нашли на Курском вокзале 13 брошенных чемоданов с постановлениями горкома и личными делами номенклатурщиков.
Пришел в тот день на кинофабрику, а она закрыта. Метро не работает, трамваи тоже не ходили. Положение на фронте было действительно угрожающим. Паника усугублялась тем, что заводы, фабрики, станции метро закрылись фронтально. На некоторых предприятиях начальство сбежало, иногда вместе с кассой. Атмосфера того дня была как никогда тревожной - многие думали, что немцы вот-вот ворвутся в город
Александр Самсонов, академик
Старший майор госбезопасности Шадрин доложил заместителю наркома внутренних дел Всеволоду Меркулову о результатах обхода здания ЦК ВКП(б) на Старой площади: "Ни одного работника оставлено не было. В кабинетах царил полный хаос. Многие столы взломаны, разбросана всевозможная переписка, в том числе секретная. Совершенно секретный материал, вынесенный в котельную для сжигания, оставлен кучами".
"Мой папа работал в Институте профессиональных заболеваний имени Обуха. Партийная верхушка института бежала, увезя с собой весь спирт, хотя знала, что он переоборудуется в госпиталь, и скоро привезут раненых", - вспоминала художница Алла Андреева.
Секретарь Союза писателей Александр Фадеев докладывал в ЦК, что автор слов "Священной войны" Василий Лебедев-Кумач "привез на вокзал два пикапа вещей, не мог их погрузить в течение двух суток, и психически помешался".
Возник горький анекдот: "Медаль за оборону Ленинграда на муаровой ленточке, а за оборону Москвы на драповой!".
"Руководителей страны и города охватил страх. Стала ясна слабость системы, казавшейся столь твердой и надежной, безответственность огромного и всевластного аппарата, трусость сталинских выдвиженцев. Думали только о собственном спасении, бежали с семьями и личным имуществом и бросали столицу на произвол судьбы", - резюмирует Леонид Млечин.
Народный гнев
Реакцией рядовых москвичей, не имевших возможности бежать - пешком далеко не уйдешь - стал всплеск ненависти к начальству, которое до войны обещало победить любого врага малой кровью, требовало самоотверженности, репрессировало за опоздание на работу и малейшее сомнение, туда ли ведет оно страну. Стоило показать слабость и растерянность - "единство партии и народа" и безропотное послушание улетучились, как и не было их. По словам Леонида Млечина, "исчез страх, а с ним и советская власть".
"Кругом кипит возмущение, кричат о предательстве, о том, что капитаны первыми сбежали с кораблей, да еще прихватили ценности. Вспоминают обиды, притеснения, несправедливости, зажим, бюрократическое издевательство чиновников, зазнайство и самоуверенность партийцев, драконовские указы, газетную брехню и славословие", - записал в дневнике Николай Вержбицкий.
Паника была ужасной. Во дворе сжигали книги Ленина, Сталина. Видела, как по мосту везут на санках мешками сахар, конфеты. Всю фабрику "Красный Октябрь" обокрали. Мы ходили на Калужскую заставу, кидались камнями в машины, на которых начальники уезжали
Антонина Котлярова, токарь станкостроительного завода имени Орджоникидзе
Участник обороны Москвы Михаил Коряков, командированный 16 октября из воинской части за противотанковыми минами, въехал в столицу по Ярославскому шоссе и первым делом увидел разграбление толпой грузовика с маслом, сахаром и консервами под выкрики: "Взяться всем народом, распотрошить чемоданчики ихние".
"Тучный человек в брезентовом дождевике и каракулевом картузе" уверял, что везет продукты работникам предприятия, отправленным на рытье окопов, но ему не верили: "Видали мы твои документы! Сам их отпечатал!".
Чуть позднее Коряков стал свидетелем разгрома магазинов в самом центре, на Тверской и Кузнецком Мосту.
"Как крысы с тонущего корабля, бежали из Москвы директора заводов, крупные советские чиновники, работники центрального аппарата, захватывая поезда и автомобили. Народ, не имеющий ни автомобилей, ни привилегий на проезд по железной дороге, перехватывал беглецов, избивал, устраивал им "станции Березайка - вылезай-ка". На заставах, установленных рабочими, потрошили чемоданы, находили пачки денег в банковской упаковке. В громадном и сложном аппарате обломились зубья ведущей шестерни: машина застопорила", - описывал Коряков свои впечатления.
Где деньги?
Особое возмущение вызывали повсеместные задержки с выплатой выходных пособий.
Типичную ситуацию обрисовал рабочий Григорий Решетин:
"Придя утром на завод, обнаружили отсутствие руководства: оно уже уехало. Поднялся шум. Рабочие направились в бухгалтерию: по закону нам положено выплатить двухмесячный заработок. Кассира нет. Начальства нет. Никого нет. Начались волнения. Стены легких фанерных перегородок трещат под напором людей. Наконец, часам к двум дня деньги выдали и предложили: кто пожелает, следовать в Ташкент самостоятельно. Получив деньги, я пошел домой".
В других местах все заканчивалось не столь мирно.
Все переоценилось строго, закон звериный был как нож, искали хлеба на дорогу, а книги ставили ни в грош
Наум Коржавин, "16 октября"
Документальное представление о том, что творилось в Москве, дает справка начальника столичного управления НКВД Михаила Журавлева от 18 октября:
"Группа рабочих завода № 219 напала на автомашины, проезжавшие по шоссе Энтузиастов, и принялась захватывать вещи. Ими было свалено в овраг шесть легковых машин. В рабочем поселке завода имели место беспорядки, вызванные нехваткой денежных знаков для зарплаты. Помощник директора Рыгин 16 октября, нагрузив машину большим количеством продуктов питания, пытался уехать с заводской территории, однако был задержан и избит рабочими. Арестованы пять организаторов беспорядков".
"16 октября во дворе завода "Точизмеритель" в ожидании зарплаты находилось большое количество рабочих. Увидев автомашины, груженные личными вещами работников Наркомата авиационной промышленности, толпа окружила их и стала растаскивать вещи. Разъяснения оперативного работника районного отдела НКВД Ныркова рабочих не удовлетворили. Ныркову и директору завода Гольдбергу они угрожали расправой".
"16 октября рабочие колбасного завода Московского мясокомбината имени Микояна растащили до 5 тонн изделий".
"Директор Краснохолмского комбината Шилов разрешил выдать пятнадцати работникам комбината по три-четыре метра материала "бостон". Стоявшие у ворот рабочие, ожидавшие зарплаты, увидев выносивших материал, стали возмущаться и отнимать ткань".
"На обувной фабрике "Буревестник" из за нехватки денежных знаков задержалась выплата выходного пособия. В связи с этим 16 октября в 17 часов рабочие снесли ворота и проникли на территорию".
17 октября. Курский вокзал. В зале негде ступить, все лестницы, все места, где можно только поставить ногу, заполнены живыми телами, узлами, корзинами. Ожил в памяти 1919 год
Павел Коваленко, полковник
"Директор фабрики "Рот-Фронт" Бузанов разрешил выдать печенье и конфеты. Между пьяными рабочими произошла драка".
"17 октября рабочие завода электротермического оборудования, требуя выдачи зарплаты, вооружились молотками и лопатами, окружили территорию завода, и никого не выпускали".
"На шарикоподшипниковом заводе № 2 рабочие собирались большими группами и проявляли намерения сломать станки".
"17 октября на Ногинском заводе № 12 группа рабочих в количестве ста человек настойчиво требовала от дирекции выдачи хранившихся на складе 30 тонн спирта. Опасаясь серьезных последствий, директор вынес решение спустить спирт в канализацию. Ночная смена вахтерской охраны завода оставила пост и разграбила склад столовой с продовольствием. Группа рабочих этого же завода напала на ответственных работников Наркомата боеприпасов, ехавших из Москвы, избила их и разграбила вещи".
"17 октября собравшиеся у ворот автозавода ЗИС полторы тысячи рабочих требовали пропустить их на территорию и выдать зарплату. Вахтеру, охранявшему проходную, разбили голову лопатой, двух милиционеров избили".
"16 октября слесарь мотоциклетного завода Некрасов похитил со склада спирт и организовал коллективную пьянку, в ходе которой призывал уничтожать евреев".
"Страшная пропасть"
Для партии день 16 октября можно сравнить с 9 января 1905 года. Население не скрывает своего враждебного и презрительного отношения к руководителям, давшим образец массового безответственного и преждевременного бегства. Это им массы не простят
Леонид Тимофеев, профессор-литературовед
Автор идейных произведений о Гражданской войне Аркадий Первенцев вспоминал, как пытался уехать из города, но дорогу преградила толпа.
"Несколько человек бросились на подножки, на крышу. Под ударами кулаков рассыпалось и вылетело стекло. Машину схватили десятки рук и сволокли на обочину, какой-то человек поднял капот и начал рвать электропроводку".
"Я знаю русскую толпу. Эти люди в 1917 году растащили имения, убили помещиков, бросили фронт, убили офицеров, разгромили винные склады. Я посмотрел на их разъяренные, страшные лица, на провалившиеся щеки, на черные, засаленные пальто и рваные башмаки, и вдруг увидел страшную пропасть, разъединявшую нас, сегодняшних бар, и этих пролетариев. Они видели во мне барина, лучше жившего при всех невзгодах пятилеток и сейчас бросающего их на произвол судьбы".
В конце концов, Первенцева отпустили, отняв пиджак и унты на волчьем меху, и бросилась грабить очередной правительственный ЗИС.
"Летели носовые платки, десятки пар носков и чулок, десятки пачек папирос. ЗИС увозил жирного человека из каких-то государственных деятелей и его жену с черно-бурой лисой на плечах. Из машины вылетел хлеб и упал на дорогу. Какой-то человек прыгнул к хлебу, поднял его и начал уписывать за обе щеки…".
Перелом
По свидетельству наркома авиационной промышленности Алексея Шахурина, 16 октября Сталин в его присутствии приказал первому секретарю МГК Александру Щербакову и главе исполкома Василию Пронину выступить по радио и начать наводить в городе порядок, однако указание было выполнено лишь на следующий день.
17 октября заработал транспорт, на улицах появились армейские и милицейские патрули.
Окончательный перелом наступил вечером 19 октября после заседания Государственного комитета обороны, на котором Сталин, задав присутствовавшим риторический вопрос: "Будем ли защищать Москву?" - тут же продиктовал постановление о введении в столице осадного положения.
Документ, очевидно, составил он сам, о чем свидетельствует архаичный оборот в его начале: "Сим объявляется…".
"Мне сейчас трудно описать чувство облегчения, успокоения, почти радости. Кто-то о нас заботится, нас не собираются оставить на произвол судьбы, немца к нам, может быть, и не пустят", - вспоминала москвичка Светлана Урусова.
18 октября. Все ломают головы над причинами паники, возникшей накануне. Кто властный издал приказ о закрытии заводов? О расчете с рабочими? Кто автор всего этого кавардака, повального бегства, хищений, смятения в умах? Да, 16 октября 1941 года войдет в историю датой трусости, растерянности и предательства. И кто навязал нам этот позор? Люди, которые трубили о героизме, несгибаемости, долге, чести…
журналист Леонид Вержбицкий, из личного дневника
"Москва обновилась, переродилась, стала суровая, грозная и спокойная", - отметил Михаил Коряков.
Историки практически единодушно подчеркивают роль назначенного 13 октября командующим Западным фронтом Георгия Жукова, который в "черный день" 16 октября на заданный ему Сталиным "как коммунисту" вопрос: "Отстоим ли Москву?", уверенно ответил: "Отстоим!".
Однако, по мнению присутствовавшего на заседании ГКО Василия Пронина, до 19 октября были возможны и иные варианты.
В ходе вышеупомянутого разговора с Жуковым верховный главнокомандующий приказал: "Все же набросайте план отхода войск фронта за Москву, но только чтобы кроме вас, [члена Военного совета фронта Николая] Булганина и [начальника штаба фронта Василия] Соколовского никто не знал".
План был разработан и 18 октября утвержден Сталиным.
Руководителям Ярославской, Ивановской и Горьковской областей показали карту генштаба с рубежом обороны, который надлежало создать на вверенных им территориях, если Москва будет сдана.
"Сталин боялся уезжать из Москвы. Понимал, какое это произведет впечатление: и в стране, и за границей решат, что Советский Союз войну проиграл. В Кремле он вождь великой страны. Как только сядет в поезд - превратится в изгнанника", - указывает Леонид Млечин.
Так или иначе, именно личное решение Сталина остаться, судя по всему, давшееся ему нелегко, сыграло ключевую роль и в прекращении паники, и вообще в обороне города.
Забвение
Режим осадного положения предусматривал, помимо прочего, расстрел на месте грабителей и паникеров.
Сколько человек расстреляли, неизвестно.
По имеющимся данным, в ходе облав в городе задержали свыше 20 тысяч дезертиров и лиц без документов, которых направили в армию.
За самовольное бегство и разбазаривание казенного имущества угодили под суд несколько второстепенных чиновников, в частности, заведующие отделами горисполкома Фрумкин и Пасечный, управляющий трестом местной промышленности Коминтерновского района Маслов, директор обувной фабрики Хачикьян, директор продбазы треста "Мосгастроном" Антонов и его заместитель Дементьев.
Но в целом, с учетом природы тогдашнего режима, московская элита отделалась на удивление легко.
Сталин решил предать забвению эту неприглядную историю, и в дальнейшем к ней не возвращаться.