Загадка одного слова (2)
Продолжение
(начало здесь)
7. Остался ещё французский язык, к переводам на который мы сейчас и обратимся. Итак, начнем с изумительного по красоте исполнения иллюстрированного издания Нового Завета, выпущенного в 1558 году и имеющего в интересующем нас месте не вполне ожидаемое l'attestation:
attestation de bonne coscience devant Dieu.
Буквально через пару лет (в 1560 г.) l'attestation повторяется:
(похожий вариант имеется в издании 1542 года, а также воспроизводится в издании Нового Завета в 1731 году:
Весьма своеобразный вариант можно встретить в издании Нового Завета 1598 года:
ains l'examination de bonne conscience deuant Dieu
Оставив позади чуть меньше сотни лет, обратимся к труду Lemaistre de Sacy "Le nouveau Testament de notre Seigneur Jésus Christ traduit en français", вышедшему в 1672 году, в котором встречаем:
mais dans la promesse que l' on fait à Dieu de garder une conscience pure
Этот же самый вариант присутствует в более ранних изданиях Нового Завета (1667 г., 1699 г.) а также в более позднем издании 1677 г., правда, с несколько иначе проведенной границей 21-22 стихов в первом из них:
В самом начале восемнадцатого века (1701 г.) выходит очередное издание Нового Завета (того же Саки), воспроизводящее вариант 1672 года (та же ситуация - и в издании 1703 г.). Однако, издание La Sainte Bible - как ни странно, все того же Саки - вышедшее в 1730 г.
включает не встречавшийся нам ещё вариант: engageant la conscience à se conserver pure pour Dieu, сохраняющийся и в издании 1759 г. (также присутствующий, хотя и в несколько ином "окружении", в издании 1694 г.).
И, несмотря на то, что парижское издание Нового Завета 1813 года неожиданно дает еще один вариант
mais la reponse d'une bone conscience devant Dieu (встречающееся также и в издании 1775 г.) уже издание Нового Завета 1816 года возвращается к предыдущей конструкции:
engageant la conscience à se conserver pure pour Dieu, которая сохраняется в изданиях 1823 г. и 1842 г. Ту же самую картину наблюдаем и в брюссельском издании La Sainte Bible, вышедшем в 1838 г.
Издание Нового Завета (version nouvelle) 1859 года дает текст с примечанием, в котором встречаем знакомое нам по латинской традиции слово, но - в транслитерации: l'interrrogatio:
Но, пожалуй, одним из самых примечательных - с точки зрения поиска решения заинтересовавшего нас вопроса - можно считать параллельный текст во французско-латинском издании 1552 года:
Ценность данного издания для нас заключается в том, что французское attestation в нём соответствует латинскому respo[n]deat.
Отметим, что в аналогичном латино-французском издании, осуществленном почти триста лет спустя (1847) уже взят другой латинский вариант и, соответственно, французский текст тоже - иной:
8. Завершая наше путешествие по переводам, логично было бы обратиться к церковнославянским текстам. В древнейших памятниках имеем:
Христинопольский апостол XII века (по изд.: Kałużniacki Aem. [ed.] Actus epistolaeque apostolorum palaeoslovenicе: Ad fidem codicis Christinopolitani saeculo XII scripti. Vindobonae, 1896)
нъ съвѢсти блазѢ въпрошение оу б[ог]а
Шишатоватский апостол XIV века - с известными оговорками, касающимися специфики языка (по изд.: Miklosich F. [ed.] Apostolus e codice monasterii Šišatovac palaeo-slovenice edidit. Vindobonae,1853)
нь свѢсти блазѢ вь прошение оу бога
Чудовская рукопись Нового Завета 1354 г. (по изд. М., 1892)
но свѢсти бл[а]зѢ впрошенье въ б[ог]а
Из более поздних манускриптов возьмем, для примера, Апостол XV века из Лаврского хранилища (№80)
но съвѢсти бл[а]гы въпрошение оу б[ог]а
Геннадиевскую Библию (1499)
но съвѢсти бл[а]гы въпрошение оу б[ог]а
и рукопись Апостола XVI века из Лаврского хранилища (№73)
но съвѢсти бл[а]гы въпрошение оу б[ог]а
С мансукриптами, вроде бы, ясность есть, теперь давайте обратимся к печатным изданиям:
Апостол Ивана Федорова (Москва, 1564 г.)
но совѢсти бл[а]ги вопрошение оу б[о]га
Апостол Ивана Федорова (Львов, 1574 г.)
но совѢсти бл[а]ги въпрошение оу б[о]га
Острожская Библия 1581 (печатное издание)
но совѢсти бл[а]ги въпрошение оу б[ог]а
Апостол 1649 г. (до справы патр. Никона)
но совѢсти бл[а]ги вопрошение оу б[о]га
Московское издание Библии (1663 г.)
но совѢсти бл[а]ги вопрошение оу б[о]га
Издание Нового Завета (1751 г.)
но совѢсти бл[а]ги вопрошение оу Б[о]га
Елизаветинская Библия (по изданию 1762 г.)
но совѢсти бл[а]ги вопрошение оу Б[о]га
Издание Библии (1779 г.)
но совѢсти бл[а]ги вопрошение оу Б[о]га
Московское издание Нового Завета (1794 г.)
но совѢсти бл[а]ги вопрошение оу б[о]га
9. Пора подводить итоги нашего обзора.
Наибольшей устойчивостью, как вы уже, наверное, догадались, отличается церковнославянский текст (по крайней мере, нам не встретились лексические вариации) с его "вопрошением". Достаточно устойчива латинская традиция (interrogatio). Европейские же переводы (в аспекте рассматриваемого нами фрагмента, разумеется), наоборот, представляют собою результаты неустанной творческой деятельности в плане смысловых вариаций.
Так откуда же все-таки пришло "обещание" в наш Синодальный перевод? Как вы помните, уважаемые книгопутешественники, нам удалось нащупать что-то похожее на "ниточку", ведущую к пушкинскому времени - к изданию Нового Завета Российским Библейским обществом в 1824 году. Подчеркнем - мы нашли всего лишь "досинодальный" случай употребление слова "обещание" и говорить об исключительном его влиянии на сам Синодальный перевод было бы, на наш взгляд, неправомерно. Но, вместе с тем, считаем допустимым принять во внимание возможность того, что во второй половине XIX века могли учесть переводческий опыт полувековой давности. Кроме этого, при подготовке Синодального перевода вполне могли опираться на современное состояние дел с библейскими переводами на европейские языки (с которыми мы уже имели возможность выборочно ознакомиться).
Можно сделать еще один шаг и попробовать гипотетически поискать источник появления "обещания" в переводе 1824 года. При этом на память сразу приходит Пушкин, в библиотеке которого сохранились Библия на французском языке (изданная Российским Библейским Обществом в Петербурге в 1817 г.) и там же изданный Новый Завет (1815 г.). Не исключено, что именно эти книги А.С. Пушкин просил прислать в письме брату - Л.С. Пушкину - в 20-х числах ноября 1824-го года: "Библию, библию! и французскую непременно". Широкую распространенность французских библейских переводов в России начала XIX века среди европейски образованного русского дворянства (и в том числе - в императорском дворце; ср.: "В обществе знали, что Александр I всегда читал Новый Завет во французской версии...") вряд ли возможно подвергать сомнению. При этом, конечно же, не стоит забывать и упоминания о более поздних временах в романе Л.Н. Толстого "Анна Каренина": "Княгиня видела, что Кити читает по вечерам французское Евангелие, которое ей подарила госпожа Шталь, чего она прежде не делала; что она избегает светских знакомых и сходится с больными, находившимися под покровительством Вареньки, и в особенности с одним бедным семейством больного живописца Петрова". С учетом этого, вполне можно предположить, что при подготовке русского перевода Нового Завета (1824) в определенной степени могли быть учтены французские издания.
Хорошо, допустим, что в русский перевод "обещание" могло попасть под влиянием европейских, но каким же образом оно там появилось? О значении греческого слова "ἐπερώτημα" говорилось уже достаточно, хотя, в основном, - с опорой на материалы античности (H. Liddell, R. Scott A Greek-English Lexicon). Некоторый намек на наше "обещание", конечно, можно усмотреть в зафиксированном в поздний период юридически маркированном значении guarantee. Но это - слишком специфический случай. И даже при обращении к словарю G. Lampe (A Patristic Greek Lexicon) ситуация не слишком-то меняется...
Казалось бы, зачем нам период патристики и почему, собственно, не ограничиться исключительно античными вариантами словоупотребления, и зачем нужно обращаться к более поздним временам? Ведь новозаветный текст должен соответствовать именно античному историко-культурному контексту? - Разумеется, должен. Но ведь на каком-то историческом этапе очередной переводчик все-таки по-новому, с учетом иного контекста, взглянул на это слово, результатом чего и стал новый перевод. Ведь в новейшем русском переводе стоит все же "обещание"...
В ходе путешествия мы обратили внимание на всплеск вариаций в XVI-м веке - в эпоху Реформации. Если опираться на те источники, которые были привлечены для обзора, то, вроде бы, "началом отсчета" семантическо-лексических изменений в тексте 1 Петр 3, 21 как раз следует признать этот период, но... Полной определенности, а тем более - уверенности, всё-таки нет. Может быть нам помогут приблизиться к решению "загадки одного слова" еще какие-то не учтенные нами ранее источники?
Мы уже упоминали (см. п. 7) о французско-латинских билингвах XVI и XIX веков. А что, если попробовать найти какую-нибудь авторитетную греко-латинскую билингву? Ведь они совершенно выпали из поля нашего зрения (не без тайного авторского умысла, конечно). Итак, обратимся к Эразмову изданию Нового Завета (1516 г.):
И именно эдесь мы видим четкое, идущее, насколько можно судить, вразрез с латинской традицией, соответствие ἐπερώτημα = respo[n]deat. Причем, тот же самый вариант (хотя уже в другой графической форме - без сокращения n: respondeat) встречается и в издании 1558 года:
Данный вариант очень интересно сравнить с текстом, помещенным в Комплютенской полиглотте (с учетом известного "соревнования", связанного с обстоятельствами их издания):
На приведенной иллюстрации хорошо видно, что в интересующем нас случае использовано совершенно другое соответствие (имеющее "за плечами", как мы видели ранее, солидную традицию): ἐπερώτημα = interrogatio. Почему же Эразм в данном - единственном случае употребления этого слова в корпусе новозаветных текстов - случае использовал именно "respondeat"? Возможно, чтобы ответить на этот вопрос, придется просмотреть остальные случаи соответствий - на примере различных форм ἐπερωτάω ("Vollständige Konkordanz Zum Griechischen Neuen Testament" (Berlin, New York. 1983. Bd. 1) указывает чуть более шестидесяти случаев их употребления, из которых более двадцати - в Евангелии от Луки), а также обратить особое внимание на греческие соответствия для respondeo... Не исключено, конечно, что прояснить ситуацию смогли бы греко-латинские словари разных периодов.
* * *
На этом наше путешествие можно закончить. Это не значит, что мы нашли правильный ответ и сумели решить "загадку". Мы просто искали возможные пути ее решения, перелистывая древние манускрипты и книги более позднего времени, с одной стороны - не давая им превратиться в невостребованное культурное наследие, с другой - расширяя собственный кругозор...
Спасибо за внимание!
До новых встреч!
(начало здесь)
7. Остался ещё французский язык, к переводам на который мы сейчас и обратимся. Итак, начнем с изумительного по красоте исполнения иллюстрированного издания Нового Завета, выпущенного в 1558 году и имеющего в интересующем нас месте не вполне ожидаемое l'attestation:
attestation de bonne coscience devant Dieu.
Буквально через пару лет (в 1560 г.) l'attestation повторяется:
(похожий вариант имеется в издании 1542 года, а также воспроизводится в издании Нового Завета в 1731 году:
Весьма своеобразный вариант можно встретить в издании Нового Завета 1598 года:
ains l'examination de bonne conscience deuant Dieu
Оставив позади чуть меньше сотни лет, обратимся к труду Lemaistre de Sacy "Le nouveau Testament de notre Seigneur Jésus Christ traduit en français", вышедшему в 1672 году, в котором встречаем:
mais dans la promesse que l' on fait à Dieu de garder une conscience pure
Этот же самый вариант присутствует в более ранних изданиях Нового Завета (1667 г., 1699 г.) а также в более позднем издании 1677 г., правда, с несколько иначе проведенной границей 21-22 стихов в первом из них:
В самом начале восемнадцатого века (1701 г.) выходит очередное издание Нового Завета (того же Саки), воспроизводящее вариант 1672 года (та же ситуация - и в издании 1703 г.). Однако, издание La Sainte Bible - как ни странно, все того же Саки - вышедшее в 1730 г.
включает не встречавшийся нам ещё вариант: engageant la conscience à se conserver pure pour Dieu, сохраняющийся и в издании 1759 г. (также присутствующий, хотя и в несколько ином "окружении", в издании 1694 г.).
И, несмотря на то, что парижское издание Нового Завета 1813 года неожиданно дает еще один вариант
mais la reponse d'une bone conscience devant Dieu (встречающееся также и в издании 1775 г.) уже издание Нового Завета 1816 года возвращается к предыдущей конструкции:
engageant la conscience à se conserver pure pour Dieu, которая сохраняется в изданиях 1823 г. и 1842 г. Ту же самую картину наблюдаем и в брюссельском издании La Sainte Bible, вышедшем в 1838 г.
Издание Нового Завета (version nouvelle) 1859 года дает текст с примечанием, в котором встречаем знакомое нам по латинской традиции слово, но - в транслитерации: l'interrrogatio:
Но, пожалуй, одним из самых примечательных - с точки зрения поиска решения заинтересовавшего нас вопроса - можно считать параллельный текст во французско-латинском издании 1552 года:
Ценность данного издания для нас заключается в том, что французское attestation в нём соответствует латинскому respo[n]deat.
Отметим, что в аналогичном латино-французском издании, осуществленном почти триста лет спустя (1847) уже взят другой латинский вариант и, соответственно, французский текст тоже - иной:
8. Завершая наше путешествие по переводам, логично было бы обратиться к церковнославянским текстам. В древнейших памятниках имеем:
Христинопольский апостол XII века (по изд.: Kałużniacki Aem. [ed.] Actus epistolaeque apostolorum palaeoslovenicе: Ad fidem codicis Christinopolitani saeculo XII scripti. Vindobonae, 1896)
нъ съвѢсти блазѢ въпрошение оу б[ог]а
Шишатоватский апостол XIV века - с известными оговорками, касающимися специфики языка (по изд.: Miklosich F. [ed.] Apostolus e codice monasterii Šišatovac palaeo-slovenice edidit. Vindobonae,1853)
нь свѢсти блазѢ вь прошение оу бога
Чудовская рукопись Нового Завета 1354 г. (по изд. М., 1892)
но свѢсти бл[а]зѢ впрошенье въ б[ог]а
Из более поздних манускриптов возьмем, для примера, Апостол XV века из Лаврского хранилища (№80)
но съвѢсти бл[а]гы въпрошение оу б[ог]а
Геннадиевскую Библию (1499)
но съвѢсти бл[а]гы въпрошение оу б[ог]а
и рукопись Апостола XVI века из Лаврского хранилища (№73)
но съвѢсти бл[а]гы въпрошение оу б[ог]а
С мансукриптами, вроде бы, ясность есть, теперь давайте обратимся к печатным изданиям:
Апостол Ивана Федорова (Москва, 1564 г.)
но совѢсти бл[а]ги вопрошение оу б[о]га
Апостол Ивана Федорова (Львов, 1574 г.)
но совѢсти бл[а]ги въпрошение оу б[о]га
Острожская Библия 1581 (печатное издание)
но совѢсти бл[а]ги въпрошение оу б[ог]а
Апостол 1649 г. (до справы патр. Никона)
но совѢсти бл[а]ги вопрошение оу б[о]га
Московское издание Библии (1663 г.)
но совѢсти бл[а]ги вопрошение оу б[о]га
Издание Нового Завета (1751 г.)
но совѢсти бл[а]ги вопрошение оу Б[о]га
Елизаветинская Библия (по изданию 1762 г.)
но совѢсти бл[а]ги вопрошение оу Б[о]га
Издание Библии (1779 г.)
но совѢсти бл[а]ги вопрошение оу Б[о]га
Московское издание Нового Завета (1794 г.)
но совѢсти бл[а]ги вопрошение оу б[о]га
9. Пора подводить итоги нашего обзора.
Наибольшей устойчивостью, как вы уже, наверное, догадались, отличается церковнославянский текст (по крайней мере, нам не встретились лексические вариации) с его "вопрошением". Достаточно устойчива латинская традиция (interrogatio). Европейские же переводы (в аспекте рассматриваемого нами фрагмента, разумеется), наоборот, представляют собою результаты неустанной творческой деятельности в плане смысловых вариаций.
Так откуда же все-таки пришло "обещание" в наш Синодальный перевод? Как вы помните, уважаемые книгопутешественники, нам удалось нащупать что-то похожее на "ниточку", ведущую к пушкинскому времени - к изданию Нового Завета Российским Библейским обществом в 1824 году. Подчеркнем - мы нашли всего лишь "досинодальный" случай употребление слова "обещание" и говорить об исключительном его влиянии на сам Синодальный перевод было бы, на наш взгляд, неправомерно. Но, вместе с тем, считаем допустимым принять во внимание возможность того, что во второй половине XIX века могли учесть переводческий опыт полувековой давности. Кроме этого, при подготовке Синодального перевода вполне могли опираться на современное состояние дел с библейскими переводами на европейские языки (с которыми мы уже имели возможность выборочно ознакомиться).
Можно сделать еще один шаг и попробовать гипотетически поискать источник появления "обещания" в переводе 1824 года. При этом на память сразу приходит Пушкин, в библиотеке которого сохранились Библия на французском языке (изданная Российским Библейским Обществом в Петербурге в 1817 г.) и там же изданный Новый Завет (1815 г.). Не исключено, что именно эти книги А.С. Пушкин просил прислать в письме брату - Л.С. Пушкину - в 20-х числах ноября 1824-го года: "Библию, библию! и французскую непременно". Широкую распространенность французских библейских переводов в России начала XIX века среди европейски образованного русского дворянства (и в том числе - в императорском дворце; ср.: "В обществе знали, что Александр I всегда читал Новый Завет во французской версии...") вряд ли возможно подвергать сомнению. При этом, конечно же, не стоит забывать и упоминания о более поздних временах в романе Л.Н. Толстого "Анна Каренина": "Княгиня видела, что Кити читает по вечерам французское Евангелие, которое ей подарила госпожа Шталь, чего она прежде не делала; что она избегает светских знакомых и сходится с больными, находившимися под покровительством Вареньки, и в особенности с одним бедным семейством больного живописца Петрова". С учетом этого, вполне можно предположить, что при подготовке русского перевода Нового Завета (1824) в определенной степени могли быть учтены французские издания.
Хорошо, допустим, что в русский перевод "обещание" могло попасть под влиянием европейских, но каким же образом оно там появилось? О значении греческого слова "ἐπερώτημα" говорилось уже достаточно, хотя, в основном, - с опорой на материалы античности (H. Liddell, R. Scott A Greek-English Lexicon). Некоторый намек на наше "обещание", конечно, можно усмотреть в зафиксированном в поздний период юридически маркированном значении guarantee. Но это - слишком специфический случай. И даже при обращении к словарю G. Lampe (A Patristic Greek Lexicon) ситуация не слишком-то меняется...
Казалось бы, зачем нам период патристики и почему, собственно, не ограничиться исключительно античными вариантами словоупотребления, и зачем нужно обращаться к более поздним временам? Ведь новозаветный текст должен соответствовать именно античному историко-культурному контексту? - Разумеется, должен. Но ведь на каком-то историческом этапе очередной переводчик все-таки по-новому, с учетом иного контекста, взглянул на это слово, результатом чего и стал новый перевод. Ведь в новейшем русском переводе стоит все же "обещание"...
В ходе путешествия мы обратили внимание на всплеск вариаций в XVI-м веке - в эпоху Реформации. Если опираться на те источники, которые были привлечены для обзора, то, вроде бы, "началом отсчета" семантическо-лексических изменений в тексте 1 Петр 3, 21 как раз следует признать этот период, но... Полной определенности, а тем более - уверенности, всё-таки нет. Может быть нам помогут приблизиться к решению "загадки одного слова" еще какие-то не учтенные нами ранее источники?
Мы уже упоминали (см. п. 7) о французско-латинских билингвах XVI и XIX веков. А что, если попробовать найти какую-нибудь авторитетную греко-латинскую билингву? Ведь они совершенно выпали из поля нашего зрения (не без тайного авторского умысла, конечно). Итак, обратимся к Эразмову изданию Нового Завета (1516 г.):
И именно эдесь мы видим четкое, идущее, насколько можно судить, вразрез с латинской традицией, соответствие ἐπερώτημα = respo[n]deat. Причем, тот же самый вариант (хотя уже в другой графической форме - без сокращения n: respondeat) встречается и в издании 1558 года:
Данный вариант очень интересно сравнить с текстом, помещенным в Комплютенской полиглотте (с учетом известного "соревнования", связанного с обстоятельствами их издания):
На приведенной иллюстрации хорошо видно, что в интересующем нас случае использовано совершенно другое соответствие (имеющее "за плечами", как мы видели ранее, солидную традицию): ἐπερώτημα = interrogatio. Почему же Эразм в данном - единственном случае употребления этого слова в корпусе новозаветных текстов - случае использовал именно "respondeat"? Возможно, чтобы ответить на этот вопрос, придется просмотреть остальные случаи соответствий - на примере различных форм ἐπερωτάω ("Vollständige Konkordanz Zum Griechischen Neuen Testament" (Berlin, New York. 1983. Bd. 1) указывает чуть более шестидесяти случаев их употребления, из которых более двадцати - в Евангелии от Луки), а также обратить особое внимание на греческие соответствия для respondeo... Не исключено, конечно, что прояснить ситуацию смогли бы греко-латинские словари разных периодов.
* * *
На этом наше путешествие можно закончить. Это не значит, что мы нашли правильный ответ и сумели решить "загадку". Мы просто искали возможные пути ее решения, перелистывая древние манускрипты и книги более позднего времени, с одной стороны - не давая им превратиться в невостребованное культурное наследие, с другой - расширяя собственный кругозор...
Спасибо за внимание!
До новых встреч!