"Чудо на Двине"
Оригинал взят у thor_2006 в "Чудо на Двине"
В хронике Мартина Бельского под 1518 г. есть любопытный пассаж: «Когда Москва осадила Полоцк, Ян Боратыньский (польский ротмистр - Thor) в то время находился с 500-ми всадниками на той стороне Двины; узнав о неприятеле, сразу замыслил двинуться на помощь своим и, когда искал брод, обратился к нему какой-то юноша в белых одеждах на белом коне и воскликнул: «Как только тронусь - езжайте все за мной!» И, выехав сам наперед к реке, переплыл на другую сторону и, перебравшись, тот час на берегу и исчез. Так говорят, что то был сам святой Казимир, который, рассказывают, и по сей день много разных чудес творит в Вильно. Увидев тогда это чудо, Боратыньский подивился тому немало и понял, что ему сам Господь через своего ангела указал дорогу на неприятеля, и со своим людьми переправился через реку и внезапно атаковал Москву, которую неготовой к отпору застал и разбил…».
Фрагмент карты Полоцка конца XVI века
Изображение: Станислав Пахоловицкий, «Википедия»
Рассказ польского хрониста о чуде на Двине относится к событиям лета 1518 г., когда в ходе 1-й Смоленской войны 1512-1522 гг. русские полки под водительством боярина князя В.В. Шуйского Немого в отместку за предпринятую польско-литовскими войсками под началом гетмана К.И. Острожского в предыдущем году попытку взять пограничный псковский пригород Опочку осадили Полоцк (кстати, брат Яна Боратыньского Анджей, также ротмистр, был смертельно ранен при неудачном штурме Опочки - Thor). Изрядно затянувшаяся (а шла она к моменту «Чуда на Двине» уже 7-й год) очередная русско-литовская война порядком утомила обе стороны, и приободренный нежданным успехом под Опочкой московский государь Василий III решил в новую кампанию закрепить свой предыдущий успех новой большой победой.
Эта победа могла бы ускорить завершение войны на выгодных для Москвы условиях. И чтобы это произошло, нужно было выбрать такую цель, достижение которой имело большой не только моральный, но и стратегический эффект. Такой целью стал Полоцк - древний русский город, бывший «стольный град», крупный торговый центр и важная в военном отношении крепость (база, опираясь на которую войска Великого княжества Литовского совершали походы на Псковщину) на Западной Двине.
Полоцк с самого начала Смоленской войны наряду с Киевом, Смоленском и Витебском рассматривался в русской столице как одна из важнейших составных частей «наследия Ярослава Мудрого», которая по праву принадлежит московскому великому князю. Поэтому рано или поздно, но попытка взять его должна была быть предпринята. Однако ждать этого пришлось долго. В первые годы войны Полочанщина и окрестности самого Полоцка уже подвергались опустошительным набегам полков Василия III (как это было, к примеру, в 1512 или 1513 гг., когда московские «загоны» в окрестностях города «полону имали безчисленно»), но сам город осаде не подвергался - все внимание великого князя было привлечено более значимой целью на тот момент, Смоленском. Но Смоленск был взят, отбить его обратно литовцам после победы над русскими полками под Оршей в сентябре все того же 1514 г. не удалось, война перешла в затяжную, если так можно выразиться, «позиционную» стадию. И взятие Полоцка (откуда польско-литовские войска в 1517 г. отправились на Опочку) вполне могло стать той соломинкой, которая качнула бы весы в затянувшемся споре в сторону Василия III. И не стоит также забывать сугубо меркантильный аспект этой победы - овладение этим богатым городом не только помогло бы детям боярским московским, новгородским, псковским и иным восполнить свои изрядно отощавшие за время войны кошельки, но и разжиться новыми полоном и «животами» - совсем не лишними в хозяйстве.
Одним словом, полоцкая экспедиция, решение о проведении которой было принято в Москве, видимо, сразу после победного завершения осенней кампании 1517 г. (любопытно, что псковская летопись сообщает, что весной 1518 г. Василий III «присла» во Псков, «к живоначальнеи Троицы большои колокол, где вечевой был; а преже того незамного прислал меншии колокол в корсоуньского места, что на сени в него звонили, как вечье было…». Уж не связано ли это событие было с событиями предыдущего года?), должна была сыграть важную роль в войне. Однако, увы, приходится признать, что эта страница 1-й Смоленской войны (впрочем, как и большая часть других. По большому счету, если не брать в расчет трехкратную осаду Смоленска русскими и сражение под Оршей в сентябре 1514 г., история этого русско-литовского конфликта сплошное белое пятно) известна лишь очень узкому кругу историков, занимающихся историей Русского государства начала XVI в. И обусловлено это в первую очередь совершенно неудовлетворительным состоянием источников как с этой, так и с той сторон.
Два главных русских источника по истории 1-й Смоленской войны, летописи и разрядные записи, на удивление немногословны в своих описаниях полоцкой кампании 7026/1518 г. Важнейшие летописи, Софийская 2-я, Воскресенская, Никоновская и другие, в своих записях относительно 7026 г. подробно расписывают, к примеру, оборону Опочки, приезд и отъезд послов, поновление обветшавших владимирских икон и прочие события, случившиеся в этом году. Однако искать в них что-либо об экспедиции на Полоцк не имеет смысла - летописи молчат об этом событии. Молчат об этом походе и краткие летописцы, в которых нередко встречаются сведения, существенно дополняющие и детализирующие показания летописных сводов. Точно также молчат и новгородские летописи, хотя, казалось бы, им-то эта история должна была быть ближе всего. Лишь в некоторых из них о походе под Полоцк упоминается одним предельно неконкретным предложением: «Того же лета послал князь велики Васильи Иванович в Литовску землю воевати под городом…».
Чем вызвана такая «скромность» московских (и не только) летописцев - в общем, понятно. Поход на Полоцк завершился неудачей, и он не сыграл той роли, ради которой задумывался и предпринимался (да и обстоятельства поражения, судя по всему, не добавляли славы «воинникам» Василия III). Потому официальные летописи и умалчивают об этой экспедиции. Лишь в псковских летописях, всегда отличавшихся большей свободой и своего рода фрондой по отношению к официальному московскому летописанию, есть любопытные сведения о походе В.В. Шуйского к Полоцку. Они позволяют в общих чертах не только представить себе картину событий, разыгравшихся летом 1518 г. под Полоцком, но и попытаться сделать реконструкцию этой кампании от ее начала до не слишком славного конца.
Определенную помощь в создании этой реконструкции могут оказать и разрядные записи, правда, при этом стоит заметить, что составлявшиеся задним числом, много лет спустя описываемых событий, они требуют осторожного к себе отношения. События в записях, относящихся к периоду после 1514 г., в них перепутаны и перемешаны, хронология нарушена, и составить представление о разряде 7026 (1517/1518) г., исходя из них, можно, но лишь при условии, что эти сведения будут сопоставлены с информацией из летописей и иных источников. И здесь большой интерес представляет переписка между Василием II и крымским «царем» Мухаммед-Гиреем I, в которой московский великий князь в общих чертах обрисовывает ход кампании 1518 г. и ее результаты (естественно, излагая выгодную для Москвы интерпретацию событий).
Источники с той стороны, быть может, не настолько полны и не могут дать столь целостной (пусть даже в самых общих чертах) картины событий под Полоцком летом 1518 г., однако они порой существенно дополняют московские и псковские известия. Отметим прежде всего хронику Б. Ваповского, которой пользовался уже упоминавшийся нами прежде М. Бельский, а также переписку великого князя литовского Сигизмунда I и первых лиц Великого княжества Литовского. О неудачной экспедиции русских к Полоцку сообщает также и С. Герберштейн.
Не густо, скажем прямо, тем не менее, если собрать все эти разрозненные сведения и воспользовавшись методом аналогии, реконструировать в общих чертах картину кампании 1518 г., на наш взгляд, все же представляется возможным. Чем мы дальше и займемся...
Замысел кампании 1518 г. и похода на Полоцк вызревал в Москве в точном соответствии с формулой прусского военного теоретика К. фон Клаузевица: «Война есть… подлинное орудие политики, продолжение политических отношений другими средствами». Месяцы, предшествовавшие ей, ознаменовались бурной дипломатической деятельностью, в которой первую скрипку играли имперские дипломаты. Они стремились добиться примирения Москвы и Вильно с тем, чтобы направить их энергию, бессмысленно, с точки зрения императора Максимилиана I, растрачиваемую на междуусобицу, в то время как Великий Турок угрожает Европе и всему христианству. Посланному императором в Москву С. Герберштейну с большим трудом удалось добиться начала переговоров между московскими и литовскими дипломатами, но сыграть роль «честного маклера» ему не удалось. Запугивая Василия III и его бояр картиной османской опасности, он, по словам А.А. Зимина, добился обратного эффекта - «великий князь Василий III и его окружение еще раз убедились в необходимости сохранять дружеские отношения с Портой». При этом московский государь, верный своему обычаю, сумел оставить у Герберштейна впечатление, что он, Василий, в общем, не прочь присоединиться к антиосманской коалиции. Когда же речь зашла о заключении мира с Великим княжеством Литовским, хитрые московиты, воспользовавшись тем, что Москвы достигли известия о провале опочкинской экспедиции, заявили о том, что де король Жигимонт «из докончанья и из крестного целованья много выступил, многажда наводил бесерменство на кристьянство, да и ныне навел (речь идет о неудачном набеге, предпринятом крымским Токузан-мурзой со товарищи, на Тулу и ее окрестности, в конце лета 1517 г. - Thor), и сестре государя (Елена Ивановна, вдова предшественника. Сигизмунда, Александра Казимировича, смерть которой стала одним из поводов для начала 1-й Смоленской войны - Thor) нашего много нечти учинил…». Посему, продолжили московские дипломаты, мы, конечно, «з Жигимонтом королем миру хотим», но не раньше, чем король «нам нашу отчину, русские городы (Киев, Полоцк и Витебск - Thor) поотдавал и по докончанию б нам направил …», да в придачу к ним еще и те города, что Александр Казимирович отдал в приданое своей супруге, а сестре великого князя.
Все усилия Герберштейна смягчить требования Василия III натолкнулись на упорное нежелание московитов идти на уступки. В конце концов, ради «брата своего Максимьяна», великий князь согласился было снять свое требование относительно Витебска и Полоцка, но когда литовские послы возобновили свои «безлепичные речи» насчет возвращения утраченных в ходе войны земель, прежде всего Смоленска, то в ответ им была прочитана большая (нет, серьезно, очень большая - в посольской книге конспект ее занимает несколько страниц) лекция про «неисправленье королей полских». В ней литовцам припомнили все прегрешения Ягеллонов - от стародавних, еще времен Казимира, до самых последних, с выводом - Смоленска, государевой вотчины, Сигизмунду I не видать, «а пришлет к нам Жигимонт король своих послов, а прикажет к нам о миру попригожу, и о сестре нашей к нам направить, и тогды о сестры нашие городех и об иных городех о руских, которые ныне за Жигимонтом королем, могут речи быти». После опочкинского разгрома крыть литовским послам было нечем, и все усилия имперского посредника пошли прахом. В ноябре 1517 г. он практически ни с чем (если не считать надежды, что Василий таки согласится вступить в антиосманскую коалицию, и шубы с царского плеча) отправился в обратный путь.
Провал мирных переговоров означал, что по весне 1518 г. возобновление боевых действий будет неизбежно - фраза насчет «иных городех русских, которые ныне за Жигимонтом королем» намекала на это более чем откровенно. И Москве нужен был крупный успех не только поэтому. В союзники к ней напрашивался Тевтонский орден, посол которого, Дитрих Шонберг в марте 1518 г. в очередной раз прибыл в Москву , и, что самое важное, крупный военный успех был необходим Василию III для того, чтобы произвести нужное впечатление на Мухаммед-Гирея I и «партию войны», состоявшую из литовских доброхотов, при его дворе. Отношения между Москвой и Кыркором после смерти Ивана III охладели, но Мухаммед-Гирей, отказавшись от сохранения союза с Русским государством, тем не менее, не торопился полностью рвать отношения с Василием III. Он хотел заручиться русской поддержкой в деле подчинения своей власти Астрахани. Московский же государь и его бояре стремились, не обременяя себя чрезмерными расходами и тем более обязательствами, повернуть острие татарского «последнего довода королей» против Литвы. При этом, как отмечал отечественный историк И.В. Зайцев, «и Крым, и Москва часто вели друг с другом двойную игру, лавируя и виляя, отрицая очевидные истины и стремясь убедить противника в заведомой дезинформации…». И в этой игре еще одна (после опочкинской) громкая победа над Сигизмундом I была бы для Василия III неплохим аргументом в переговорах с крымским «царем»..
Какими же были планы Москвы на предстоящую кампанию? Теоретически ответ на это могли бы дать разрядные записи, но, как уже было отмечено выше, разряды 1518 (7026) г. в той их части, что последовали за опочкинской эпопеей, чрезвычайно запутаны и невнятны. Чтобы навести порядок и реконструировать примерный вид разряда 7026 г., необходимо прибегнуть к помощи летописных свидетельств и дипломатической переписки. Из августовского 1518 г. послания Василия III Мухаммед-Гирею I следует, что утвержденный государем и Боярской думой план кампании предполагал посылку на «недруга на литовского» четырех ратей. Первая, новгородская, под предводительством князя В.В. Шуйского, должна была выступить в поход из Великих Лук и атаковать Полоцк. Другая рать, под началом князя М.В. Горбатого Кислого, вторгалась во владения Сигизмунда со стороны Смоленска. Третья рать, князя С.Ф. Курбского, наступала на Литву из Стародуба. И, наконец, четвертая рать под водительством князя А.Б. Горбатого Бучена, имея базой городок Белый, получила приказ разорить окрестности Витебска. Псковская летопись дополняет эти сведения, сообщая, что вместе с Василием Шуйским, наместником новгородским, и его «силой новгородской», с Великих Лук должен был наступать и его брат, князь Иван Шуйский с «псковскою силою», а смоленской рати князя М.В. Горбатого Кислого предписывалось присоединиться к новгородцам и псковичам братьев Шуйских. Владимирский же летописец утоняет персональный состав воевод смоленской рати - «товарищами» князя М.В. Горбатого Кислого (Киселки, Кислицы - летописи именуют его по-разному) были князь М. И. Кубенский и М.А. Плещеев. Любопытно, что официальные московские летописи сообщают, что и сам великий князь намеревался выступить в поход. Во всяком случае, в июне 1518 г. Василий III «благословился у отца своего Варлама митрополита и поехал к Жывоначалной Троици в монастырь преподобнаго Сергиа чюдотворца помолитися и благословитися, хотя поити на свое дело на своего недруга Жихъдимонта короля Полскаго». [упорно московиты себя русскими кличут, а литвинов - польскими - senseisekai]
Собрав воедино и проанализировав эти разрозненные сведения, можно попытаться реконструировать гипотетический разряд 7026/1518 г. в той его части, что касалась диспозиции государевых полков на литовском «фронте», их состава и задач, которые они должны были решить в ходе кампании. Начнем с малого - со стародубовской рати. Если наша реконструкция разряда верна, то в Стародубе было три воеводы - князья С.Ф. Курбский, И.Ф. Овчина Телепнев и П.Ф. Охлябинин. Отсюда можно сделать вывод, что, во-первых, в рать вошли люди самих князей, а также стародубцы, и было их всех вместе несколько сот человек - никак не больше 1-й тысячи. Следовательно, и задача перед ратью была поставлена второстепенная - разорение и опустошение неприятельской территории, захват пленных и «животов», и, естественно, отвлечение внимания неприятеля.
Белыйская рать выглядит согласно реконструкции разряда выглядит значительно солиднее. Для опустошения окрестностей Витебска были выделены 5 полков во главе с 9-ю воеводами (Большой полк - князья А.Б. Горбатый Бучен и А.Д. Курбский, а также Ю.Д. Владимиров; Передовой полк - князь В.И. Стригин Шиха Оболенский и И.М. Салтыков; полк Правой руки - князь И.А. Тростенской Оболенский; полк Левой руки - князь А.Ф. Пестрый Гундор Большой и в Сторожевом полку братья А.Д. и В.Д. Годуновы). Стоит заметить, что князь А.Б. Горбатый Бучен происходил из рода суздальских князей и был родственником Шуйских (Шуйские вели свой род от старшего сына нижегородского князя Дмитрия Константиновича Василия Кирдяпы, тогда как Горбатые - от его среднего сына, Семена). И, исходя из этого, можно заключить, что численность этой рати была порядка 3-4 тыс. детей боярских с послужильцами, а ее действия на витебском направлении должны были обеспечить успех двух главных группировок, псковско-новгородской и смоленской, на полоцком направлении.
Смоленская рать, судя по всему, являлась едва ли не главнейшей по первоначальному замыслу. Об этом свидетельствует как оговорка псковского книжника («князь Михаило Кислица с московскою силою пришел от Смоленска…»), так и намерение самого великого князя выступить «на своего недруга». Между тем по опыту предыдущих походов Василий III должен был идти по хорошо знакомому пути из Москвы по Смоленской дороге через Вязьму, Дорогобуж на Смоленск, а уже оттуда - на Полоцк. И 5 полков с 10-ю воеводами (Большой полк - опытный воевода, уже ходивший на Полоцк в 1513 г., князь М.В. Кислица Горбатый, двоюродный брат Андрея Бучена, и Г.Ф. Квашнин; Передовой полк - Ф.Ю. Кутузов Щука и И.В. Ляцкой, оба из старых московских боярских фамилий; полк Правой руки - князь М.И. Кубенский и И.М. Салтыков; полк Левой руки - Г. А. Колычев Меньшой и князь С.Ф. Сицкий; Сторожевой полк - М.А. Плещеев и В.П. Борисов) должны были насчитывать в своих рядах примерно 4-5 тыс. «сабель». Если же к этой рати присоединился бы сам великий князь со своим двором и нарядом, да его братья с людьми, то ее численность легко могла вырасти до 7-8 тыс. «сабель» и «пищалей», а то и больше.
И, наконец, «сила новгородская» и «сила псковская» братьев Шуйских. Реконструкция разряда позволяет представить себе примерный состав и численность этой группировки. В нее входили (после «схода» в Великих Луках воевод с Новгорода и Пскова) 5 полков с 14-ю (sic - !) воеводами (Большой полк - боярин, князь В.В. Шуйский, М.В. Тучков и В.Г. Морозов; Передовой полк - князь И.В. Шуйский, опытный военачальник И.В. Хабар, отличившийся во время внезапного нападения казанского хана Мухаммед-Эмина на Казань в 1506 г., и Ю.И. Замятнин; полк Правой руки - татарский князь Борис Тебет Уланов, И.А. Колычев и воевода брата Василия III, углицкого князя Дмитрия Ивановича Жилки С.Г. Мятлев, с княжескими людьми; полк Левой руки - князь И.А. Ростовский Буйнос и князь А.В. Кашин, а также В.И. Владимиров; Сторожевой полк - князь В.А. Микулинский (из тверских князей) и И.В. Лошаков Жук из рода Колычевых).
Польские источники определяют численность войска Шуйских в 7 тыс. человек - редкий случай, когда русская рать в свидетельствах с «той» стороны не предстает «тьмочисленной». И эта оценка представляется вполне приемлемой. «Сила новгородская» в годы 1-й Смоленской войны насчитывала до 2 тыс. детей боярских, основная масса которых могла выставить, помимо себя, еще от 1 до 4-х послужильцев каждый. Однако, учитывая, что война шла уже не первый год, и новгородцам сильно досталось в 1514 г. под Оршей (да и под Опочкой не обошлось без потерь, о чем свидетельствуют списки русских пленных в Литве ), вряд ли в этом походе могло участвовать больше 4-5 тыс. «сабель». «Сила псковская» «и с людми» даже при самом благоприятном раскладе насчитывала не больше 600-800 «сабель» (при этом отметим, что псковичи также понесли определенные потери под Опочкой).
Но это еще не все, поскольку уже упоминавшаяся нами псковская летопись сообщает, что Василий III отправил на Полоцк «своего воеводу, новгородцкого наместника, князя Василья Шуйского с новгородцкою силою и с нарядом большим, а изо Пскова брата его князя Ивана Шуйского со псковскою силою и со всем нарядом псковским, и с пищальники и с посохою…». Сообщая о том, что в 1512 г. Василий III потребовал от псковичей выставить 1000 пищальников для экспедиции против Смоленска, летописец подчеркнул, что для города «тот роубеж не обычен» и «бысть им (псковичам - Thor) тяжко вельми». В той экспедиции псковские пищальники понесли серьезные потери («псковских пищальников много же прибиша»), и, забегая вперед, отметим, что в 1519 г. в дальний поход псковичи смогли снарядить только 100 пищальников. Так что если Псков и смог выставить в 1518 г. 500-600 пищальников, то это было бы очень неплохо. Что касается новгородских пищальников, то в 1510 г. Василий III, покидая Псков, оставил здесь 500 новгородских пищальников. В 1545 же году сын Василия Иван, собираясь в казанский поход, потребовал от новгородцев «с ноугороцких же посадов, и с пригородов с посадов, и с рядов, и с погостов, наредить 2000 человек пищалников, половина их 1000 человек на конех, а другая половина 1000 человек пеших…», одетых в однорядки или сермяги, со своими пищалями, порохом, свинцом и провиантом.
Сведя воедино эти данные, можно предположить, что рать под водительством братьев Шуйских насчитывала до 5-6 тыс. «сабель» и около 1-1,5 тыс. «пищалей» (не только новгородских и псковских, но и старорусских и других, собранных с новгородских и псковских пригородов), не считая посохи (о ее численности можно судить по следующему примеру - в 1535 г. псковичи собрали посохи для строительства Себежа «3000 конеи оу телегах и человека на кони» ), собранной для доставки к Полоцку новгородского и псковского наряда, запасов провианта, фуража и амуниции, необходимых для ведения осады, а также дорожных и саперных работ. Последнюю, судя по всему, собирали по «усиленной» норме - псковский же летописец жаловался, что на посоху кони и телеги собирали со священников (в аналогичном случае в 1495 г. дело за малым не дошло до смертоубийства - священников, которые попытались было, сославшись на нормы канонического права, «правила святых отец в Манакануне», избежать набора, возмутившиеся псковичи «изсоромотиша» ).
Т.о, подводя общий итог, можно сказать, что в кампанию 1518 г. основным «фронтом» должен был стать «Северо-Западный». Здесь должны были действовать три из четырех русских ратей (15 полков, 33 воеводы) и сам государь со своими братьями. Выставленные здесь рати насчитывали около 15-17 тыс. «сабель» и «пищалей» (не считая двора великого князя и людей, выставляемых его братьями) и значительный наряд, без которого взять Полоцк было невозможно. Сам факт, что Василий III намеревался идти к Полоцку, свидетельствует о серьезности его намерений и о том значении, которое придавалось этому походу. Однако «гладко было на бумаге», и серия непредвиденных событий привела в конечном итоге к неудаче этого задуманного с таким размахом похода...
А вот вам аццкий отжиг от оспреевской "мурзилки" про московитов с не менее аццким переводом:
ютюб к тему:
210 - Том IX - Состояние России. Годы 1462-1533
Гісторыя пад знакам Пагоні. Вяртанне Полацка
215 - Том IX - Война с Литвой (1534-1535 гг.)
251 - Том XI - Взятие Полоцка
Гісторыя пад знакам Пагоні. Вяртанне Полацка
253 - Том XI - Бегство Россиян в Литву
PS. Нужно учитывать что автор сего исторического экскурса сам москаль, и посему простим ему некоторые импэрские пассажи в тексте, ценность коего от этого не уменьшается, а для глаза нерусского даже увеличивается.
В хронике Мартина Бельского под 1518 г. есть любопытный пассаж: «Когда Москва осадила Полоцк, Ян Боратыньский (польский ротмистр - Thor) в то время находился с 500-ми всадниками на той стороне Двины; узнав о неприятеле, сразу замыслил двинуться на помощь своим и, когда искал брод, обратился к нему какой-то юноша в белых одеждах на белом коне и воскликнул: «Как только тронусь - езжайте все за мной!» И, выехав сам наперед к реке, переплыл на другую сторону и, перебравшись, тот час на берегу и исчез. Так говорят, что то был сам святой Казимир, который, рассказывают, и по сей день много разных чудес творит в Вильно. Увидев тогда это чудо, Боратыньский подивился тому немало и понял, что ему сам Господь через своего ангела указал дорогу на неприятеля, и со своим людьми переправился через реку и внезапно атаковал Москву, которую неготовой к отпору застал и разбил…».
Фрагмент карты Полоцка конца XVI века
Изображение: Станислав Пахоловицкий, «Википедия»
Рассказ польского хрониста о чуде на Двине относится к событиям лета 1518 г., когда в ходе 1-й Смоленской войны 1512-1522 гг. русские полки под водительством боярина князя В.В. Шуйского Немого в отместку за предпринятую польско-литовскими войсками под началом гетмана К.И. Острожского в предыдущем году попытку взять пограничный псковский пригород Опочку осадили Полоцк (кстати, брат Яна Боратыньского Анджей, также ротмистр, был смертельно ранен при неудачном штурме Опочки - Thor). Изрядно затянувшаяся (а шла она к моменту «Чуда на Двине» уже 7-й год) очередная русско-литовская война порядком утомила обе стороны, и приободренный нежданным успехом под Опочкой московский государь Василий III решил в новую кампанию закрепить свой предыдущий успех новой большой победой.
Эта победа могла бы ускорить завершение войны на выгодных для Москвы условиях. И чтобы это произошло, нужно было выбрать такую цель, достижение которой имело большой не только моральный, но и стратегический эффект. Такой целью стал Полоцк - древний русский город, бывший «стольный град», крупный торговый центр и важная в военном отношении крепость (база, опираясь на которую войска Великого княжества Литовского совершали походы на Псковщину) на Западной Двине.
Полоцк с самого начала Смоленской войны наряду с Киевом, Смоленском и Витебском рассматривался в русской столице как одна из важнейших составных частей «наследия Ярослава Мудрого», которая по праву принадлежит московскому великому князю. Поэтому рано или поздно, но попытка взять его должна была быть предпринята. Однако ждать этого пришлось долго. В первые годы войны Полочанщина и окрестности самого Полоцка уже подвергались опустошительным набегам полков Василия III (как это было, к примеру, в 1512 или 1513 гг., когда московские «загоны» в окрестностях города «полону имали безчисленно»), но сам город осаде не подвергался - все внимание великого князя было привлечено более значимой целью на тот момент, Смоленском. Но Смоленск был взят, отбить его обратно литовцам после победы над русскими полками под Оршей в сентябре все того же 1514 г. не удалось, война перешла в затяжную, если так можно выразиться, «позиционную» стадию. И взятие Полоцка (откуда польско-литовские войска в 1517 г. отправились на Опочку) вполне могло стать той соломинкой, которая качнула бы весы в затянувшемся споре в сторону Василия III. И не стоит также забывать сугубо меркантильный аспект этой победы - овладение этим богатым городом не только помогло бы детям боярским московским, новгородским, псковским и иным восполнить свои изрядно отощавшие за время войны кошельки, но и разжиться новыми полоном и «животами» - совсем не лишними в хозяйстве.
Одним словом, полоцкая экспедиция, решение о проведении которой было принято в Москве, видимо, сразу после победного завершения осенней кампании 1517 г. (любопытно, что псковская летопись сообщает, что весной 1518 г. Василий III «присла» во Псков, «к живоначальнеи Троицы большои колокол, где вечевой был; а преже того незамного прислал меншии колокол в корсоуньского места, что на сени в него звонили, как вечье было…». Уж не связано ли это событие было с событиями предыдущего года?), должна была сыграть важную роль в войне. Однако, увы, приходится признать, что эта страница 1-й Смоленской войны (впрочем, как и большая часть других. По большому счету, если не брать в расчет трехкратную осаду Смоленска русскими и сражение под Оршей в сентябре 1514 г., история этого русско-литовского конфликта сплошное белое пятно) известна лишь очень узкому кругу историков, занимающихся историей Русского государства начала XVI в. И обусловлено это в первую очередь совершенно неудовлетворительным состоянием источников как с этой, так и с той сторон.
Два главных русских источника по истории 1-й Смоленской войны, летописи и разрядные записи, на удивление немногословны в своих описаниях полоцкой кампании 7026/1518 г. Важнейшие летописи, Софийская 2-я, Воскресенская, Никоновская и другие, в своих записях относительно 7026 г. подробно расписывают, к примеру, оборону Опочки, приезд и отъезд послов, поновление обветшавших владимирских икон и прочие события, случившиеся в этом году. Однако искать в них что-либо об экспедиции на Полоцк не имеет смысла - летописи молчат об этом событии. Молчат об этом походе и краткие летописцы, в которых нередко встречаются сведения, существенно дополняющие и детализирующие показания летописных сводов. Точно также молчат и новгородские летописи, хотя, казалось бы, им-то эта история должна была быть ближе всего. Лишь в некоторых из них о походе под Полоцк упоминается одним предельно неконкретным предложением: «Того же лета послал князь велики Васильи Иванович в Литовску землю воевати под городом…».
Чем вызвана такая «скромность» московских (и не только) летописцев - в общем, понятно. Поход на Полоцк завершился неудачей, и он не сыграл той роли, ради которой задумывался и предпринимался (да и обстоятельства поражения, судя по всему, не добавляли славы «воинникам» Василия III). Потому официальные летописи и умалчивают об этой экспедиции. Лишь в псковских летописях, всегда отличавшихся большей свободой и своего рода фрондой по отношению к официальному московскому летописанию, есть любопытные сведения о походе В.В. Шуйского к Полоцку. Они позволяют в общих чертах не только представить себе картину событий, разыгравшихся летом 1518 г. под Полоцком, но и попытаться сделать реконструкцию этой кампании от ее начала до не слишком славного конца.
Определенную помощь в создании этой реконструкции могут оказать и разрядные записи, правда, при этом стоит заметить, что составлявшиеся задним числом, много лет спустя описываемых событий, они требуют осторожного к себе отношения. События в записях, относящихся к периоду после 1514 г., в них перепутаны и перемешаны, хронология нарушена, и составить представление о разряде 7026 (1517/1518) г., исходя из них, можно, но лишь при условии, что эти сведения будут сопоставлены с информацией из летописей и иных источников. И здесь большой интерес представляет переписка между Василием II и крымским «царем» Мухаммед-Гиреем I, в которой московский великий князь в общих чертах обрисовывает ход кампании 1518 г. и ее результаты (естественно, излагая выгодную для Москвы интерпретацию событий).
Источники с той стороны, быть может, не настолько полны и не могут дать столь целостной (пусть даже в самых общих чертах) картины событий под Полоцком летом 1518 г., однако они порой существенно дополняют московские и псковские известия. Отметим прежде всего хронику Б. Ваповского, которой пользовался уже упоминавшийся нами прежде М. Бельский, а также переписку великого князя литовского Сигизмунда I и первых лиц Великого княжества Литовского. О неудачной экспедиции русских к Полоцку сообщает также и С. Герберштейн.
Не густо, скажем прямо, тем не менее, если собрать все эти разрозненные сведения и воспользовавшись методом аналогии, реконструировать в общих чертах картину кампании 1518 г., на наш взгляд, все же представляется возможным. Чем мы дальше и займемся...
Замысел кампании 1518 г. и похода на Полоцк вызревал в Москве в точном соответствии с формулой прусского военного теоретика К. фон Клаузевица: «Война есть… подлинное орудие политики, продолжение политических отношений другими средствами». Месяцы, предшествовавшие ей, ознаменовались бурной дипломатической деятельностью, в которой первую скрипку играли имперские дипломаты. Они стремились добиться примирения Москвы и Вильно с тем, чтобы направить их энергию, бессмысленно, с точки зрения императора Максимилиана I, растрачиваемую на междуусобицу, в то время как Великий Турок угрожает Европе и всему христианству. Посланному императором в Москву С. Герберштейну с большим трудом удалось добиться начала переговоров между московскими и литовскими дипломатами, но сыграть роль «честного маклера» ему не удалось. Запугивая Василия III и его бояр картиной османской опасности, он, по словам А.А. Зимина, добился обратного эффекта - «великий князь Василий III и его окружение еще раз убедились в необходимости сохранять дружеские отношения с Портой». При этом московский государь, верный своему обычаю, сумел оставить у Герберштейна впечатление, что он, Василий, в общем, не прочь присоединиться к антиосманской коалиции. Когда же речь зашла о заключении мира с Великим княжеством Литовским, хитрые московиты, воспользовавшись тем, что Москвы достигли известия о провале опочкинской экспедиции, заявили о том, что де король Жигимонт «из докончанья и из крестного целованья много выступил, многажда наводил бесерменство на кристьянство, да и ныне навел (речь идет о неудачном набеге, предпринятом крымским Токузан-мурзой со товарищи, на Тулу и ее окрестности, в конце лета 1517 г. - Thor), и сестре государя (Елена Ивановна, вдова предшественника. Сигизмунда, Александра Казимировича, смерть которой стала одним из поводов для начала 1-й Смоленской войны - Thor) нашего много нечти учинил…». Посему, продолжили московские дипломаты, мы, конечно, «з Жигимонтом королем миру хотим», но не раньше, чем король «нам нашу отчину, русские городы (Киев, Полоцк и Витебск - Thor) поотдавал и по докончанию б нам направил …», да в придачу к ним еще и те города, что Александр Казимирович отдал в приданое своей супруге, а сестре великого князя.
Все усилия Герберштейна смягчить требования Василия III натолкнулись на упорное нежелание московитов идти на уступки. В конце концов, ради «брата своего Максимьяна», великий князь согласился было снять свое требование относительно Витебска и Полоцка, но когда литовские послы возобновили свои «безлепичные речи» насчет возвращения утраченных в ходе войны земель, прежде всего Смоленска, то в ответ им была прочитана большая (нет, серьезно, очень большая - в посольской книге конспект ее занимает несколько страниц) лекция про «неисправленье королей полских». В ней литовцам припомнили все прегрешения Ягеллонов - от стародавних, еще времен Казимира, до самых последних, с выводом - Смоленска, государевой вотчины, Сигизмунду I не видать, «а пришлет к нам Жигимонт король своих послов, а прикажет к нам о миру попригожу, и о сестре нашей к нам направить, и тогды о сестры нашие городех и об иных городех о руских, которые ныне за Жигимонтом королем, могут речи быти». После опочкинского разгрома крыть литовским послам было нечем, и все усилия имперского посредника пошли прахом. В ноябре 1517 г. он практически ни с чем (если не считать надежды, что Василий таки согласится вступить в антиосманскую коалицию, и шубы с царского плеча) отправился в обратный путь.
Провал мирных переговоров означал, что по весне 1518 г. возобновление боевых действий будет неизбежно - фраза насчет «иных городех русских, которые ныне за Жигимонтом королем» намекала на это более чем откровенно. И Москве нужен был крупный успех не только поэтому. В союзники к ней напрашивался Тевтонский орден, посол которого, Дитрих Шонберг в марте 1518 г. в очередной раз прибыл в Москву , и, что самое важное, крупный военный успех был необходим Василию III для того, чтобы произвести нужное впечатление на Мухаммед-Гирея I и «партию войны», состоявшую из литовских доброхотов, при его дворе. Отношения между Москвой и Кыркором после смерти Ивана III охладели, но Мухаммед-Гирей, отказавшись от сохранения союза с Русским государством, тем не менее, не торопился полностью рвать отношения с Василием III. Он хотел заручиться русской поддержкой в деле подчинения своей власти Астрахани. Московский же государь и его бояре стремились, не обременяя себя чрезмерными расходами и тем более обязательствами, повернуть острие татарского «последнего довода королей» против Литвы. При этом, как отмечал отечественный историк И.В. Зайцев, «и Крым, и Москва часто вели друг с другом двойную игру, лавируя и виляя, отрицая очевидные истины и стремясь убедить противника в заведомой дезинформации…». И в этой игре еще одна (после опочкинской) громкая победа над Сигизмундом I была бы для Василия III неплохим аргументом в переговорах с крымским «царем»..
Какими же были планы Москвы на предстоящую кампанию? Теоретически ответ на это могли бы дать разрядные записи, но, как уже было отмечено выше, разряды 1518 (7026) г. в той их части, что последовали за опочкинской эпопеей, чрезвычайно запутаны и невнятны. Чтобы навести порядок и реконструировать примерный вид разряда 7026 г., необходимо прибегнуть к помощи летописных свидетельств и дипломатической переписки. Из августовского 1518 г. послания Василия III Мухаммед-Гирею I следует, что утвержденный государем и Боярской думой план кампании предполагал посылку на «недруга на литовского» четырех ратей. Первая, новгородская, под предводительством князя В.В. Шуйского, должна была выступить в поход из Великих Лук и атаковать Полоцк. Другая рать, под началом князя М.В. Горбатого Кислого, вторгалась во владения Сигизмунда со стороны Смоленска. Третья рать, князя С.Ф. Курбского, наступала на Литву из Стародуба. И, наконец, четвертая рать под водительством князя А.Б. Горбатого Бучена, имея базой городок Белый, получила приказ разорить окрестности Витебска. Псковская летопись дополняет эти сведения, сообщая, что вместе с Василием Шуйским, наместником новгородским, и его «силой новгородской», с Великих Лук должен был наступать и его брат, князь Иван Шуйский с «псковскою силою», а смоленской рати князя М.В. Горбатого Кислого предписывалось присоединиться к новгородцам и псковичам братьев Шуйских. Владимирский же летописец утоняет персональный состав воевод смоленской рати - «товарищами» князя М.В. Горбатого Кислого (Киселки, Кислицы - летописи именуют его по-разному) были князь М. И. Кубенский и М.А. Плещеев. Любопытно, что официальные московские летописи сообщают, что и сам великий князь намеревался выступить в поход. Во всяком случае, в июне 1518 г. Василий III «благословился у отца своего Варлама митрополита и поехал к Жывоначалной Троици в монастырь преподобнаго Сергиа чюдотворца помолитися и благословитися, хотя поити на свое дело на своего недруга Жихъдимонта короля Полскаго». [упорно московиты себя русскими кличут, а литвинов - польскими - senseisekai]
Собрав воедино и проанализировав эти разрозненные сведения, можно попытаться реконструировать гипотетический разряд 7026/1518 г. в той его части, что касалась диспозиции государевых полков на литовском «фронте», их состава и задач, которые они должны были решить в ходе кампании. Начнем с малого - со стародубовской рати. Если наша реконструкция разряда верна, то в Стародубе было три воеводы - князья С.Ф. Курбский, И.Ф. Овчина Телепнев и П.Ф. Охлябинин. Отсюда можно сделать вывод, что, во-первых, в рать вошли люди самих князей, а также стародубцы, и было их всех вместе несколько сот человек - никак не больше 1-й тысячи. Следовательно, и задача перед ратью была поставлена второстепенная - разорение и опустошение неприятельской территории, захват пленных и «животов», и, естественно, отвлечение внимания неприятеля.
Белыйская рать выглядит согласно реконструкции разряда выглядит значительно солиднее. Для опустошения окрестностей Витебска были выделены 5 полков во главе с 9-ю воеводами (Большой полк - князья А.Б. Горбатый Бучен и А.Д. Курбский, а также Ю.Д. Владимиров; Передовой полк - князь В.И. Стригин Шиха Оболенский и И.М. Салтыков; полк Правой руки - князь И.А. Тростенской Оболенский; полк Левой руки - князь А.Ф. Пестрый Гундор Большой и в Сторожевом полку братья А.Д. и В.Д. Годуновы). Стоит заметить, что князь А.Б. Горбатый Бучен происходил из рода суздальских князей и был родственником Шуйских (Шуйские вели свой род от старшего сына нижегородского князя Дмитрия Константиновича Василия Кирдяпы, тогда как Горбатые - от его среднего сына, Семена). И, исходя из этого, можно заключить, что численность этой рати была порядка 3-4 тыс. детей боярских с послужильцами, а ее действия на витебском направлении должны были обеспечить успех двух главных группировок, псковско-новгородской и смоленской, на полоцком направлении.
Смоленская рать, судя по всему, являлась едва ли не главнейшей по первоначальному замыслу. Об этом свидетельствует как оговорка псковского книжника («князь Михаило Кислица с московскою силою пришел от Смоленска…»), так и намерение самого великого князя выступить «на своего недруга». Между тем по опыту предыдущих походов Василий III должен был идти по хорошо знакомому пути из Москвы по Смоленской дороге через Вязьму, Дорогобуж на Смоленск, а уже оттуда - на Полоцк. И 5 полков с 10-ю воеводами (Большой полк - опытный воевода, уже ходивший на Полоцк в 1513 г., князь М.В. Кислица Горбатый, двоюродный брат Андрея Бучена, и Г.Ф. Квашнин; Передовой полк - Ф.Ю. Кутузов Щука и И.В. Ляцкой, оба из старых московских боярских фамилий; полк Правой руки - князь М.И. Кубенский и И.М. Салтыков; полк Левой руки - Г. А. Колычев Меньшой и князь С.Ф. Сицкий; Сторожевой полк - М.А. Плещеев и В.П. Борисов) должны были насчитывать в своих рядах примерно 4-5 тыс. «сабель». Если же к этой рати присоединился бы сам великий князь со своим двором и нарядом, да его братья с людьми, то ее численность легко могла вырасти до 7-8 тыс. «сабель» и «пищалей», а то и больше.
И, наконец, «сила новгородская» и «сила псковская» братьев Шуйских. Реконструкция разряда позволяет представить себе примерный состав и численность этой группировки. В нее входили (после «схода» в Великих Луках воевод с Новгорода и Пскова) 5 полков с 14-ю (sic - !) воеводами (Большой полк - боярин, князь В.В. Шуйский, М.В. Тучков и В.Г. Морозов; Передовой полк - князь И.В. Шуйский, опытный военачальник И.В. Хабар, отличившийся во время внезапного нападения казанского хана Мухаммед-Эмина на Казань в 1506 г., и Ю.И. Замятнин; полк Правой руки - татарский князь Борис Тебет Уланов, И.А. Колычев и воевода брата Василия III, углицкого князя Дмитрия Ивановича Жилки С.Г. Мятлев, с княжескими людьми; полк Левой руки - князь И.А. Ростовский Буйнос и князь А.В. Кашин, а также В.И. Владимиров; Сторожевой полк - князь В.А. Микулинский (из тверских князей) и И.В. Лошаков Жук из рода Колычевых).
Польские источники определяют численность войска Шуйских в 7 тыс. человек - редкий случай, когда русская рать в свидетельствах с «той» стороны не предстает «тьмочисленной». И эта оценка представляется вполне приемлемой. «Сила новгородская» в годы 1-й Смоленской войны насчитывала до 2 тыс. детей боярских, основная масса которых могла выставить, помимо себя, еще от 1 до 4-х послужильцев каждый. Однако, учитывая, что война шла уже не первый год, и новгородцам сильно досталось в 1514 г. под Оршей (да и под Опочкой не обошлось без потерь, о чем свидетельствуют списки русских пленных в Литве ), вряд ли в этом походе могло участвовать больше 4-5 тыс. «сабель». «Сила псковская» «и с людми» даже при самом благоприятном раскладе насчитывала не больше 600-800 «сабель» (при этом отметим, что псковичи также понесли определенные потери под Опочкой).
Но это еще не все, поскольку уже упоминавшаяся нами псковская летопись сообщает, что Василий III отправил на Полоцк «своего воеводу, новгородцкого наместника, князя Василья Шуйского с новгородцкою силою и с нарядом большим, а изо Пскова брата его князя Ивана Шуйского со псковскою силою и со всем нарядом псковским, и с пищальники и с посохою…». Сообщая о том, что в 1512 г. Василий III потребовал от псковичей выставить 1000 пищальников для экспедиции против Смоленска, летописец подчеркнул, что для города «тот роубеж не обычен» и «бысть им (псковичам - Thor) тяжко вельми». В той экспедиции псковские пищальники понесли серьезные потери («псковских пищальников много же прибиша»), и, забегая вперед, отметим, что в 1519 г. в дальний поход псковичи смогли снарядить только 100 пищальников. Так что если Псков и смог выставить в 1518 г. 500-600 пищальников, то это было бы очень неплохо. Что касается новгородских пищальников, то в 1510 г. Василий III, покидая Псков, оставил здесь 500 новгородских пищальников. В 1545 же году сын Василия Иван, собираясь в казанский поход, потребовал от новгородцев «с ноугороцких же посадов, и с пригородов с посадов, и с рядов, и с погостов, наредить 2000 человек пищалников, половина их 1000 человек на конех, а другая половина 1000 человек пеших…», одетых в однорядки или сермяги, со своими пищалями, порохом, свинцом и провиантом.
Сведя воедино эти данные, можно предположить, что рать под водительством братьев Шуйских насчитывала до 5-6 тыс. «сабель» и около 1-1,5 тыс. «пищалей» (не только новгородских и псковских, но и старорусских и других, собранных с новгородских и псковских пригородов), не считая посохи (о ее численности можно судить по следующему примеру - в 1535 г. псковичи собрали посохи для строительства Себежа «3000 конеи оу телегах и человека на кони» ), собранной для доставки к Полоцку новгородского и псковского наряда, запасов провианта, фуража и амуниции, необходимых для ведения осады, а также дорожных и саперных работ. Последнюю, судя по всему, собирали по «усиленной» норме - псковский же летописец жаловался, что на посоху кони и телеги собирали со священников (в аналогичном случае в 1495 г. дело за малым не дошло до смертоубийства - священников, которые попытались было, сославшись на нормы канонического права, «правила святых отец в Манакануне», избежать набора, возмутившиеся псковичи «изсоромотиша» ).
Т.о, подводя общий итог, можно сказать, что в кампанию 1518 г. основным «фронтом» должен был стать «Северо-Западный». Здесь должны были действовать три из четырех русских ратей (15 полков, 33 воеводы) и сам государь со своими братьями. Выставленные здесь рати насчитывали около 15-17 тыс. «сабель» и «пищалей» (не считая двора великого князя и людей, выставляемых его братьями) и значительный наряд, без которого взять Полоцк было невозможно. Сам факт, что Василий III намеревался идти к Полоцку, свидетельствует о серьезности его намерений и о том значении, которое придавалось этому походу. Однако «гладко было на бумаге», и серия непредвиденных событий привела в конечном итоге к неудаче этого задуманного с таким размахом похода...
А вот вам аццкий отжиг от оспреевской "мурзилки" про московитов с не менее аццким переводом:
ютюб к тему:
210 - Том IX - Состояние России. Годы 1462-1533
Гісторыя пад знакам Пагоні. Вяртанне Полацка
215 - Том IX - Война с Литвой (1534-1535 гг.)
251 - Том XI - Взятие Полоцка
Гісторыя пад знакам Пагоні. Вяртанне Полацка
253 - Том XI - Бегство Россиян в Литву
PS. Нужно учитывать что автор сего исторического экскурса сам москаль, и посему простим ему некоторые импэрские пассажи в тексте, ценность коего от этого не уменьшается, а для глаза нерусского даже увеличивается.